На Лидочку Маланьину было легко не обращать внимания, поскольку она никогда не лезла в глаза, но, приглядевшись к ней раз, трудно было о ней не думать.
Лидочка нравилась Юрию. Он чувствовал в ней доброту – просто доброту без полутонов и оговорок. Это напоминало ровное сильное тепло, круглые сутки распространявшееся от нее во все стороны и согревавшее всех, с кем ей приходилось общаться. Ощущение исходившего от нее тепла было настолько привычным, что большинство знакомых Лидочки этого даже не замечали, но Юрий, как только появился в редакции, сразу же обратил внимание на то, что возле светловолосой девицы постоянно толкутся люди. Так что он отлично понимал Дмитрия Светлова, который не без успеха ухаживал за Лидочкой с самыми серьезными намерениями. Вероятно, кудрявый юнец не прочь был провести остаток своих дней, единолично купаясь в волнах Лидочкиного тепла. Это было немного эгоистичное, но вполне понятное и простительное желание; по крайней мере, Юрий не имел ничего против неотвратимо приближавшейся свадьбы. Он, как и все, любил остановиться возле стола, за которым сидела Лидочка, и переброситься с ней парой ни к чему не обязывающих фраз, но в последнее время стал замечать, что Светлову это не нравится. Почему Дмитрий выбрал на роль соперника именно его, Юрий понятия не имел, но решил не обращать внимания: со временем сам все поймет и успокоится. Не выяснять же с ним отношения, в самом-то деле! Да и было бы что выяснять…
«Творческая интеллигенция, – подумал Юрий с легкой усмешкой. – Поди разберись, что у них в голове! Да они и сами это не всегда понимают. Журналисты – это, конечно, не писатели, не художники, не музыканты и не артисты, а просто сплетники с высшим образованием. Но все равно в их черепной коробке помещается на одно-два реле больше, чем в голове обычного человека – скажем, рядового инженера или военного. Особенно военного… Приходит день, реле щелкает, и человек выкидывает какое-нибудь коленце, абсолютно непонятное для окружающих, но вполне объяснимое, логичное и даже закономерное с его собственной точки зрения. Скажем, начинает ни с того ни с сего ревновать свою невесту к водителю редакционного микроавтобуса.»
Юрий покачал головой и включил радио. Немного повозившись с настройкой, он нашел какой-то рок-н-ролл: судя по звучанию, записанный либо еще до его появления на свет, либо сразу же после, – закурил и, выбросив из головы посторонние мысли, повел машину к месту встречи со Светловым.
Глава 7
Вадим Александрович Севрук загнал на стоянку свой мощный японский джип, вышел из машины и потянулся, с удовольствием ощущая, какое большое, упругое, мускулистое и ловкое у него тело. Он вдохнул полной грудью попахивающий выхлопными газами утренний воздух, сощурился на солнышко, показавшее свой сверкающий краешек из-за крыши соседнего здания, прислушался к чириканью воробьев на газоне и улыбнулся: жизнь была чертовски хороша, и сам он был чертовски хорош – на погибель бабам и на зависть врагам и вообще всем на свете.
Он действительно был хорош – высокий, широкоплечий, черноволосый, уже начавший лысеть, с мощной, синеватой от частого бритья нижней челюстью, прямым коротким носом и открытой белозубой улыбкой. Севрук знал, что производит на незнакомых людей самое благоприятное впечатление, и широко пользовался своим обаянием, проворачивая разнообразные делишки разной степени Сомнительности. Чаще всего это было просто: некоторые люди буквально напрашивались на то, чтобы их облапошили, и Вадим Севрук охотно шел им навстречу.
Некоторое время он кантовался дома, во Владивостоке, занимаясь перепродажей старых японских автомобилей, по большей части краденых, с перебитыми номерами, или аварийных, наскоро приведенных в более или менее товарный вид. Ему нравился сам процесс – нравилось “разгонять” покупателя, всучивая ему дышащий на ладан хлам по цене вполне приличной, нравилось с шиком прогуливать вырученные деньги, вместе с коллегами свысока поглядывать на суетящихся вокруг лохов. Разумеется, подобный образ жизни не мог не привести к неприятным последствиям, и в конце концов Севруку пришлось в спешном порядке покинуть родные края. Перед самым отъездом он похоронил мать, испытав при этом немалое облегчение: раковый больной дома это, знаете ли, не подарок. К тому же мать в последние годы все время плакала, глядя на него, как будто он был каким-то чудищем болотным или закоренелым убийцей. Короче говоря, к моменту своего бегства в Москву Вадим основательно устал от жизни и был рад сменить обстановку, тем более что в Москве, как выяснилось, у него имелся богатый родственник.
