Двое с оружием оказались повержены на месте. У вожака мощным ударом пробило грудную клетку до самой спины, у второго просто не было лица. Тот, кто победил их, медленно опускался на все четыре лапы, то втягивая, то выпуская острые когти, готовый к новой провокации.
«Пожалуй, вам это неизвестно, но настоящая война уже началась, — так сказал тот бандит. — Война всех против всех… все изменилось, мой безымянный друг». Несомненно, этот бородатый почитал себя одним из тех, кто опережает свое время, стремится быть во главе угла. Если бы у него было при этом побольше ума — или воображения.
Огромная тень сделала два шага, после чего успокоилась. Пелорус с любопытством рассматривал лицо сфинкса при скудном свете горящего масла. Не то чтобы он узнал это лицо, просто оно напомнило ему нечто знакомое. Пожалуй, красивое, по человеческим стандартам: прекрасное и юное . Ангел, задумавший его — или воскресивший — явно не страдал недостатком сил, как Махалалел.
Странно, но первым вопросом, сорвавшимся с его губ, было: «Почему?»
— Я задолжала тебе одну жизнь, — ответила сфинкс. Голос, как лицо, был женским. — Если бы не ты, я убила бы Таллентайра в Египте полвека назад — и это стало бы печальной ошибкой.
Его чувства все еще пребывали в смятении после удара, но способность мыслить вернулась, и он мог отличить истину от глупости. — Между ангелами не бывает долгов чести, — произнес он. — Я уж не говорю об ангелах и их орудиях.
— Сейчас мы живем в мире человеческих понятий, — отвечал монстр, взирая на то, как Пелорус поднимается на колени и подползает к Мандорле. — Даже ангелы могут заключать перемирие и договора, и они не должны с этим медлить, ибо время не ждет.
«Ее ввели в заблуждение, — думал он, прощупывая пульс на шее Мандорлы. — Если она пришла спасти меня, у нее должна быть веская причина. Но если время не ждет, если даже для ангелов это так, значит, положение отчаянное. Может, ей очень сильно нужны друзья, вот она и решила услужить Махалалелу?»
— Что…? — начал он — но она решительно отклонила его вопрос и не стала давать ответ.
— Мы доставим тебя к Лидиарду, — произнесла она. — Дадим тебе двадцать четыре часа, но ни мгновением больше. Мандорла может остаться здесь, но ты должен отправиться с нами.
— Мы? — осторожно осведомился он, зная, что на этот вопрос ответ нужен гораздо больше, чем на вопрос «почему».
Она слегка повернулась, и он увидел на дороге другого человека, глядящего на трупы без любопытства. Пелорус узнал Уильяма де Ланси, бывшего слугой и спутником сфинкса давным-давно. В отличие от сфинкса, де Ланси выглядел почти таким же старым, каким и являлся: волосы совершенно побелели, лицо в морщинах. Он выглядел потерянным, как будто спал и видел сон: очень уж странным образом он взирал на мертвых, а потом его взгляд остановился на лице Пелоруса.
— Что происходит, де Ланси? — спросил Пелорус.
Де Ланси был не более расположен отвечать ему, чем сфинкс. Это его не удивило. Сфинкс и есть сфинкс: ее дело — загадывать загадки и наказывать тех, кто неверно отвечает, а де Ланси — ее неизменный спутник и раб.
— Вы бы могли избавить нас от усталости и бед, — сухо проговорил Пелорус, переводя взгляд с человека на чудовище и обратно, — явись вы на три дня раньше — и даже на три часа.
На это они тоже не ответили. Сфинкс кивнула де Ланси, отдавая безмолвную команду; потом она опустилась на землю. — Положи тело Мандорлы мне на спину, — велела она. — И сам забирайся.
Лучше послушаться ее, решил Пелорус, а то еще возьмет Мандорлу в зубы и понесет, словно львица — детеныша. — Мне не предлагали такого скакуна с самого Века Героев, — заметил он. — Это было, пожалуй, семь или восемь тысяч лет назад. — Поднимая Мандорлу с земли, он сказал себе: вероятно, сфинкс не желала выдать своих намерений и никак не позволила бы ему узнать, что ее повелительница из мира ангелов хотела, чтобы он доставил Мандорлу к Лидиарду — именно Мандорлу, ибо сам он точно не был там нужен. Да, она не желала бы этого, если бы обстоятельства не вынудили ее поступить иначе.
«Дэвид мог бы догадаться, почему, — сказал он себе. — Будь здесь еще какая-нибудь причина, кроме простой секретности».
