Я согласился, поблагодарил и, сняв киоск, стал главным распространителем газеты. Вот уже шесть лет, как я этим занимаюсь. Слава аллаху, все идет хорошо! Я доволен. За шесть лет я узнал все тонкости этого дела. Мне предлагают продавать даже «Ак-шам». Но я уже связан с Джевдет-беем. Лучше умереть, чем нарушить свое слово. Если я начну продавать другие известные газеты, Джевдет-бей будет недоволен, и, уж конечно, это не понравится администратору. Нельзя.
— А новые газеты?
— Новые газеты я продаю.
Эбузер-ага сказал это таким двусмысленным тоном, что нетрудно было догадаться: тут что-то нечисто.
Позже Кямиль-бей убедился в том, что Эбузер-ага жулик. Опасаясь, что новая газета принесет ущерб старым, он не продавал ее, а держал под прилавком или в сыром простенке за ним. А потом, сговорившись с грузчиком типографии, он продавал украденные газеты клейщикам пакетов. Положение новых литературных и научных журналов было еще хуже. Чтобы обмануть их хозяев, часть экземпляров посылалась в табачные лавки разных районов, остальные оставались в киоске, и, когда прогоревший журнал закрывался, он их скупал по дешевке и перепродавал клейщикам пакетов. Эбузер-ага сделал еще одно важное «открытие» в области распространения печати.
Однажды, когда у него было хорошее настроение, он признался Кямиль-бею:
— Смотрю, еще одна новая газета появилась и дела наши полетели под откос. Подзываю двух верзил из своих ребят. Рассказал им о своем плане. Рано утром мы на лодке перевозим почту на тот берег. Мои ребята сели в лодку и в открытом море у мыса Сарайбурну встретились с лодкой, которая везла пачки новой газеты. Подняв пистолеты, они закричали: «Стой! Ни с места!» Ведь это было далеко в море. Так и прождали до полудня, пока не ушел поезд, а встречавший их в Кадыкёе человек не смог вовремя получить газету.
— А если бы они пожаловались?
— На кого? Где свидетели? Кто подтвердит? Ведь все произошло в открытом море! В этих местах распоряжается только «капитан-паша».
— Смотрите, не устройте и нам таких шуток...
— Как вам не стыдно! Разве можно обижать бедную женщину... Мы не такие уж бессердечные. У меня тоже есть сердце. На Бабыали, когда даже мужчины не могли удержаться, Недиме-ханым выстояла как львица, даже несмотря на то, что арестовали хозяина. Сколько лет я здесь живу,—да что я, — и те, кто живет здесь давным-давно, никогда не видели ничего подобного. Пусть она будет моей матерью, сестрой, я отдам за нее жизнь!
Эбузер-ага делал вид, что говорит искренне, но такое благородство настолько не соответствовало его характеру и привычкам, что он был очень доволен, когда узнал, что в деле примет участие Кямиль-бей. Решив, что теперь, освободившись от угрызений совести, он в дальнейшем может не стараться для «Карадаи», Эбузер-ага почувствовал облегчение.
Но случилось иначе. Кямиль-бей был высокий, богатырского сложения. Обращаясь к Эбузеру-ага, он приветливо улыбался и уважительно называл его «эфенди». А руки у Кямиль-бея были сильнее и больше рук Джуа-Чаву-ша, самого могучего грузчика Стамбула. Эбузер-ага, долгие годы зарабатывавший деньги тяжелым физическим трудом, хорошо знал, что такое сила, и невольно проникся симпатией и уважением к новому клиенту.
Прошел месяц с тех пор, как они познакомились, и Кямиль-бей как-то зашел к Эбузеру-ага произвести расчет. После его ухода подручный, гадко улыбаясь, сказал: «Не-диме-ханым быстро нашла замену своему мужу. Что скажешь, ага?» И тут возмущенный Эбузер-ага так треснул по лицу худосочного подручного, что чуть было не отправил его на тот свет.
После этого случая каждый раз, когда приходил Кямиль-бей, Эбузер-ага, должно быть, назло своему подручному, никогда не отпускал его без кофе. Они садились друг против друга, закуривали, и начиналась длинная беседа, в которой оба никогда не открывали своих мыслей до конца.
— Ты должен усилить в своих статьях нападки,—советовал Кямиль-бею Эбузер-ага. — Ох, нападки...
— На кого нападать, Эбузер-эфенди?
— Ты слушай, что я говорю, дорогой. Надо нападать как следует. Нападки помогают продавать газету...
— Хорошо, но на кого нападать?
