Ему захотелось написать пылкое любовное письмо, письмо юноши к молодой девушке.
Сердце его было полно любви. Он лег на койку и стал обдумывать письмо к жене. «Любимая моя, дорогая жена, прежде всего разреши мне поцеловать твои руки, прошу простить меня...» Кямиль-бей жалел, что у него нет ни огрызка карандаша, ни клочка бумаги. Мысли его разбегались. Вместо того чтобы обдумывать письмо, он представил себе запечатанный конверт, как этот конверт попадает в сумку почтальона, как почтальон стучит в дверь особняка... Нермин в красном свитере стоит у печки, возле нее Айше с покрасневшими от слез глазами... Нермин читает письмо... «Любимая моя, дорогая жена...»
«Нет, — решил Кямиль-бей. — Ведь такие письма в большинстве случаев сообщают о разрыве, их пишут тому, кого бросают». Сколько он ни думал, письмо не удавалось.
Наконец он пришел к заключению, что письмо ничего не объяснит Нермин. Нужны не только слова, но и голос, жесты, мимика, особенно взгляд и даже ласка. Разница в их положении тоже была против него. Арестант, целуя руку и объясняясь в любви, просит прощения у жены, с которой прожил семь лет, у матери своего ребенка. В своих письмах Жозефине из Италии генерал Бонапарт тоже просил прощения, но ведь они были написаны после одержанной победы. Чтобы просить прощения, не унижаясь, надо быть победителем.
Будь Айше не пять, а восемнадцать лет, он написал бы ей, рассказал о своем горе, попросил бы ее быть посредником между ним и матерью.
Нермин двадцать семь лет... Когда Айше будет восем-надцать, ей исполнится сорок один год... А ему—пятьдесят, и, может быть, он станет седым стариком... Возможно, тогда уже не нужно будет такое письмо.
Слава аллаху, что дети в возрасте Айше не страдают, как взрослые люди. Ему сказали, что она скучает по нему и часто плачет. Неужели она так горюет? Разве отец ей так же дорог, как сломанная новая игрушка?..
Промелькнула мысль: «Как хорошо быть отцом. Быть отцом — значит быть богом!» Он не помнил, где прочел или услышал эту фразу.
После рождения Айше Кямиль-бей часто думал об «Отце Горио», хотел перечитать эту страшную книгу, но не решался. Он помнил, какое тяжелое впечатление она на него произвела. Его охватило негодование и страх. Действительно ли любовь к ребенку может привести человека к такому ужасному положению, так унизить его? Разве ребенок, вернее, дочь, не имеет никаких обязанностей перед отцом?
У всех классиков есть общие черты. Как похожи друг на друга Достоевский и Бальзак! Не имеет никакого значения, что один русский, а другой француз. Произведения одного полны мрака, другого—света, но во мраке первого чувствуется свет второго, в свете второго — мрак первого. У того и другого герои много говорят о боге. Наслаждаясь творчеством человеческого гения, понимаешь, что бог создан человеком.
Айше — мое произведение... Она — звено, связывающее меня с аллахом... Поэтому и говорят: «Быть отцом — значит быть богом». Правильно сказано.
Он закурил сигарету.Познакомившись с Недиме-ханым, Кямиль-бей решил воспитывать дочь совсем по-иному. Когда Айше вырастет! Когда вырастет Айше... Но какая же разница между Айше и Нермин? Разве для него Нермин не та же взрослая Айше? Тогда почему он не старается сделать ее такой, как Недиме-ханым? Неужели только из опасения, что не сумеет?
После некоторого раздумья Кямиль-бей признался самому себе в желании, чтобы его дочь была похожа на Недиме-ханым. Но сейчас она еще слишком мала. А подверг-
нуть Нермин такой опасности, в какой постоянно жила Недиме-ханым, он не решался. Он помнил слова Недиме-ханым, сказанные ею в пятницу, когда она была у него дома: «Разве я тоже не являюсь чьей-нибудь Айше?» Значит, теряя все, человек становится еще эгоистичнее? Но ведь сейчас Недиме-ханым уже вне опасности... Она так умна, так хорошо разбирается во всем. Он сам только что начал познавать людей и жизнь. Ведь настоящая опасность чаще всего возникает из-за незнания жизни. Почему же считается опасным учить близких понимать людей и происходящие события? Неопытные люди чаще подвергаются опасности.
Кямиль-бей сел. Глядя на свои грязные ботинки, он смущенно подумал: «Я совершил ошибку. Я уже давно должен был рассказать Нермин обо всем. Она, конечно, не годится для активной борьбы, но прекрасно могла бы помогать в других делах, например в сборе пожертвований...» В Европе он видел много женщин, которые ради какой-нибудь вдохновившей их идеи помогали ее претворению в жизнь, не выходя из своих гостиных. А он никогда ничего полезного не делал и, не понимая действительности, лишал и себя и зависящих от него людей настоящей жизни.