Запах человеческой крови распространялся в ночном воздухе, и Пелорус вздрогнул, почувствовав его. Пусть он был носителем Воли Махалалела, навечно запрещающей ему причинять вред людям, пусть он утратил способность к превращению, он все равно ощутил вспышку волчьего в темных тайниках сознания. «Видно, это в нас неистребимо, — решил он, глядя, как сфинкс поворачивается — изящнее, чем вышколенная лошадь. — Видно, эта функция остается жить, требуя великодушной жертвы в виде человеческой крови. О, Мандорла, если бы ты могла очнуться и увидеть все это — тебе бы так понравился этот запах, и это чувство!»
4.
Лес, окружавший коттедж Дэвида Лидиарда, оказался заметно гуще, чем в последний раз, когда Пелорус видел его, и тропа, которая вела к дверям, — более извилистой. Стволы деревьев по обе стороны от нее, изгибались так причудливо, словно сама тропа вела в туннель, скрытый темнотой ночи — но днем там, скорее всего, так же мрачно.
Место, где стоял коттедж, получило название Конец Света — давно, в далеком прошлом, когда представляло собой всего лишь низкий холм, поднимающийся над соляной топью, раскинувшейся на несколько миль до самого побережья. За несколько веков болота оказались осушены, на их месте оказались оросительные каналы, вода из которых питала поля свеклы и турнепса. Но в течение тех же самых веков морская эрозия так источила почвы, что теперь морские воды плескались у самого подножия холма, и теперь всего сотня ярдов отделяла коттедж от песчаной скалы, мрачно высившейся над туманным Северным морем. Сейчас это место больше напоминало Конец Света, нежели во времена, когда заслужило свое имя, и загадочная лесная чаща лишь усиливала это впечатление.
С учетом густоты леса Пелорус не подвергал сомнению ни увиденное, ни свои воспоминания. Он привык к более постепенным изменениям в мире, нежели к тому, что встретил здесь — по крайней мере, снаружи. Он заметил, что и коттедж тоже изменился. Стены потемнели и казались прочнее и приземистее. Он стоял на открытом месте, продуваемый всеми ветрами, и луна и звезды отражались от сверкающей черепицы на крыше, хотя стволы деревьев словно стремились заключить дом в объятия. Коттедж был старинным сооружением; под стать Лидиарду, он насчитывал, по меньшей мере, четыре сотни лет, хотя и стены, и крыша обновлялись за последнее столетие. Под холодным светом луны и звезд он казался еще более древним — словно некий осколок тихой и мирной эры, который люди вроде Лидиарда величали Темными Временами.
Пелорус надеялся, что коттедж не перешел еще ту грань, за которой самая крепкая материя становится уязвимой к воздействию существ более высокой организации, и это поможет предохранить его от вторжения или повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
«Пожалуй, вам это неизвестно, но настоящая война уже началась, — так сказал тот бандит. — Война всех против всех… все изменилось, мой безымянный друг». Несомненно, этот бородатый почитал себя одним из тех, кто опережает свое время, стремится быть во главе угла. Если бы у него было при этом побольше ума — или воображения.
Огромная тень сделала два шага, после чего успокоилась. Пелорус с любопытством рассматривал лицо сфинкса при скудном свете горящего масла. Не то чтобы он узнал это лицо, просто оно напомнило ему нечто знакомое. Пожалуй, красивое, по человеческим стандартам: прекрасное и юное . Ангел, задумавший его — или воскресивший — явно не страдал недостатком сил, как Махалалел.
Странно, но первым вопросом, сорвавшимся с его губ, было: «Почему?»
— Я задолжала тебе одну жизнь, — ответила сфинкс. Голос, как лицо, был женским. — Если бы не ты, я убила бы Таллентайра в Египте полвека назад — и это стало бы печальной ошибкой.
Его чувства все еще пребывали в смятении после удара, но способность мыслить вернулась, и он мог отличить истину от глупости. — Между ангелами не бывает долгов чести, — произнес он. — Я уж не говорю об ангелах и их орудиях.
— Сейчас мы живем в мире человеческих понятий, — отвечал монстр, взирая на то, как Пелорус поднимается на колени и подползает к Мандорле. — Даже ангелы могут заключать перемирие и договора, и они не должны с этим медлить, ибо время не ждет.
«Ее ввели в заблуждение, — думал он, прощупывая пульс на шее Мандорлы. — Если она пришла спасти меня, у нее должна быть веская причина. Но если время не ждет, если даже для ангелов это так, значит, положение отчаянное. Может, ей очень сильно нужны друзья, вот она и решила услужить Махалалелу?»
— Что…? — начал он — но она решительно отклонила его вопрос и не стала давать ответ.
— Мы доставим тебя к Лидиарду, — произнесла она. — Дадим тебе двадцать четыре часа, но ни мгновением больше. Мандорла может остаться здесь, но ты должен отправиться с нами.
— Мы? — осторожно осведомился он, зная, что на этот вопрос ответ нужен гораздо больше, чем на вопрос «почему».
