На холмах возвышались крепости, а в цветущих долинах раскинулись игрушечные города. Создатель всего этого великолепия как раз устанавливал золотой шпиль над синей башенкой одного из них.
– Какая… – Гро-вантар хотел сказать «божественная», но осекся и, подобрав подходящее слово, бодро продолжил: – Нездешняя красота.
Мастер повернул к нему голову.
Прекрасную гордую голову неведомого божества.
Он был чрезвычайно бледен, и его втянутые щеки казались вырезанными из тех же опалов, что и вершины игрушечных гор. Огромные глаза ночного животного, начисто лишенные белков, один – сапфирово-синий, а другой – красный, как языки пламени, напоминали ночную бездну, и в этой бездне сверкали крохотные золотые искорки.
Худое, очень тонкое в кости тело не казалось нескладным, но утверждало в мысли, что это существо не сродни людям. Он был очень высок, чересчур высок даже для человека огромного роста, и Монтекассино, там, на поверхности, поражавший своими размерами, едва доходил ему до груди.
Длинные изящные пальцы существа состояли не из трех, а из четырех суставов и сгибались в трех местах. Кожа на них была алебастрово-белая, без единой прожилки, свидетельствующей о том, что под ней течет хоть какая-то кровь, а ногти – угольно-черными.
Великий магистр видел однажды, как этот ноготь вошел в гранитную глыбу, как раскаленная спица в восковую свечу, и вспорол ее, словно ветхую ткань, разбрызгивая каплями во все стороны огромные обломки камней.
Буйный водопад волос густо-красного цвета обрушивался до самого пояса. А за неожиданно широкими плечами вздрагивали тонкие, как паутинка, черные, как мрак преисподней, перепончатые драконьи крылья с острыми когтями на сгибах.
– Ты пришел, – прошелестело существо, стараясь говорить как можно тише.
Монтекассино коротко кивнул.
– Он так близко, что даже люди предчувствуют его появление.
Мавайен снова наклонил голову.
– Ты хочешь знать, как его остановить, но я уже говорил тебе когда-то: это все равно что пытаться остановить океанский прилив. Что бы ты ни делал, соленые воды все равно наступят на сушу и поглотят ее, а затем отступят до следующего раза.
– И все-таки, прошу тебя, дай мне совет.
Существо взмахнуло крыльями и поднялось в воздух. Его ступни оказались на уровне глаз великого магистра, и тот снова внутренне содрогнулся, глядя на огромные когти, похожие на заточенные серпы. Пленник уселся на насесте и сложил шелестящие крылья.
– Я редко интересовался людьми, но ты меня порой забавляешь.
– И на том спасибо, – откликнулся великий магистр.
– Знаешь, поколения твоих предков, – и существо сделало всеобъемлющий жест, показывая, что имеет в виду все множество людей, сколько их ни было на свете от самого его возникновения, – боялись и ждали пришествия Ардамалеха. Правда, они по-разному называли его, но гессерский язык представляется мне наиболее точным – разрушитель старых миров. Вдумайся, Фрагг, – старых.
Ты становишься на пути солнечного колеса, когда оно проделывает свой путь от восхода к закату. Ты пытаешься остановить падающие звезды, даже не спрашивая, отчего они вдруг сорвались с небесного свода и устремились к земле. Тебя это не интересует. Ты собираешь в кучу обломки уходящего мира и не задумываешься о том, что тем самым оказываешь миру плохую услугу. Ему давно пора рассыпаться в прах, чтобы после из этого праха возникло нечто новое.
Тебе нет дела ни до чужих богов, ни до воли Пантократора, которому ты якобы служишь. Ты камня на камне не оставишь, только чтобы вышло по-твоему.
На самом деле Ардамалех, в том смысле, в каком понимаете его вы, люди, – это ты. У тебя нет мечты, пускай и жестокой. У тебя нет стремления в неизвестное. Ты хочешь, чтобы все осталось как есть и ни на йоту не сдвинулось. У тебя и таких, как ты, есть только цель.
– Выжить, – глухо произнес Монтекассино.
– Возможно. Я не рассматривал эту проблему с точки зрения смертного. Скажи мне, Фрагг, отчего вы так боитесь логического завершения собственной жизни? Разве кто-то из вас не умирал?
Великий магистр задумался на мгновение.
– Наверное, потому, что так и не постигли, что она такое. На наших глазах умирают десятки и сотни людей, но ни один не возвращается, чтобы объяснить, как это было. Человечество накопило самый большой свой опыт в этой области: мы научились убивать, умирать, провожать в последний путь. Но мы так и не узнали, куда он ведет и что ждет нас за гранью тьмы. Умирая либо убивая, мы не понимаем, что делаем. А это самое страшное.
