Доспехи он, конечно, оставил в казарме, и столичные модники с завистью разглядывали его серо-голубые одежды, шитые серебром. Высокую шею с голубыми прожилками вен украшало драгоценное ожерелье из аквамаринов, сапфиров и голубых кварцев. Тонкую талию охватывал широкий серебряный пояс, за которым торчали в ряд рукоятки трех кинжалов. Стройные ноги были обуты в высокие жемчужно-серые сапоги.
Ноэль по случаю праздника нарядился в шелковую рубаху цвета молодой хвои с открытым воротником и пышными кружевными манжетами, которая великолепно подчеркивала его золотистую кожу, и волосы цвета высвеченной солнцем пшеницы, и темно-зеленые глаза. Жилет был сделан из той же рыжей кожи, что и сапоги. На бархатных зеленых штанах красовался дракон, вышитый серыми и рыжими шелковыми нитками. На груди на тонкой золотой цепочке болталась маленькая подвеска – изумрудная капля в простой оправе.
А герцог Де Корбей выбрал костюм, в котором преобладали фиолетовые, лиловые и сиреневые оттенки: бледно-фиолетовую рубаху, штаны в широкие лиловые и сиреневые полосы и лиловые сапоги из мягкой кожи, стянутые сиреневыми шнурками.
Каждый из них был хорош, как принц, но втроем они выглядели настолько неотразимо, что девушки за их спиной возбужденно перешептывались и хихикали, гадая, обратят ли на них внимание прекрасные господа. Однако молодые люди, к великому сожалению очаровательных кокеток, искали наслаждения для желудка, а не для души.
Впрочем, чегодайцы утверждают, что душа как раз и находится в желудке, а потому, ублажая его изысканной едой и благородными напитками, человек растет духовно. По той же причине, говорят они, когда душа уходит в пятки от страха, на самом деле что-то сжимается внутри живота, будто кишки наматывают на кулак. И сие обстоятельство служит еще одним доказательством истинного местопребывания этой хрупкой и бесплотной субстанции.
– Эта неожиданная разминка раззадорила мой аппетит, – заявил Ноэль. – Кажется, я бы и быка сейчас съел.
– Быка не быка, а баранью ногу, запеченную в медовом соусе, мы обязательно закажем, – мечтательно произнес Ульрих.
– И к нему бутылочек шесть красного массилийского мако, – внес свою лепту Лахандан.
– Отменное вино, – хором поддержали его товарищи.
– В этом небывалом гастрономическом единении я усматриваю залог будущей дружбы, – торжественно объявил Рагана. – Если люди любят баранью ногу в медовом соусе, они всегда найдут общий язык. Кстати, что вы скажете о персиках, зажаренных в тесте, замешенном на сладком вине?
– О них нет смысла говорить, ими нужно наслаждаться, – ответил Лахандан.
– Отлично. Я вижу – это судьба.
– А я вижу вполне пристойный кабачок с прелестной вывеской.
– «Веселый стаканчик», – прочитал Лахандан. – Заведение с таким названием просто грех не посетить.
– Тем более что в «Выпивохе» будет куча народу, – вставил Ноэль. – А здесь мы можем рассчитывать на свободные места.
– Интересно, они знают о бараньих ногах что-то такое, чего не знаем мы? – спросил Ульрих.
– Сейчас и уточним.
Трое друзей устремились под приветливую сень злачного заведения. И сразу же увидели гармоста Бобадилью Хорна, который как раз тряс над кружкой перевернутый кувшин из-под эля, пытаясь выцедить из него последние капли для услаждения страдающего организма. К их радости, сержант не обратил на них внимания, увлеченный процессом.
Его собутыльник, похожий на недовольного горного медведя в кожаных штанах, призывно стучал по столу кулачищем размером с голову ребенка.
– Ансельм! – кричал он раскатистым басом, какой больше подошел бы все тому же зверю, нежели человеку. – Ансельм! Грешная твоя душа! Неси эль!
– Бегу, Лио, бегу! – отвечал трактирщик. – Не реви так, а то всех посетителей распугаешь.
– Сегодня это не страшно, – сказал Лио, весело сверкая черными глазами. – Разбегутся эти, набегут другие. Вон, уже явились новенькие.
Он с интересом рассмотрел прибывших. Странное дело, взгляд у него оказался совершенно трезвым и ясным, будто это не перед ним громоздилась на столе целая батарея пустых кружек. Взгляд этот попытался проникнуть в самые сокровенные уголки их душ, как тонкий кинжал милосердия, что с легкостью минует мощную броню и находит свою цель.
Черная бархатистая бездна столкнулась с бездонным зеленым морем, отразилась от серебристой зеркальной глади и утонула в фиалковом сиянии.