Глупец! Вместо того чтобы сочинять жене любовное письмо, лучше написать ей обо всем...
Только так не стыдно и не смешно просить прощения. Он был уверен, что Нермин, поняв все, с радостью примет от него любое поручение. Ведь не было случая, чтобы она хоть раз не исполнила его желания.
Когда вошел Ибрагим, Кямиль-бей выглядел спокойным и довольным, словно все трудности уже были преодолены.
— Пришел, сержант Ибрагим? — пошутил он.
— Пришел, бейим... Не мог не зайти к вам. Верно, вы соскучились? Сегодня жена приходила?
— Да, приходила...
— Это хорошо, пусть приходит... Видно, наверху все вас любят... Все вас жалеют... Ведь здесь никому не дают словом перекинуться, даже с птицами. Говорят, с вашей женой приходил какой-то офицер гяур?
— Да, приходил.
— Вот, видите? Поэтому вам и дали поговорить. Вы понимаете язык гяуров?
— Понимаю.
— Сказали бы вы как надо этому гяуру! Пусть бы попрыгал!
— Сказал.
— Ну и как?
— Не знаю. Ничего он не ответил.
— Не осмелился отвечать. Видно, гяур получил по заслугам, сразу понял, кто перед ним... Молодец, бейим! Тем, кто сидит в подвале, не разрешают говорить даже с птицами, потому что...
— А ты разве птица?
— На нас вы не смотрите! Нас и за людей не считают. Мы, солдаты, все равно что скот...
— Что ты? Не говори так!
— Хоть бы на этот раз не упорствовали. Сказали бы: «Давайте полк!»
— Не хочу.
— Простите, бейим, но это нехорошо... Конечно, не мое дело... Но разве для начала полка не хватит? Потом как-нибудь обмозговали бы и насчет дивизии...
— Что поделаешь, сержант Ибрагим. — Кямиль-бей рассмеялся. — Не люблю я полков!
— Да ну вас!.. Вы, что ли, выдумали полки? Подниметесь на высокий пост, а потом еще выше. Ведь не корзина с яйцами у вас на спине.... Скажете потом: «В своей армии я полков не желаю... Пусть только дивизии будут». Вот и все. А что жена говорит? Плакала, бедняжка?
— Плакала.
— Ах, эти женщины! Что б ни случилось, сейчас же в слезы. Сказали бы ей: молчи, слышишь, вытри слезы, бесстыдница...
— Сказал.
— Не понимает и плачет... Деревенские женщины такие же... Нет у них ни ума, ни силы..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Сердце его было полно любви. Он лег на койку и стал обдумывать письмо к жене. «Любимая моя, дорогая жена, прежде всего разреши мне поцеловать твои руки, прошу простить меня...» Кямиль-бей жалел, что у него нет ни огрызка карандаша, ни клочка бумаги. Мысли его разбегались. Вместо того чтобы обдумывать письмо, он представил себе запечатанный конверт, как этот конверт попадает в сумку почтальона, как почтальон стучит в дверь особняка... Нермин в красном свитере стоит у печки, возле нее Айше с покрасневшими от слез глазами... Нермин читает письмо... «Любимая моя, дорогая жена...»
«Нет, — решил Кямиль-бей. — Ведь такие письма в большинстве случаев сообщают о разрыве, их пишут тому, кого бросают». Сколько он ни думал, письмо не удавалось.
Наконец он пришел к заключению, что письмо ничего не объяснит Нермин. Нужны не только слова, но и голос, жесты, мимика, особенно взгляд и даже ласка. Разница в их положении тоже была против него. Арестант, целуя руку и объясняясь в любви, просит прощения у жены, с которой прожил семь лет, у матери своего ребенка. В своих письмах Жозефине из Италии генерал Бонапарт тоже просил прощения, но ведь они были написаны после одержанной победы. Чтобы просить прощения, не унижаясь, надо быть победителем.
Будь Айше не пять, а восемнадцать лет, он написал бы ей, рассказал о своем горе, попросил бы ее быть посредником между ним и матерью.
Нермин двадцать семь лет... Когда Айше будет восем-надцать, ей исполнится сорок один год... А ему—пятьдесят, и, может быть, он станет седым стариком... Возможно, тогда уже не нужно будет такое письмо.
Слава аллаху, что дети в возрасте Айше не страдают, как взрослые люди. Ему сказали, что она скучает по нему и часто плачет. Неужели она так горюет? Разве отец ей так же дорог, как сломанная новая игрушка?..
Промелькнула мысль: «Как хорошо быть отцом. Быть отцом — значит быть богом!» Он не помнил, где прочел или услышал эту фразу.
После рождения Айше Кямиль-бей часто думал об «Отце Горио», хотел перечитать эту страшную книгу, но не решался. Он помнил, какое тяжелое впечатление она на него произвела. Его охватило негодование и страх. Действительно ли любовь к ребенку может привести человека к такому ужасному положению, так унизить его? Разве ребенок, вернее, дочь, не имеет никаких обязанностей перед отцом?