– Ардамалех не боится смерти и неизвестности, – сказал пленник после такой долгой паузы, что Монтекассино уже подумал, что разговор на сегодня окончен. – Этим он отличается от всех вас. Этим он сильнее и слабее – в одно и то же время. Он велик тем, что у него есть мечта, необъятная, как океан, недостижимая, как небеса, но именно поэтому такая прекрасная. Он уязвим во всем, что касается этой мечты, и здесь вы сможете нанести ему роковой удар. Мне искренне жаль его, ибо я видел падение множества старых и рождение новых миров. И ни один из них не рухнул и не возродился из пепла одномоментно. Это долгий и мучительный процесс, на который уходят жизни десятка Ардамалехов. А они, глупые, так охотно отдают их взамен на пустые обещания судьбы – пускай даже догадываются, что их непременно обманут.
Не знаю, что будет с каждым из вас, Фрагг, по отдельности, но вы – люди – переживете и эту напасть. Вы даже не заметите, что ваш старый мир закончился и вокруг течет новое время.
Ты просил совета? Вот мой совет – уничтожь мечту Ардамалеха, и ему будет незачем жить. Сделай так, чтобы ему было некуда идти и некуда возвращаться, и он сам остановится посредине дороги. Ибо ему не важно, выживет ли он. Предложи ему что-то ценнее его жизни, и он с радостью променяет ее на твой подарок.
Ардамалех – это тот, кто заглянул однажды за завесу и не испугался сияющего и вечного может быть.
О чем ты думаешь, Фрагг?
Монтекассино улыбнулся:
– Я слушаю тебя, как слушаю обычно музыку. А думаю… о чем же я думаю? Вероятно, о том, почему ты тут. Чем больше я тебя знаю, тем меньше верю, что эти жалкие письмена могут удержать тебя в темнице против твоей воли.
– Не преуменьшай их власти, – отозвался пленник, переступая по золоченому шесту, как огромный пернатый хищник. – Мне потребовалось бы некоторое усилие, дабы преодолеть сопротивление этих стен, а сие есть великое достижение для смертных. Но ты прав – я здесь отчасти по твоей, а отчасти – и по собственной воле. А есть еще воля высшего существа и прихоть переменчивой судьбы. Но объяснить причины на вашем, земном, языке я, увы, не в состоянии. Хотя тебе – объяснил бы. Ты понял бы меня – должен был бы понять.
– Иногда мне кажется, что я пускай и не понимаю, но чувствую это без объяснений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Какая… – Гро-вантар хотел сказать «божественная», но осекся и, подобрав подходящее слово, бодро продолжил: – Нездешняя красота.
Мастер повернул к нему голову.
Прекрасную гордую голову неведомого божества.
Он был чрезвычайно бледен, и его втянутые щеки казались вырезанными из тех же опалов, что и вершины игрушечных гор. Огромные глаза ночного животного, начисто лишенные белков, один – сапфирово-синий, а другой – красный, как языки пламени, напоминали ночную бездну, и в этой бездне сверкали крохотные золотые искорки.
Худое, очень тонкое в кости тело не казалось нескладным, но утверждало в мысли, что это существо не сродни людям. Он был очень высок, чересчур высок даже для человека огромного роста, и Монтекассино, там, на поверхности, поражавший своими размерами, едва доходил ему до груди.
Длинные изящные пальцы существа состояли не из трех, а из четырех суставов и сгибались в трех местах. Кожа на них была алебастрово-белая, без единой прожилки, свидетельствующей о том, что под ней течет хоть какая-то кровь, а ногти – угольно-черными.
Великий магистр видел однажды, как этот ноготь вошел в гранитную глыбу, как раскаленная спица в восковую свечу, и вспорол ее, словно ветхую ткань, разбрызгивая каплями во все стороны огромные обломки камней.
Буйный водопад волос густо-красного цвета обрушивался до самого пояса. А за неожиданно широкими плечами вздрагивали тонкие, как паутинка, черные, как мрак преисподней, перепончатые драконьи крылья с острыми когтями на сгибах.
– Ты пришел, – прошелестело существо, стараясь говорить как можно тише.
Монтекассино коротко кивнул.
– Он так близко, что даже люди предчувствуют его появление.
Мавайен снова наклонил голову.
– Ты хочешь знать, как его остановить, но я уже говорил тебе когда-то: это все равно что пытаться остановить океанский прилив. Что бы ты ни делал, соленые воды все равно наступят на сушу и поглотят ее, а затем отступят до следующего раза.
– И все-таки, прошу тебя, дай мне совет.
Существо взмахнуло крыльями и поднялось в воздух. Его ступни оказались на уровне глаз великого магистра, и тот снова внутренне содрогнулся, глядя на огромные когти, похожие на заточенные серпы. Пленник уселся на насесте и сложил шелестящие крылья.