На сей раз кинжалу милосердия не повезло. Лио Бардонеро это понял и погасил свой горящий взор, снова превратившись в обычного выпивоху, увлеченного единственным занятием – истреблением эля.
Бобадилья Хорн вообще не обратил внимания на их безмолвный поединок, погруженный в собственные мысли.
– Милости прошу, добрые господа, – засуетился Ансельм, – проходите. Остались места за столиком у окна. Прошу туда, там очень уютно. – И прикрикнул на слугу, который мечтательно любовался вошедшими, облокотившись о стойку. – Что стоишь пнем, беги обслуживать господ!
Слуга оторвался от единственной надежной опоры и поспешил, как умел, на зов. Если это был бег, то улитки могли собой гордиться.
– Если ты простоишь так еще полчаса, видит бог, какая-нибудь птица точно совьет на тебе гнездо, – продолжал бурчать трактирщик, удаляясь в сторону бочонков с элем. – Я тут разрываюсь на части, чтобы угодить всем, а он рот откроет и думает о чем-то.
– Чем так разоряться, я бы его лучше уволил, – понизив голос, сказал Ульрих.
– Логично, – согласился Ноэль.
– Вовсе нет, добрые господа, – жалобно ответил запыхавшийся Ансельм, снова вырастая рядом с ними со стаканами и тарелками в руках. – Это мой непутевый сын, и я если я его выгоню, то его мать сделает из меня фирменное мясное блюдо. Парень буквально помешался на оружии, грезит войнами и сражениями и все мечтает попасть в когорту Созидателей.
– И что ему мешает?
– Руки корявые, вот что! – в сердцах высказался любящий отец.
Сын не замедлил подтвердить сие нелестное мнение тем, что запнулся о ножку тяжелого табурета, потерял равновесие и уронил на пол грязное блюдо, которое нес на кухню. Оно разбилось с мелодичным звоном, осколки, крутясь и подскакивая на дощатом полу, разлетелись по сторонам, забрызгав Ансельма остатками соуса.
– Да, жонглером ему не быть, – вынес приговор Лахандан.
– Уши оторвать – и то мало. Третье блюдо за сегодня, а они, между прочим, денег стоят! Мне их на рынке даром не раздают! – крикнул он в сторону кухни, где, как поняли наши друзья, безраздельно царила супруга трактирщика. – Что прикажете подать, добрые господа?
– А мне здесь нравится, – сказал Ноэль. – Тут весело. Если вы еще приготовите нам баранью ногу в медовом соусе…
– Моя жена, – трактирщик произнес слово «жена», как иные произносят «кровожадный монстр», то есть с придыханием и трепетом, – готовит лучшую баранину в этой части Оганна-Ванка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Ноэль по случаю праздника нарядился в шелковую рубаху цвета молодой хвои с открытым воротником и пышными кружевными манжетами, которая великолепно подчеркивала его золотистую кожу, и волосы цвета высвеченной солнцем пшеницы, и темно-зеленые глаза. Жилет был сделан из той же рыжей кожи, что и сапоги. На бархатных зеленых штанах красовался дракон, вышитый серыми и рыжими шелковыми нитками. На груди на тонкой золотой цепочке болталась маленькая подвеска – изумрудная капля в простой оправе.
А герцог Де Корбей выбрал костюм, в котором преобладали фиолетовые, лиловые и сиреневые оттенки: бледно-фиолетовую рубаху, штаны в широкие лиловые и сиреневые полосы и лиловые сапоги из мягкой кожи, стянутые сиреневыми шнурками.
Каждый из них был хорош, как принц, но втроем они выглядели настолько неотразимо, что девушки за их спиной возбужденно перешептывались и хихикали, гадая, обратят ли на них внимание прекрасные господа. Однако молодые люди, к великому сожалению очаровательных кокеток, искали наслаждения для желудка, а не для души.
Впрочем, чегодайцы утверждают, что душа как раз и находится в желудке, а потому, ублажая его изысканной едой и благородными напитками, человек растет духовно. По той же причине, говорят они, когда душа уходит в пятки от страха, на самом деле что-то сжимается внутри живота, будто кишки наматывают на кулак. И сие обстоятельство служит еще одним доказательством истинного местопребывания этой хрупкой и бесплотной субстанции.
– Эта неожиданная разминка раззадорила мой аппетит, – заявил Ноэль. – Кажется, я бы и быка сейчас съел.
– Быка не быка, а баранью ногу, запеченную в медовом соусе, мы обязательно закажем, – мечтательно произнес Ульрих.
– И к нему бутылочек шесть красного массилийского мако, – внес свою лепту Лахандан.
– Отменное вино, – хором поддержали его товарищи.
– В этом небывалом гастрономическом единении я усматриваю залог будущей дружбы, – торжественно объявил Рагана. – Если люди любят баранью ногу в медовом соусе, они всегда найдут общий язык. Кстати, что вы скажете о персиках, зажаренных в тесте, замешенном на сладком вине?