Поначалу Вадим вел себя тише воды, ниже травы: к родственничку нужно было как следует присмотреться. Владислав Андреевич Школьников не производил впечатления растяпы, которого легко обвести вокруг пальца. К тому же возле него все время крутился этот страшноватый Караваев. У Вадима на таких людей было чутье, да к тому же Караваев и не скрывал своей роли при всемогущем Владике. Это был серый кардинал или, если угодно, шеф тайной полиции – всезнающий, хитрый, холодный и очень опасный. Севрук долго искал к нему подход: прежде чем затевать какие-то дела за спиной у богатого дядюшки, необходимо было перетянуть на свою сторону Караваева. В конце концов он, казалось, приручил опасного Максика – не нашел к нему подход, не подобрал ключик, а именно постепенно приручил, как приручают хищного зверя. На это ушел целый год, но игра стоила свеч. В голове у Вадима роились планы, один смелее другого, и ему было необходимо развязать себе руки, чтобы не оглядываться каждую минуту через плечо: не стоит ли за спиной Караваев, держа пистолет с глушителем?
Теперь цель, казалось, была достигнута. Во всяком случае, в деле с архитектором Голобородько Караваев проявил себя самым достойным образом, сработав чисто и эффективно и, что было ценнее всего, ни разу с тех пор не обмолвившись и словом о той истории. Поскольку дядюшка Владислав Андреевич тоже помалкивал, Вадим вполне резонно рассудил, что ему ничего не известно об этом деле, и решил, что дело теперь в шляпе.
Собственно, так оно и было. Украденная Севруком часть выделенного на строительство кредита давным-давно лежала на номерных счетах в швейцарских банках и уже, наверное, начала потихонечку обрастать процентами. Теперь оставалось лишь довести строительство до конца, чтобы более или менее сохранить лицо, получить деньги с заказчиков и тихо исчезнуть, предоставив дядюшке расхлебывать последствия, а может быть, наоборот, пожинать лавры, – это уж как повезет. Вадим Севрук вовсе не собирался сидеть на виду у всех, в Москве, и трястись от страха, гадая, вскроется его афера или так и останется тайной для всех, кроме него и, может быть, Караваева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Лидочка нравилась Юрию. Он чувствовал в ней доброту – просто доброту без полутонов и оговорок. Это напоминало ровное сильное тепло, круглые сутки распространявшееся от нее во все стороны и согревавшее всех, с кем ей приходилось общаться. Ощущение исходившего от нее тепла было настолько привычным, что большинство знакомых Лидочки этого даже не замечали, но Юрий, как только появился в редакции, сразу же обратил внимание на то, что возле светловолосой девицы постоянно толкутся люди. Так что он отлично понимал Дмитрия Светлова, который не без успеха ухаживал за Лидочкой с самыми серьезными намерениями. Вероятно, кудрявый юнец не прочь был провести остаток своих дней, единолично купаясь в волнах Лидочкиного тепла. Это было немного эгоистичное, но вполне понятное и простительное желание; по крайней мере, Юрий не имел ничего против неотвратимо приближавшейся свадьбы. Он, как и все, любил остановиться возле стола, за которым сидела Лидочка, и переброситься с ней парой ни к чему не обязывающих фраз, но в последнее время стал замечать, что Светлову это не нравится. Почему Дмитрий выбрал на роль соперника именно его, Юрий понятия не имел, но решил не обращать внимания: со временем сам все поймет и успокоится. Не выяснять же с ним отношения, в самом-то деле! Да и было бы что выяснять…
«Творческая интеллигенция, – подумал Юрий с легкой усмешкой. – Поди разберись, что у них в голове! Да они и сами это не всегда понимают. Журналисты – это, конечно, не писатели, не художники, не музыканты и не артисты, а просто сплетники с высшим образованием. Но все равно в их черепной коробке помещается на одно-два реле больше, чем в голове обычного человека – скажем, рядового инженера или военного. Особенно военного… Приходит день, реле щелкает, и человек выкидывает какое-нибудь коленце, абсолютно непонятное для окружающих, но вполне объяснимое, логичное и даже закономерное с его собственной точки зрения. Скажем, начинает ни с того ни с сего ревновать свою невесту к водителю редакционного микроавтобуса.»
