Если вселенная в самом деле так огромна, темна и пуста, как считает Харкендер, тогда вся эта комедия бессмысленна».
Пока она размышляла, Харкендер начал кричать.
Сам по себе этот факт уже имел место прежде, но сейчас тембр его голоса казался необычным, и она воззрилась сквозь дым и пламя, пытаясь понять, в каком он состоянии. Обыкновенно его плоть восстанавливалась сразу же после того, как плавилась и сгорала, процесс горения был продолжительным, но удерживался в равновесии. Словно души грешников в аду, если верить страшной легенде — он горел, но огонь не пожирал его.
На сей раз оказалось по-другому.
На сей раз процесс регенерации оказался много слабее, и ему было трудно бороться с воздействием пламени. Непривычная вспышка ужаса объяла ее сердце, когда она увидела Харкендера извивающимся на кресте: верхние слои кожи и плоти отваливались, обнажая жуткую красную массу с торчащими костями. Странно, но, видимо, в этой массе еще сохранились легкие, позволявшие его горлу исторгать крик.
Мерси не сомневалась, что ангел-хранитель Харкендера все еще действует, иначе он бы уже умер. Но при этом она не сомневалась: нечто сильно мешало процессу, не давая телу Харкендера восстанавливаться. И не только сам Харкендер оказался в фокусе борьбы, ибо огонь стал злее, языки его взлетали много выше, чем обычно бывает с пропитанной парафином древесиной. Ей пришлось отступить назад, поднять руки, защищая лицо от ужасного жара. Ее так и подмывало сбежать, но удерживал на месте противоположный импульс, подсказывающий, что она должна остаться и наблюдать за происходящим.
Она увидела, как Джейкоб Харкендер поднимает правую руку, и поняла: видимо, удерживавший ее на месте гвоздь выпал, пока горела древесина. Рука выглядела неестественно тонкой, она вся почернела. Видимо, останки оплавившихся мышц и сухожилий спеклись, превратившись в подобие обсидиана. Рука двигалась механически, будто кто-то управлял ею при помощи рычагов.
Вот кисть вытянулась в сторону, словно пытаясь вырваться из огня. Мерси поняла, что и вторая рука освободилась от державшей ее хватки, и Харкендер пытается дотянуться до нее — изо всех сил.
Его крик превратился в единственное слово, повторяемое снова и снова: «Мерси!» Она не была уверена, что он зовет ее, но все равно ощущала ужас. Страх подсказывал: он пытается схватить ее и ввергнуть в пучину огня, дабы она разделила его судьбу. Видно, условия фаустовского соглашения подошли к концу, и настало время отправиться прямиком в ад.
— Мерси! — заверещал он снова, выговаривая слово с неимоверным трудом.
Она отступила еще немного назад. Он уже почти высвободил ноги, хотя стальные гвозди должны были глубоко уйти в тело — если только они не расплавились. Харкендер уже был в состоянии сделать шаг с ложа из соломы и бревен, будь у него на это силы. И, похоже, силы были. Черная клешня, в которую превратилась его длань, по-прежнему тянулась к ней.
— Мерси! — завывал он. — Мерси!
Она хотела крикнуть ему в ответ: не будет тебе ни Мерси, ни милосердия , — и не сумела произнести эти слова. Горло саднило, видимо, от жара и дыма, и она не знала, сумеет ли сделать еще один шаг назад, ибо ощутила себя вдруг такой измученной, иссохшейся, слабой, такой старой …
Она отчаянно желала увидеть себя в зеркале.
— Мерси! — простонал Харкендер так мучительно и изможденно, что она не знала, сумеет ли он произнести еще хотя бы слово.
Черная, будто стеклянная, клешня, тянулась к ней, шаря в воздухе. Он уже слез с кострища, но пламя тянулось следом за ним. Все, что сохранил от него его ангел-хранитель, был страшный черный скелет, танцующий на невидимых струнах, при этом, видимо, не ощущающий боли. Мерси не сомневалась, что боль, державшая в плену Харкендера сейчас, должны быть тяжелей, чем любая, которую он ощущал прежде.
«Ну и как ты, радуешься сейчас, в компании своих ангелов? — безмолвно кричала она. Гордишься тем, что единственный такой человек на земле, кто сумел войти в их царство? И достаточно ли ты могуч сейчас, чтобы править бал на карнавале разрушения и в адской обители разврата?»
— Мерси! — беззвучно кричал он. — Мерси! Мерси! Мерси!
Он и прежде молил о милосердии — ей это было известно — когда прошел через пожар, уничтоживший его дом, и когда страдал от медленного, постепенного восстановления своих нервных окончаний, беспомощно лежа на больничной койке. Он молил о милосердии прежде, и его пришлось ждать много долгих лет, прежде чем выкарабкался. Трусость подсказывала ей: он сумеет это вынести. И та же самая трусость уверяла: ей это не нужно.