У всех классиков есть общие черты. Как похожи друг на друга Достоевский и Бальзак! Не имеет никакого значения, что один русский, а другой француз. Произведения одного полны мрака, другого—света, но во мраке первого чувствуется свет второго, в свете второго — мрак первого. У того и другого герои много говорят о боге. Наслаждаясь творчеством человеческого гения, понимаешь, что бог создан человеком.
Айше — мое произведение... Она — звено, связывающее меня с аллахом... Поэтому и говорят: «Быть отцом — значит быть богом». Правильно сказано.
Он закурил сигарету.Познакомившись с Недиме-ханым, Кямиль-бей решил воспитывать дочь совсем по-иному. Когда Айше вырастет! Когда вырастет Айше... Но какая же разница между Айше и Нермин? Разве для него Нермин не та же взрослая Айше? Тогда почему он не старается сделать ее такой, как Недиме-ханым? Неужели только из опасения, что не сумеет?
После некоторого раздумья Кямиль-бей признался самому себе в желании, чтобы его дочь была похожа на Недиме-ханым. Но сейчас она еще слишком мала. А подверг-
нуть Нермин такой опасности, в какой постоянно жила Недиме-ханым, он не решался. Он помнил слова Недиме-ханым, сказанные ею в пятницу, когда она была у него дома: «Разве я тоже не являюсь чьей-нибудь Айше?» Значит, теряя все, человек становится еще эгоистичнее? Но ведь сейчас Недиме-ханым уже вне опасности... Она так умна, так хорошо разбирается во всем. Он сам только что начал познавать людей и жизнь. Ведь настоящая опасность чаще всего возникает из-за незнания жизни. Почему же считается опасным учить близких понимать людей и происходящие события? Неопытные люди чаще подвергаются опасности.
Кямиль-бей сел. Глядя на свои грязные ботинки, он смущенно подумал: «Я совершил ошибку. Я уже давно должен был рассказать Нермин обо всем. Она, конечно, не годится для активной борьбы, но прекрасно могла бы помогать в других делах, например в сборе пожертвований...» В Европе он видел много женщин, которые ради какой-нибудь вдохновившей их идеи помогали ее претворению в жизнь, не выходя из своих гостиных. А он никогда ничего полезного не делал и, не понимая действительности, лишал и себя и зависящих от него людей настоящей жизни.
Глупец! Вместо того чтобы сочинять жене любовное письмо, лучше написать ей обо всем...
Только так не стыдно и не смешно просить прощения. Он был уверен, что Нермин, поняв все, с радостью примет от него любое поручение. Ведь не было случая, чтобы она хоть раз не исполнила его желания.
Когда вошел Ибрагим, Кямиль-бей выглядел спокойным и довольным, словно все трудности уже были преодолены.
— Пришел, сержант Ибрагим? — пошутил он.
— Пришел, бейим... Не мог не зайти к вам. Верно, вы соскучились? Сегодня жена приходила?
— Да, приходила...
— Это хорошо, пусть приходит... Видно, наверху все вас любят... Все вас жалеют... Ведь здесь никому не дают словом перекинуться, даже с птицами. Говорят, с вашей женой приходил какой-то офицер гяур?
— Да, приходил.
— Вот, видите? Поэтому вам и дали поговорить. Вы понимаете язык гяуров?
— Понимаю.
— Сказали бы вы как надо этому гяуру! Пусть бы попрыгал!
— Сказал.
— Ну и как?
— Не знаю. Ничего он не ответил.
— Не осмелился отвечать. Видно, гяур получил по заслугам, сразу понял, кто перед ним... Молодец, бейим! Тем, кто сидит в подвале, не разрешают говорить даже с птицами, потому что...
— А ты разве птица?
— На нас вы не смотрите! Нас и за людей не считают. Мы, солдаты, все равно что скот...
— Что ты? Не говори так!
— Хоть бы на этот раз не упорствовали. Сказали бы: «Давайте полк!»
— Не хочу.
— Простите, бейим, но это нехорошо... Конечно, не мое дело... Но разве для начала полка не хватит? Потом как-нибудь обмозговали бы и насчет дивизии...
— Что поделаешь, сержант Ибрагим. — Кямиль-бей рассмеялся. — Не люблю я полков!
— Да ну вас!.. Вы, что ли, выдумали полки? Подниметесь на высокий пост, а потом еще выше. Ведь не корзина с яйцами у вас на спине.... Скажете потом: «В своей армии я полков не желаю... Пусть только дивизии будут». Вот и все. А что жена говорит? Плакала, бедняжка?
— Плакала.
— Ах, эти женщины! Что б ни случилось, сейчас же в слезы. Сказали бы ей: молчи, слышишь, вытри слезы, бесстыдница...
— Сказал.
— Не понимает и плачет... Деревенские женщины такие же... Нет у них ни ума, ни силы..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89