Юрий покачал головой и включил радио. Немного повозившись с настройкой, он нашел какой-то рок-н-ролл: судя по звучанию, записанный либо еще до его появления на свет, либо сразу же после, – закурил и, выбросив из головы посторонние мысли, повел машину к месту встречи со Светловым.
Глава 7
Вадим Александрович Севрук загнал на стоянку свой мощный японский джип, вышел из машины и потянулся, с удовольствием ощущая, какое большое, упругое, мускулистое и ловкое у него тело. Он вдохнул полной грудью попахивающий выхлопными газами утренний воздух, сощурился на солнышко, показавшее свой сверкающий краешек из-за крыши соседнего здания, прислушался к чириканью воробьев на газоне и улыбнулся: жизнь была чертовски хороша, и сам он был чертовски хорош – на погибель бабам и на зависть врагам и вообще всем на свете.
Он действительно был хорош – высокий, широкоплечий, черноволосый, уже начавший лысеть, с мощной, синеватой от частого бритья нижней челюстью, прямым коротким носом и открытой белозубой улыбкой. Севрук знал, что производит на незнакомых людей самое благоприятное впечатление, и широко пользовался своим обаянием, проворачивая разнообразные делишки разной степени Сомнительности. Чаще всего это было просто: некоторые люди буквально напрашивались на то, чтобы их облапошили, и Вадим Севрук охотно шел им навстречу.
Некоторое время он кантовался дома, во Владивостоке, занимаясь перепродажей старых японских автомобилей, по большей части краденых, с перебитыми номерами, или аварийных, наскоро приведенных в более или менее товарный вид. Ему нравился сам процесс – нравилось “разгонять” покупателя, всучивая ему дышащий на ладан хлам по цене вполне приличной, нравилось с шиком прогуливать вырученные деньги, вместе с коллегами свысока поглядывать на суетящихся вокруг лохов. Разумеется, подобный образ жизни не мог не привести к неприятным последствиям, и в конце концов Севруку пришлось в спешном порядке покинуть родные края. Перед самым отъездом он похоронил мать, испытав при этом немалое облегчение: раковый больной дома это, знаете ли, не подарок. К тому же мать в последние годы все время плакала, глядя на него, как будто он был каким-то чудищем болотным или закоренелым убийцей. Короче говоря, к моменту своего бегства в Москву Вадим основательно устал от жизни и был рад сменить обстановку, тем более что в Москве, как выяснилось, у него имелся богатый родственник.
Поначалу Вадим вел себя тише воды, ниже травы: к родственничку нужно было как следует присмотреться. Владислав Андреевич Школьников не производил впечатления растяпы, которого легко обвести вокруг пальца. К тому же возле него все время крутился этот страшноватый Караваев. У Вадима на таких людей было чутье, да к тому же Караваев и не скрывал своей роли при всемогущем Владике. Это был серый кардинал или, если угодно, шеф тайной полиции – всезнающий, хитрый, холодный и очень опасный. Севрук долго искал к нему подход: прежде чем затевать какие-то дела за спиной у богатого дядюшки, необходимо было перетянуть на свою сторону Караваева. В конце концов он, казалось, приручил опасного Максика – не нашел к нему подход, не подобрал ключик, а именно постепенно приручил, как приручают хищного зверя. На это ушел целый год, но игра стоила свеч. В голове у Вадима роились планы, один смелее другого, и ему было необходимо развязать себе руки, чтобы не оглядываться каждую минуту через плечо: не стоит ли за спиной Караваев, держа пистолет с глушителем?
Теперь цель, казалось, была достигнута. Во всяком случае, в деле с архитектором Голобородько Караваев проявил себя самым достойным образом, сработав чисто и эффективно и, что было ценнее всего, ни разу с тех пор не обмолвившись и словом о той истории. Поскольку дядюшка Владислав Андреевич тоже помалкивал, Вадим вполне резонно рассудил, что ему ничего не известно об этом деле, и решил, что дело теперь в шляпе.
Собственно, так оно и было. Украденная Севруком часть выделенного на строительство кредита давным-давно лежала на номерных счетах в швейцарских банках и уже, наверное, начала потихонечку обрастать процентами. Теперь оставалось лишь довести строительство до конца, чтобы более или менее сохранить лицо, получить деньги с заказчиков и тихо исчезнуть, предоставив дядюшке расхлебывать последствия, а может быть, наоборот, пожинать лавры, – это уж как повезет. Вадим Севрук вовсе не собирался сидеть на виду у всех, в Москве, и трястись от страха, гадая, вскроется его афера или так и останется тайной для всех, кроме него и, может быть, Караваева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87