Теперь он повернулся спиной к стене, и выход был отрезан. Дьявольская черная клешня тянулась к ней, пытаясь утащить в преисподнюю. Сознание подсказывало, что она это заслужила. Что эти двадцать пять лет лжи были несправедливы, и за все надо платить. «Но неужели сейчас? — кричал внутри нее полный ужаса голос. — Пожалуйста, Боже, только не сейчас!»
Она никогда прежде не взывала к Богу, просто не верила, что ей ответят.
Не могла она и решиться взять тянувшуюся к ней руку, но что-то за нее сделало это. Некто, кому реально принадлежало ее тело, дотянулось и взяло страшную руку Харкендера, сжав ее, подобно милосердному союзнику.
Как только она коснулась руки, Мерси увидела лицо Харкендера — или то, что от него осталось — очень ясно. Она видела угольно-черный череп и горящие глаза, блестящие зубы в безгубом провале, напоминающем дьявольскую усмешку.
Она не сомневалась: то было лицо Харкендера, но при этом на него словно бы наложилось другое лицо, совершенно иное по форме и содержанию.
Новое лицо мягко глядело на нее небесно-синими глазами. Это было прекрасное лицо, но она сразу отказалась видеть в нем лицо ангела — как и прежде отказывалась. И все равно, узнала его очень быстро.
Рука потянула ее — нежно, но без лишней вежливости, прямо в пламя. Она начала гореть, и ей не понадобилось зеркала, чтобы увидеть, в кого она превратится.
9.
Нелл оставила Гекату и Анатоля Домье вместе с кучей своего багажа возле дома для гостей в деревне, пообещав прислать за ними, когда заручится разрешением отца. Она собиралась прогуляться пешком до Конца Света, но по дороге ее перехватила тележка булочника. Этот булочник знал ее и пригласил поехать вместе с ним.
Поездка не отличалась особым удобством. Дорога оказалась выщербленной, разбитой, их то и дело задевали обвисшие ветви деревьев, которые следовало обрезать еще пару лет назад. Булочник извинился от имени своего лендлорда, чьи люди все ушли на войну, оставив дорогу в плачевном состоянии. — Великий сад Англии пришел в запустение, — пробормотал он. — Вот растения и расползлись, куда ни глянь.
— Лучше уж так, чем когда их разносит на куски взрывом, и они валяются в грязи пополам с кровью, — отвечала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Пока она размышляла, Харкендер начал кричать.
Сам по себе этот факт уже имел место прежде, но сейчас тембр его голоса казался необычным, и она воззрилась сквозь дым и пламя, пытаясь понять, в каком он состоянии. Обыкновенно его плоть восстанавливалась сразу же после того, как плавилась и сгорала, процесс горения был продолжительным, но удерживался в равновесии. Словно души грешников в аду, если верить страшной легенде — он горел, но огонь не пожирал его.
На сей раз оказалось по-другому.
На сей раз процесс регенерации оказался много слабее, и ему было трудно бороться с воздействием пламени. Непривычная вспышка ужаса объяла ее сердце, когда она увидела Харкендера извивающимся на кресте: верхние слои кожи и плоти отваливались, обнажая жуткую красную массу с торчащими костями. Странно, но, видимо, в этой массе еще сохранились легкие, позволявшие его горлу исторгать крик.
Мерси не сомневалась, что ангел-хранитель Харкендера все еще действует, иначе он бы уже умер. Но при этом она не сомневалась: нечто сильно мешало процессу, не давая телу Харкендера восстанавливаться. И не только сам Харкендер оказался в фокусе борьбы, ибо огонь стал злее, языки его взлетали много выше, чем обычно бывает с пропитанной парафином древесиной. Ей пришлось отступить назад, поднять руки, защищая лицо от ужасного жара. Ее так и подмывало сбежать, но удерживал на месте противоположный импульс, подсказывающий, что она должна остаться и наблюдать за происходящим.
Она увидела, как Джейкоб Харкендер поднимает правую руку, и поняла: видимо, удерживавший ее на месте гвоздь выпал, пока горела древесина. Рука выглядела неестественно тонкой, она вся почернела. Видимо, останки оплавившихся мышц и сухожилий спеклись, превратившись в подобие обсидиана. Рука двигалась механически, будто кто-то управлял ею при помощи рычагов.
Вот кисть вытянулась в сторону, словно пытаясь вырваться из огня. Мерси поняла, что и вторая рука освободилась от державшей ее хватки, и Харкендер пытается дотянуться до нее — изо всех сил.
Его крик превратился в единственное слово, повторяемое снова и снова: «Мерси!» Она не была уверена, что он зовет ее, но все равно ощущала ужас. Страх подсказывал: он пытается схватить ее и ввергнуть в пучину огня, дабы она разделила его судьбу. Видно, условия фаустовского соглашения подошли к концу, и настало время отправиться прямиком в ад.
