Интересно, что вы запоете, когда я начну шить.
– Это черт знает что, – доверительно сказал ему Юрий, стараясь не смотреть по сторонам. – Двадцать первый век на дворе, а у вас все вручную – и режете вручную, и шьете… Нашли бы себе спонсора, он бы вам швейную машинку купил – “Зингер” или хотя бы “Чайку”… С ножным приводом.
Врач вдруг зашел к нему спереди, оттянул пальцем в резиновой перчатке край марлевой маски, подозрительно потянул носом, а потом бесцеремонно осмотрел руки Юрия – сначала правую, потом левую, обращая особое внимание на локтевые сгибы и запястья.
– Зря теряете время, – сказал ему Юрий, сообразив, в чем дело. – Я ширяюсь в пах и в бедренную артерию. И насчет шрамов вы правильно подметили. Я нарочно себя режу, а потом посыпаю порезы кокаином – чтобы, значит, сразу в кровь…
– Трепач, – успокаиваясь буквально на глазах, проворчал хирург. – Только вы напрасно стараетесь: тратить на вас наркоз я не намерен. Бывают, знаете ли, люди, которым он нужнее, чем вам. Так что я не стану затыкать ваш фонтан с помощью общей анестезии, как бы мне этого ни хотелось. Придется нам обоим потерпеть.
Молоденькая сестричка, которая возилась в углу у стола с инструментами, громко хихикнула. Врач строго сверкнул в ее сторону очками, но промолчал. Юрий покосился на него через плечо, увидел в обтянутой резиновой перчаткой руке кривую хирургическую иглу и отвернулся. Ничего нового и занимательного ему не предстояло.
…Светлов встретил его на условленном месте и с ходу запрыгнул на переднее сиденье. Юрий чуть было не выкинул его обратно на дорогу, приняв за уличного наркомана: журналист был одет и причесан соответствующим образом. На плечах у него, как на вешалке, болталась слишком просторная для него кожаная куртка-“косуха”, тяжелая от заклепок, “молний” и прочего железа, из-под джинсового кепи с длинным козырьком во все стороны торчали засаленные пряди волос, таких грязных, что они почти утратили природную кучерявость; знакомый Юрию растянутый свитер сейчас казался растянутым еще больше, а джинсы, в которых щеголял журналист, наводили на мысль о городской свалке. Симпатичное, еще не утратившее юношескую округлость лицо Светлова поразило Юрия ненормальной бледностью, под глазами темнели большие круги неприятного коричневато-фиолетового оттенка, а в зубах дымилась неплотно набитая папироса, распространявшая непривычный запах, памятный Юрию еще с Афганистана: папиросная гильза явно была заряжена анашой.
– Что это с тобой? – спросил Юрий, когда первый шок прошел и желание вышибить из машины обкурившегося наркомана сменилось естественным удивлением.
– Вхожу в образ, чувак, – заявил Светлов, мастерски затягиваясь косяком. – Мы с тобой сегодня двинемся по следам наркомафии.
– А ты не боишься, что, идя по этому следу, окажешься на кладбище? – спросил Юрий. – И потом, приобретение и хранение без цели сбыта – это тоже статья.
– Грамотный, – уважительно сказал Светлов и с отвращением выбросил косяк в окошко. – Никак не могу привыкнуть, – пожаловался он. – С души воротит, и никакого кайфа. А что касается статьи, то я тоже грамотный. Максимум, что мне могут припаять, это солидный штраф. С этим родная редакция как-нибудь справится. И потом, я ведь просто провожу журналистское расследование.
– Знаешь, что тебе скажут в милиции? Что одно другому не мешает.
– У тебя двигатель работает, – напомнил Светлов. – Или поехали, или глуши его к чертовой матери и кончай жечь казенную солярку.
Юрий в последний раз неодобрительно покосился на журналиста и тронул машину с места. Затея Светлова ему не нравилась: и потому, что была опасной, и потому, что Юрий не видел, каким образом можно вытянуть что-то новое из избитой темы торговли наркотиками на московских улицах. Ясно же, что раз есть наркоманы, то есть и толкачи наркотиков; ясно также, что милиция с последними не справляется, а если справляется, то из рук вон плохо; и, опять же, ясно как день, что толкачи – люди тертые, опытные и очень осторожные. Вряд ли они станут давать Светлову интервью. Они работают за деньги, а вовсе не ради славы и личной популярности. В определенных кругах, кстати, популярности у них хоть отбавляй, но вот именно и только в строго определенных кругах – в тех самых, куда журналистов пускать не принято…
По просьбе Светлова он остановил машину в полусотне метров от стоянки такси. Юрий остался за рулем, а журналист нетвердой походкой человека, который не соображает, где он и что с ним происходит, направился к стоявшей в хвосте очереди “Волге”. Юрий закурил и подумал, что парень знает, с какого конца взяться за дело: сами таксисты, за очень редким исключением, “дурью” не торгуют, но очень многие из них в курсе, где ее можно достать. Таксист, особенно в Москве, это настоящее справочное бюро, где можно за определенную мзду получить практически любую информацию, кроме разве что стратегических оборонных секретов.