– Я редко интересовался людьми, но ты меня порой забавляешь.
– И на том спасибо, – откликнулся великий магистр.
– Знаешь, поколения твоих предков, – и существо сделало всеобъемлющий жест, показывая, что имеет в виду все множество людей, сколько их ни было на свете от самого его возникновения, – боялись и ждали пришествия Ардамалеха. Правда, они по-разному называли его, но гессерский язык представляется мне наиболее точным – разрушитель старых миров. Вдумайся, Фрагг, – старых.
Ты становишься на пути солнечного колеса, когда оно проделывает свой путь от восхода к закату. Ты пытаешься остановить падающие звезды, даже не спрашивая, отчего они вдруг сорвались с небесного свода и устремились к земле. Тебя это не интересует. Ты собираешь в кучу обломки уходящего мира и не задумываешься о том, что тем самым оказываешь миру плохую услугу. Ему давно пора рассыпаться в прах, чтобы после из этого праха возникло нечто новое.
Тебе нет дела ни до чужих богов, ни до воли Пантократора, которому ты якобы служишь. Ты камня на камне не оставишь, только чтобы вышло по-твоему.
На самом деле Ардамалех, в том смысле, в каком понимаете его вы, люди, – это ты. У тебя нет мечты, пускай и жестокой. У тебя нет стремления в неизвестное. Ты хочешь, чтобы все осталось как есть и ни на йоту не сдвинулось. У тебя и таких, как ты, есть только цель.
– Выжить, – глухо произнес Монтекассино.
– Возможно. Я не рассматривал эту проблему с точки зрения смертного. Скажи мне, Фрагг, отчего вы так боитесь логического завершения собственной жизни? Разве кто-то из вас не умирал?
Великий магистр задумался на мгновение.
– Наверное, потому, что так и не постигли, что она такое. На наших глазах умирают десятки и сотни людей, но ни один не возвращается, чтобы объяснить, как это было. Человечество накопило самый большой свой опыт в этой области: мы научились убивать, умирать, провожать в последний путь. Но мы так и не узнали, куда он ведет и что ждет нас за гранью тьмы. Умирая либо убивая, мы не понимаем, что делаем. А это самое страшное.
– Ардамалех не боится смерти и неизвестности, – сказал пленник после такой долгой паузы, что Монтекассино уже подумал, что разговор на сегодня окончен. – Этим он отличается от всех вас. Этим он сильнее и слабее – в одно и то же время. Он велик тем, что у него есть мечта, необъятная, как океан, недостижимая, как небеса, но именно поэтому такая прекрасная. Он уязвим во всем, что касается этой мечты, и здесь вы сможете нанести ему роковой удар. Мне искренне жаль его, ибо я видел падение множества старых и рождение новых миров. И ни один из них не рухнул и не возродился из пепла одномоментно. Это долгий и мучительный процесс, на который уходят жизни десятка Ардамалехов. А они, глупые, так охотно отдают их взамен на пустые обещания судьбы – пускай даже догадываются, что их непременно обманут.
Не знаю, что будет с каждым из вас, Фрагг, по отдельности, но вы – люди – переживете и эту напасть. Вы даже не заметите, что ваш старый мир закончился и вокруг течет новое время.
Ты просил совета? Вот мой совет – уничтожь мечту Ардамалеха, и ему будет незачем жить. Сделай так, чтобы ему было некуда идти и некуда возвращаться, и он сам остановится посредине дороги. Ибо ему не важно, выживет ли он. Предложи ему что-то ценнее его жизни, и он с радостью променяет ее на твой подарок.
Ардамалех – это тот, кто заглянул однажды за завесу и не испугался сияющего и вечного может быть.
О чем ты думаешь, Фрагг?
Монтекассино улыбнулся:
– Я слушаю тебя, как слушаю обычно музыку. А думаю… о чем же я думаю? Вероятно, о том, почему ты тут. Чем больше я тебя знаю, тем меньше верю, что эти жалкие письмена могут удержать тебя в темнице против твоей воли.
– Не преуменьшай их власти, – отозвался пленник, переступая по золоченому шесту, как огромный пернатый хищник. – Мне потребовалось бы некоторое усилие, дабы преодолеть сопротивление этих стен, а сие есть великое достижение для смертных. Но ты прав – я здесь отчасти по твоей, а отчасти – и по собственной воле. А есть еще воля высшего существа и прихоть переменчивой судьбы. Но объяснить причины на вашем, земном, языке я, увы, не в состоянии. Хотя тебе – объяснил бы. Ты понял бы меня – должен был бы понять.
– Иногда мне кажется, что я пускай и не понимаю, но чувствую это без объяснений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101