Едва лодка отошла от причала, Кямиль-бей тихо сказал:
— В Ункапаны!
Это решение он принял неожиданно. Под вечер по Босфору сновала масса лодок, и, чтобы понять, преследуют тебя или нет, лучше всего направиться к безлюдному причалу.
Он закурил и предложил сигарету лодочнику. Но бородач, оказывается, не курил. «Что делать, если нечего есть...» Откуда эта фраза? Из книги Хусейна Джахида «Картины действительной жизни»... Вероятно, писателя поразили белые зубы старого лодочника... И так далее... и тому подобное... Кямиль-бей нахмурился. Ему всегда становилось не по себе, когда в голову приходили банальные мысли. Но ведь в те времена, когда Хусейн Джахид написал книгу «Картины действительной жизни», одно окка сахара стоило сорок пара. А в вилле отца на высоте Се-ренджебей в течение тридцати дней рамазана двери для бедняков не закрывались и после вечерней трапезы всем выдавали по серебряной монете. Значит, действительно существовали люди, которым нечего было есть... Это несомненно. Грязное море, грязный мир!
Кямиль-бей понимал, что теряет нить логических рассуждений, и постарался взять себя в руки. Прищурившись, он мысленно выругался. «Что с тобой случилось? Ты испугался, потому что арестовали Ахмета? Узнав, что за тобой следят, ты не можешь избавиться от страха? Тьфу, да покарает тебя аллах!»
Лодочник бросил весла и снял пиджак. Под грубой, во многих местах заштопанной одеждой, оказывается, скрывались богатырские плечи. Он греб совершенно спокойно, без малейшего напряжения легко взмахивая веслами, и лодка в его руках была податлива и послушна, как молодая женщина, покорная мужской силе.
Приподняв подол платья, она села в лодку. И мне показалось, что прошла молодая луна.
Ох, эта лодка, она меня пленила...
«Интересно, арестовывали ли людей во времена Недима? —подумал Кямиль-бей.— Должно быть, тогда беременные женщины, мужья которых сидели в тюрьме, не подвергались опасности... Но ведь эти двустишия были из стихотворения, написанного совсем недавно... Из очень красивого стихотворения... Красивого, хотя темой его является падение женщины, проституция... А про Недима рассказывают, что во время одного восстания он бежал по крышам домов, упал и разбился насмерть. Как сказал поэт: «Голодные желудки рождают здоровые революции». Значит, и в то время, когда за луковицу тюльпана платили золотую монету, люди голодали? Да еще как голодали! Целые толпы голодающих, которые могли стукнуть по голове поэта Недима всей эпохой этого золотого тюльпана!.. Греби, старик! Разве я виноват в том, что разные времена так похожи друг на друга?»
Постепенно к Кямиль-бею вернулась прежняя уверенность. Свежий морской воздух и сгущающиеся сумерки действовали на него успокаивающе. Даже арест Ахмета представился ему теперь не таким уж страшным. Недиме и он сам, казалось, уже избежали опасности. Победа в Анатолии предрешена... Все, что он переживает, послужит в свое время темой для рассказов Айше. Но тогда эти рассказы, вероятно, уже никого не будут волновать.
Он почувствовал голод и пожалел, что ничего не купил поесть. Захотелось выпить ракы . Решил захватить бутылку по пути домой.
Неподалеку прошел пароход. Лодка закачалась на волнах. «Как приятно!» — подумал Кямиль-бей.
Лодка пристала к безлюдному причалу Ункапаны. Выйдя из нее, Кямиль-бей спокойно прошелся по причалу, делая вид, что ищет, где бы разменять деньги. Все шло хорошо. Кямиль-бей не сделал в сторону города и двух шагов, как ему попался фаэтон с хорошими лошадьми. Он сел в него и поудобнее устроился на мягком сиденье, зная, что теперь-то он уже в полной безопасности. Пока и этого достаточно...
— Поехали в Нишанташи!—сказал он.
Проспект Бейоглу залит ярким электрическим светом. Тротуары полны военных в иностранных мундирах, в витрииах магазинов национальные цвета стран-победительниц. Турецкие девушки без малейшего стеснения принимали ухаживания победителей. «В этом мире не стареет только ложь! — подумал Кямиль-бей, потрясенный видом этой улицы плененного города. — Какое заискивание перед иностранцами! И это среди горя и слез миллионов людей!»
Он откинулся на спинку сиденья. Да, но с какой легкостью солгал он Ниязи-эфенди насчет острова! Эта ложь была необходима, чтобы не волновать Недиме. Каким образом у него вырвалось упоминание об острове, он и сам не знал. Ложь вызревает внутри нас, а мы об этом даже не подозреваем.
Да, ложь бывает иногда нужна и ради блага. Приходится лгать даже таким честным людям, как Ниязи. И там, куда он едет, тоже не скажешь правды. Если бы ему раньше дали понять, что он способен на такую ложь, он обиделся бы и отрицал это. Больше всего на свете он ненавидел ложь, считая ее последней подлостью, душевной опустошенностью, недостойной человека. Но, оказывается, и у него, как у всех, есть эта отвратительная черта...
Итак, Ахмет заболел и сообщил ему об этом. Болезнь пустяковая, насморк. Чтобы не вызвать у Недиме подозрений в правдивости его слов, надо сразу же завести разговор о Ниязи. Недиме-ханым придавала особое значение всему, что касалось Ниязи-эфенди.
— Ну вот, бей, мы и приехали в Нишанташи, — сказал кучер.
— Отлично.
Кямиль-бей чуть было не велел свернуть направо и выехать на нужную ему улицу, но вовремя опомнился.
— Остановитесь. Мне надо зайти в бакалейную лавку. Кямиль-бей расплатился и свернул в боковую улицу.
Побродил немного. Но потом, совершенно не подумав о том, что за домом Недиме, муж которой сидит в тюрьме, а один из знакомых только что арестован, может быть установлена слежка, он уверенно нажал кнопку звонка.
— Кто там? —• Откройте.
— Кого вы ищете, эфендим?
— Мне нужна Недиме-ханым.
Дверь приоткрылась, и в ней показалась старуха.
— Ханым-эфенди больна.
— Знаю. Я не чужой. Мы вместе работаем в газете.
— Ах, это вы? Пожалуйста, входите. Кямиль-бей вошел и быстро закрыл за собой дверь.
— Ханым-зфенди в постели? — Да, отдыхает.
— Пусть не встает. Но мне ее непременно нужно видеть. Я задержу ее недолго, всего несколько минут.
Висевший под потолком фонарь тускло освещал нижнюю часть лестницы, верхние ступеньки тонули во мраке. «Бедная женщина разволнуется. Чего ей только не приходится терпеть из-за нас»,— промелькнуло в голове у Кя-миль-бея. Как часто он вынужден был повторять эти слова.
— Входите, эфендим.
Кямиль-бей раздумывал: снимать пальто или нет? Но, вспомнив, что пробудет здесь недолго, поднялся наверх не раздеваясь.
В гостиной топилась печь. Недиме-ханым вышла в желтом халате.
— Что случилось, Кямиль-бей?—тревожно спросила она.
— Ничего особенного, Недиме... Я заглянул к вам по одному делу.
— Что такое?
— Как только вы уехали, в редакцию пришел Ниязи-эфенди. Он совершенно здоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89