– О них нет смысла говорить, ими нужно наслаждаться, – ответил Лахандан.
– Отлично. Я вижу – это судьба.
– А я вижу вполне пристойный кабачок с прелестной вывеской.
– «Веселый стаканчик», – прочитал Лахандан. – Заведение с таким названием просто грех не посетить.
– Тем более что в «Выпивохе» будет куча народу, – вставил Ноэль. – А здесь мы можем рассчитывать на свободные места.
– Интересно, они знают о бараньих ногах что-то такое, чего не знаем мы? – спросил Ульрих.
– Сейчас и уточним.
Трое друзей устремились под приветливую сень злачного заведения. И сразу же увидели гармоста Бобадилью Хорна, который как раз тряс над кружкой перевернутый кувшин из-под эля, пытаясь выцедить из него последние капли для услаждения страдающего организма. К их радости, сержант не обратил на них внимания, увлеченный процессом.
Его собутыльник, похожий на недовольного горного медведя в кожаных штанах, призывно стучал по столу кулачищем размером с голову ребенка.
– Ансельм! – кричал он раскатистым басом, какой больше подошел бы все тому же зверю, нежели человеку. – Ансельм! Грешная твоя душа! Неси эль!
– Бегу, Лио, бегу! – отвечал трактирщик. – Не реви так, а то всех посетителей распугаешь.
– Сегодня это не страшно, – сказал Лио, весело сверкая черными глазами. – Разбегутся эти, набегут другие. Вон, уже явились новенькие.
Он с интересом рассмотрел прибывших. Странное дело, взгляд у него оказался совершенно трезвым и ясным, будто это не перед ним громоздилась на столе целая батарея пустых кружек. Взгляд этот попытался проникнуть в самые сокровенные уголки их душ, как тонкий кинжал милосердия, что с легкостью минует мощную броню и находит свою цель.
Черная бархатистая бездна столкнулась с бездонным зеленым морем, отразилась от серебристой зеркальной глади и утонула в фиалковом сиянии.
На сей раз кинжалу милосердия не повезло. Лио Бардонеро это понял и погасил свой горящий взор, снова превратившись в обычного выпивоху, увлеченного единственным занятием – истреблением эля.
Бобадилья Хорн вообще не обратил внимания на их безмолвный поединок, погруженный в собственные мысли.
– Милости прошу, добрые господа, – засуетился Ансельм, – проходите. Остались места за столиком у окна. Прошу туда, там очень уютно. – И прикрикнул на слугу, который мечтательно любовался вошедшими, облокотившись о стойку. – Что стоишь пнем, беги обслуживать господ!
Слуга оторвался от единственной надежной опоры и поспешил, как умел, на зов. Если это был бег, то улитки могли собой гордиться.
– Если ты простоишь так еще полчаса, видит бог, какая-нибудь птица точно совьет на тебе гнездо, – продолжал бурчать трактирщик, удаляясь в сторону бочонков с элем. – Я тут разрываюсь на части, чтобы угодить всем, а он рот откроет и думает о чем-то.
– Чем так разоряться, я бы его лучше уволил, – понизив голос, сказал Ульрих.
– Логично, – согласился Ноэль.
– Вовсе нет, добрые господа, – жалобно ответил запыхавшийся Ансельм, снова вырастая рядом с ними со стаканами и тарелками в руках. – Это мой непутевый сын, и я если я его выгоню, то его мать сделает из меня фирменное мясное блюдо. Парень буквально помешался на оружии, грезит войнами и сражениями и все мечтает попасть в когорту Созидателей.
– И что ему мешает?
– Руки корявые, вот что! – в сердцах высказался любящий отец.
Сын не замедлил подтвердить сие нелестное мнение тем, что запнулся о ножку тяжелого табурета, потерял равновесие и уронил на пол грязное блюдо, которое нес на кухню. Оно разбилось с мелодичным звоном, осколки, крутясь и подскакивая на дощатом полу, разлетелись по сторонам, забрызгав Ансельма остатками соуса.
– Да, жонглером ему не быть, – вынес приговор Лахандан.
– Уши оторвать – и то мало. Третье блюдо за сегодня, а они, между прочим, денег стоят! Мне их на рынке даром не раздают! – крикнул он в сторону кухни, где, как поняли наши друзья, безраздельно царила супруга трактирщика. – Что прикажете подать, добрые господа?
– А мне здесь нравится, – сказал Ноэль. – Тут весело. Если вы еще приготовите нам баранью ногу в медовом соусе…
– Моя жена, – трактирщик произнес слово «жена», как иные произносят «кровожадный монстр», то есть с придыханием и трепетом, – готовит лучшую баранину в этой части Оганна-Ванка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101