— Мерси! — заверещал он снова, выговаривая слово с неимоверным трудом.
Она отступила еще немного назад. Он уже почти высвободил ноги, хотя стальные гвозди должны были глубоко уйти в тело — если только они не расплавились. Харкендер уже был в состоянии сделать шаг с ложа из соломы и бревен, будь у него на это силы. И, похоже, силы были. Черная клешня, в которую превратилась его длань, по-прежнему тянулась к ней.
— Мерси! — завывал он. — Мерси!
Она хотела крикнуть ему в ответ: не будет тебе ни Мерси, ни милосердия , — и не сумела произнести эти слова. Горло саднило, видимо, от жара и дыма, и она не знала, сумеет ли сделать еще один шаг назад, ибо ощутила себя вдруг такой измученной, иссохшейся, слабой, такой старой …
Она отчаянно желала увидеть себя в зеркале.
— Мерси! — простонал Харкендер так мучительно и изможденно, что она не знала, сумеет ли он произнести еще хотя бы слово.
Черная, будто стеклянная, клешня, тянулась к ней, шаря в воздухе. Он уже слез с кострища, но пламя тянулось следом за ним. Все, что сохранил от него его ангел-хранитель, был страшный черный скелет, танцующий на невидимых струнах, при этом, видимо, не ощущающий боли. Мерси не сомневалась, что боль, державшая в плену Харкендера сейчас, должны быть тяжелей, чем любая, которую он ощущал прежде.
«Ну и как ты, радуешься сейчас, в компании своих ангелов? — безмолвно кричала она. Гордишься тем, что единственный такой человек на земле, кто сумел войти в их царство? И достаточно ли ты могуч сейчас, чтобы править бал на карнавале разрушения и в адской обители разврата?»
— Мерси! — беззвучно кричал он. — Мерси! Мерси! Мерси!
Он и прежде молил о милосердии — ей это было известно — когда прошел через пожар, уничтоживший его дом, и когда страдал от медленного, постепенного восстановления своих нервных окончаний, беспомощно лежа на больничной койке. Он молил о милосердии прежде, и его пришлось ждать много долгих лет, прежде чем выкарабкался. Трусость подсказывала ей: он сумеет это вынести. И та же самая трусость уверяла: ей это не нужно.
Теперь он повернулся спиной к стене, и выход был отрезан. Дьявольская черная клешня тянулась к ней, пытаясь утащить в преисподнюю. Сознание подсказывало, что она это заслужила. Что эти двадцать пять лет лжи были несправедливы, и за все надо платить. «Но неужели сейчас? — кричал внутри нее полный ужаса голос. — Пожалуйста, Боже, только не сейчас!»
Она никогда прежде не взывала к Богу, просто не верила, что ей ответят.
Не могла она и решиться взять тянувшуюся к ней руку, но что-то за нее сделало это. Некто, кому реально принадлежало ее тело, дотянулось и взяло страшную руку Харкендера, сжав ее, подобно милосердному союзнику.
Как только она коснулась руки, Мерси увидела лицо Харкендера — или то, что от него осталось — очень ясно. Она видела угольно-черный череп и горящие глаза, блестящие зубы в безгубом провале, напоминающем дьявольскую усмешку.
Она не сомневалась: то было лицо Харкендера, но при этом на него словно бы наложилось другое лицо, совершенно иное по форме и содержанию.
Новое лицо мягко глядело на нее небесно-синими глазами. Это было прекрасное лицо, но она сразу отказалась видеть в нем лицо ангела — как и прежде отказывалась. И все равно, узнала его очень быстро.
Рука потянула ее — нежно, но без лишней вежливости, прямо в пламя. Она начала гореть, и ей не понадобилось зеркала, чтобы увидеть, в кого она превратится.
9.
Нелл оставила Гекату и Анатоля Домье вместе с кучей своего багажа возле дома для гостей в деревне, пообещав прислать за ними, когда заручится разрешением отца. Она собиралась прогуляться пешком до Конца Света, но по дороге ее перехватила тележка булочника. Этот булочник знал ее и пригласил поехать вместе с ним.
Поездка не отличалась особым удобством. Дорога оказалась выщербленной, разбитой, их то и дело задевали обвисшие ветви деревьев, которые следовало обрезать еще пару лет назад. Булочник извинился от имени своего лендлорда, чьи люди все ушли на войну, оставив дорогу в плачевном состоянии. — Великий сад Англии пришел в запустение, — пробормотал он. — Вот растения и расползлись, куда ни глянь.
— Лучше уж так, чем когда их разносит на куски взрывом, и они валяются в грязи пополам с кровью, — отвечала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114