Сквозь широкий, идеально чистый лобовик “каравеллы” Юрию было хорошо видно, как Светлов, похожий в своем гриме на правнука графа Дракулы, наклонился над дверцей заднего такси и повел переговоры с водителем. “А ведь грим-то он, наверное, у Лидочки выпросил, – ни к селу ни к городу подумал Юрий. – Пудру, тени… А может, и у мамы. Такой мальчишка наверняка живет с мамой, и мама у него скорее всего еще не старая – лет сорока пяти, пятидесяти, никак не больше. Воображаю, как она за него волнуется. Еще бы не волноваться! Он ведь в таком возрасте, когда человек уверен, что ничего плохого с ним случиться просто не может, и все время лезет на рожон, чтобы доказать себе и окружающим, какой он классный парень и до какой степени ничего на свете не боится…"
Переговорив с таксистом, Светлов разочарованно махнул рукой и слегка заплетающейся походкой направился к следующей машине. Юрий подумал, что парень слегка переигрывает. Таксисты – народ дошлый, и обмануть их не так просто, как может показаться. Они могут не захотеть связываться с совершенно окосевшим от травки пассажиром, а могут, чего доброго, и заподозрить в нем подсадного. Разумеется, убивать и увечить его они не станут: зачем им неприятности с законом? Они просто сделают вид, что не понимают, чего он хочет. Какие наркотики, парень? О чем ты говоришь? Я работаю в таксопарке, а не в онкологическом центре…
Третий по счету таксист оказался сговорчивее остальных. Светлов небрежным жестом распахнул заднюю дверцу желтой “Волги” и повалился на сиденье так, что машину заметно качнуло на амортизаторах. “Переигрывает, – снова подумал Юрий, запуская двигатель “каравеллы”. – Или его действительно наконец разобрало?"
Желтая таксопарковская “Волга”, два раза мигнув указателем левого поворота, сорвалась с места, как торпеда, выпущенная из пусковой установки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Это черт знает что, – доверительно сказал ему Юрий, стараясь не смотреть по сторонам. – Двадцать первый век на дворе, а у вас все вручную – и режете вручную, и шьете… Нашли бы себе спонсора, он бы вам швейную машинку купил – “Зингер” или хотя бы “Чайку”… С ножным приводом.
Врач вдруг зашел к нему спереди, оттянул пальцем в резиновой перчатке край марлевой маски, подозрительно потянул носом, а потом бесцеремонно осмотрел руки Юрия – сначала правую, потом левую, обращая особое внимание на локтевые сгибы и запястья.
– Зря теряете время, – сказал ему Юрий, сообразив, в чем дело. – Я ширяюсь в пах и в бедренную артерию. И насчет шрамов вы правильно подметили. Я нарочно себя режу, а потом посыпаю порезы кокаином – чтобы, значит, сразу в кровь…
– Трепач, – успокаиваясь буквально на глазах, проворчал хирург. – Только вы напрасно стараетесь: тратить на вас наркоз я не намерен. Бывают, знаете ли, люди, которым он нужнее, чем вам. Так что я не стану затыкать ваш фонтан с помощью общей анестезии, как бы мне этого ни хотелось. Придется нам обоим потерпеть.
Молоденькая сестричка, которая возилась в углу у стола с инструментами, громко хихикнула. Врач строго сверкнул в ее сторону очками, но промолчал. Юрий покосился на него через плечо, увидел в обтянутой резиновой перчаткой руке кривую хирургическую иглу и отвернулся. Ничего нового и занимательного ему не предстояло.
…Светлов встретил его на условленном месте и с ходу запрыгнул на переднее сиденье. Юрий чуть было не выкинул его обратно на дорогу, приняв за уличного наркомана: журналист был одет и причесан соответствующим образом. На плечах у него, как на вешалке, болталась слишком просторная для него кожаная куртка-“косуха”, тяжелая от заклепок, “молний” и прочего железа, из-под джинсового кепи с длинным козырьком во все стороны торчали засаленные пряди волос, таких грязных, что они почти утратили природную кучерявость; знакомый Юрию растянутый свитер сейчас казался растянутым еще больше, а джинсы, в которых щеголял журналист, наводили на мысль о городской свалке. Симпатичное, еще не утратившее юношескую округлость лицо Светлова поразило Юрия ненормальной бледностью, под глазами темнели большие круги неприятного коричневато-фиолетового оттенка, а в зубах дымилась неплотно набитая папироса, распространявшая непривычный запах, памятный Юрию еще с Афганистана: папиросная гильза явно была заряжена анашой.