Она слегка повернулась, и он увидел на дороге другого человека, глядящего на трупы без любопытства. Пелорус узнал Уильяма де Ланси, бывшего слугой и спутником сфинкса давным-давно. В отличие от сфинкса, де Ланси выглядел почти таким же старым, каким и являлся: волосы совершенно побелели, лицо в морщинах. Он выглядел потерянным, как будто спал и видел сон: очень уж странным образом он взирал на мертвых, а потом его взгляд остановился на лице Пелоруса.
— Что происходит, де Ланси? — спросил Пелорус.
Де Ланси был не более расположен отвечать ему, чем сфинкс. Это его не удивило. Сфинкс и есть сфинкс: ее дело — загадывать загадки и наказывать тех, кто неверно отвечает, а де Ланси — ее неизменный спутник и раб.
— Вы бы могли избавить нас от усталости и бед, — сухо проговорил Пелорус, переводя взгляд с человека на чудовище и обратно, — явись вы на три дня раньше — и даже на три часа.
На это они тоже не ответили. Сфинкс кивнула де Ланси, отдавая безмолвную команду; потом она опустилась на землю. — Положи тело Мандорлы мне на спину, — велела она. — И сам забирайся.
Лучше послушаться ее, решил Пелорус, а то еще возьмет Мандорлу в зубы и понесет, словно львица — детеныша. — Мне не предлагали такого скакуна с самого Века Героев, — заметил он. — Это было, пожалуй, семь или восемь тысяч лет назад. — Поднимая Мандорлу с земли, он сказал себе: вероятно, сфинкс не желала выдать своих намерений и никак не позволила бы ему узнать, что ее повелительница из мира ангелов хотела, чтобы он доставил Мандорлу к Лидиарду — именно Мандорлу, ибо сам он точно не был там нужен. Да, она не желала бы этого, если бы обстоятельства не вынудили ее поступить иначе.
«Дэвид мог бы догадаться, почему, — сказал он себе. — Будь здесь еще какая-нибудь причина, кроме простой секретности».
Запах человеческой крови распространялся в ночном воздухе, и Пелорус вздрогнул, почувствовав его. Пусть он был носителем Воли Махалалела, навечно запрещающей ему причинять вред людям, пусть он утратил способность к превращению, он все равно ощутил вспышку волчьего в темных тайниках сознания. «Видно, это в нас неистребимо, — решил он, глядя, как сфинкс поворачивается — изящнее, чем вышколенная лошадь. — Видно, эта функция остается жить, требуя великодушной жертвы в виде человеческой крови. О, Мандорла, если бы ты могла очнуться и увидеть все это — тебе бы так понравился этот запах, и это чувство!»
4.
Лес, окружавший коттедж Дэвида Лидиарда, оказался заметно гуще, чем в последний раз, когда Пелорус видел его, и тропа, которая вела к дверям, — более извилистой. Стволы деревьев по обе стороны от нее, изгибались так причудливо, словно сама тропа вела в туннель, скрытый темнотой ночи — но днем там, скорее всего, так же мрачно.
Место, где стоял коттедж, получило название Конец Света — давно, в далеком прошлом, когда представляло собой всего лишь низкий холм, поднимающийся над соляной топью, раскинувшейся на несколько миль до самого побережья. За несколько веков болота оказались осушены, на их месте оказались оросительные каналы, вода из которых питала поля свеклы и турнепса. Но в течение тех же самых веков морская эрозия так источила почвы, что теперь морские воды плескались у самого подножия холма, и теперь всего сотня ярдов отделяла коттедж от песчаной скалы, мрачно высившейся над туманным Северным морем. Сейчас это место больше напоминало Конец Света, нежели во времена, когда заслужило свое имя, и загадочная лесная чаща лишь усиливала это впечатление.
С учетом густоты леса Пелорус не подвергал сомнению ни увиденное, ни свои воспоминания. Он привык к более постепенным изменениям в мире, нежели к тому, что встретил здесь — по крайней мере, снаружи. Он заметил, что и коттедж тоже изменился. Стены потемнели и казались прочнее и приземистее. Он стоял на открытом месте, продуваемый всеми ветрами, и луна и звезды отражались от сверкающей черепицы на крыше, хотя стволы деревьев словно стремились заключить дом в объятия. Коттедж был старинным сооружением; под стать Лидиарду, он насчитывал, по меньшей мере, четыре сотни лет, хотя и стены, и крыша обновлялись за последнее столетие. Под холодным светом луны и звезд он казался еще более древним — словно некий осколок тихой и мирной эры, который люди вроде Лидиарда величали Темными Временами.
Пелорус надеялся, что коттедж не перешел еще ту грань, за которой самая крепкая материя становится уязвимой к воздействию существ более высокой организации, и это поможет предохранить его от вторжения или повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114