– Что это с тобой? – спросил Юрий, когда первый шок прошел и желание вышибить из машины обкурившегося наркомана сменилось естественным удивлением.
– Вхожу в образ, чувак, – заявил Светлов, мастерски затягиваясь косяком. – Мы с тобой сегодня двинемся по следам наркомафии.
– А ты не боишься, что, идя по этому следу, окажешься на кладбище? – спросил Юрий. – И потом, приобретение и хранение без цели сбыта – это тоже статья.
– Грамотный, – уважительно сказал Светлов и с отвращением выбросил косяк в окошко. – Никак не могу привыкнуть, – пожаловался он. – С души воротит, и никакого кайфа. А что касается статьи, то я тоже грамотный. Максимум, что мне могут припаять, это солидный штраф. С этим родная редакция как-нибудь справится. И потом, я ведь просто провожу журналистское расследование.
– Знаешь, что тебе скажут в милиции? Что одно другому не мешает.
– У тебя двигатель работает, – напомнил Светлов. – Или поехали, или глуши его к чертовой матери и кончай жечь казенную солярку.
Юрий в последний раз неодобрительно покосился на журналиста и тронул машину с места. Затея Светлова ему не нравилась: и потому, что была опасной, и потому, что Юрий не видел, каким образом можно вытянуть что-то новое из избитой темы торговли наркотиками на московских улицах. Ясно же, что раз есть наркоманы, то есть и толкачи наркотиков; ясно также, что милиция с последними не справляется, а если справляется, то из рук вон плохо; и, опять же, ясно как день, что толкачи – люди тертые, опытные и очень осторожные. Вряд ли они станут давать Светлову интервью. Они работают за деньги, а вовсе не ради славы и личной популярности. В определенных кругах, кстати, популярности у них хоть отбавляй, но вот именно и только в строго определенных кругах – в тех самых, куда журналистов пускать не принято…
По просьбе Светлова он остановил машину в полусотне метров от стоянки такси. Юрий остался за рулем, а журналист нетвердой походкой человека, который не соображает, где он и что с ним происходит, направился к стоявшей в хвосте очереди “Волге”. Юрий закурил и подумал, что парень знает, с какого конца взяться за дело: сами таксисты, за очень редким исключением, “дурью” не торгуют, но очень многие из них в курсе, где ее можно достать. Таксист, особенно в Москве, это настоящее справочное бюро, где можно за определенную мзду получить практически любую информацию, кроме разве что стратегических оборонных секретов.
Сквозь широкий, идеально чистый лобовик “каравеллы” Юрию было хорошо видно, как Светлов, похожий в своем гриме на правнука графа Дракулы, наклонился над дверцей заднего такси и повел переговоры с водителем. “А ведь грим-то он, наверное, у Лидочки выпросил, – ни к селу ни к городу подумал Юрий. – Пудру, тени… А может, и у мамы. Такой мальчишка наверняка живет с мамой, и мама у него скорее всего еще не старая – лет сорока пяти, пятидесяти, никак не больше. Воображаю, как она за него волнуется. Еще бы не волноваться! Он ведь в таком возрасте, когда человек уверен, что ничего плохого с ним случиться просто не может, и все время лезет на рожон, чтобы доказать себе и окружающим, какой он классный парень и до какой степени ничего на свете не боится…"
Переговорив с таксистом, Светлов разочарованно махнул рукой и слегка заплетающейся походкой направился к следующей машине. Юрий подумал, что парень слегка переигрывает. Таксисты – народ дошлый, и обмануть их не так просто, как может показаться. Они могут не захотеть связываться с совершенно окосевшим от травки пассажиром, а могут, чего доброго, и заподозрить в нем подсадного. Разумеется, убивать и увечить его они не станут: зачем им неприятности с законом? Они просто сделают вид, что не понимают, чего он хочет. Какие наркотики, парень? О чем ты говоришь? Я работаю в таксопарке, а не в онкологическом центре…
Третий по счету таксист оказался сговорчивее остальных. Светлов небрежным жестом распахнул заднюю дверцу желтой “Волги” и повалился на сиденье так, что машину заметно качнуло на амортизаторах. “Переигрывает, – снова подумал Юрий, запуская двигатель “каравеллы”. – Или его действительно наконец разобрало?"
Желтая таксопарковская “Волга”, два раза мигнув указателем левого поворота, сорвалась с места, как торпеда, выпущенная из пусковой установки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87