— Не знаю... Нападай...—Он понизил голос. — Эх, чего только мы не повидали, имея дело с газетами... Иногда в статьях нападали даже на падишахов. О аллах! На падишахов... Газета должна писать все, что вздумается. Тогда к нам со всех концов посыплются телеграммы с заказами: «Высылай на сто номеров больше». На следующей неделе— на двести больше! И не останется ни одного непроданного номера.
— А если нас арестуют?
— Не бойся! Я видывал всякие виды. Сейчас не так строго, как раньше. Ты знай себе нападай.
— Что ж, попробуем напасть на англичан.
— Ну уж это ты перехватил! На этой неделе нападай на Мустафу Кемаля, а на следующей — на великого визиря. Эх, умей я писать, какую бы газету я закатил! Разорил бы вас всех.
— Ну, предположим, случись по-твоему. Как бы ты назвал свою газету?
— Название выдумать — дело простое. Тут в свое время выходила газетка под названием «Осел». Ребята с восторгом кричали прохожим «Осел! Осел!», и не успевали они добежать до Галатского моста, как газета была распродана... Свою газету я бы назвал «Ишак».
— Неплохо... Закрыли «Осла», вышел «Ишак», закроют «Ишака», можно выпустить «Мула». Ну, а если и «Мула» закроют, то есть еще верблюд.
Каждый раз в конце недели, рассчитываясь с Эбузером-ага, Кямиль-бей получал, таким образом, у бывшего грузчика ценные для газетчика советы и узнавал поразительные вещи.
Нельзя было не удивляться приходившим в редакцию письмам. Почти все они начинались словами: «Я каждую неделю с большим нетерпением жду выхода вашей уважаемой газеты. Я с удовольствием читаю все, что в ней напечатано». Затем автор изливал свое горе и заканчивал просьбой напечатать его жалобу. Казалось, эта неизвестная и далекая масса читателей платила деньги за газету или журнал лишь для того, чтобы там была напечатана их жалоба. Заметками на другие темы никто не интересовался. Журналисты не совершали никаких поездок по стране и, не зная местных особенностей, нередко допускали в своей работе ошибки. Трудно предположить, что среди читателей не было людей, которые не замечали бы этих ошибок, и все-таки в газетах никогда ничего не опровергалось и не исправлялось. Исключение составляло все, касающееся личностей. Возможно, что в стране, в которой образованных граждан было очень немного, печатному слову приписывалась какая-то чудодейственная сила, и никому и в голову не приходило сомневаться в написанном. В этом отношении журналистику можно было считать одной из самых «спокойных» профессий.
Кямиль-бей замечал у журналистов и писателей, с которыми знакомился, некоторые странности, не свойственные их европейским собратьям по перу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— А новые газеты?
— Новые газеты я продаю.
Эбузер-ага сказал это таким двусмысленным тоном, что нетрудно было догадаться: тут что-то нечисто.
Позже Кямиль-бей убедился в том, что Эбузер-ага жулик. Опасаясь, что новая газета принесет ущерб старым, он не продавал ее, а держал под прилавком или в сыром простенке за ним. А потом, сговорившись с грузчиком типографии, он продавал украденные газеты клейщикам пакетов. Положение новых литературных и научных журналов было еще хуже. Чтобы обмануть их хозяев, часть экземпляров посылалась в табачные лавки разных районов, остальные оставались в киоске, и, когда прогоревший журнал закрывался, он их скупал по дешевке и перепродавал клейщикам пакетов. Эбузер-ага сделал еще одно важное «открытие» в области распространения печати.
Однажды, когда у него было хорошее настроение, он признался Кямиль-бею:
— Смотрю, еще одна новая газета появилась и дела наши полетели под откос. Подзываю двух верзил из своих ребят. Рассказал им о своем плане. Рано утром мы на лодке перевозим почту на тот берег. Мои ребята сели в лодку и в открытом море у мыса Сарайбурну встретились с лодкой, которая везла пачки новой газеты. Подняв пистолеты, они закричали: «Стой! Ни с места!» Ведь это было далеко в море. Так и прождали до полудня, пока не ушел поезд, а встречавший их в Кадыкёе человек не смог вовремя получить газету.
— А если бы они пожаловались?
— На кого? Где свидетели? Кто подтвердит? Ведь все произошло в открытом море! В этих местах распоряжается только «капитан-паша».
— Смотрите, не устройте и нам таких шуток...
— Как вам не стыдно! Разве можно обижать бедную женщину... Мы не такие уж бессердечные. У меня тоже есть сердце. На Бабыали, когда даже мужчины не могли удержаться, Недиме-ханым выстояла как львица, даже несмотря на то, что арестовали хозяина. Сколько лет я здесь живу,—да что я, — и те, кто живет здесь давным-давно, никогда не видели ничего подобного. Пусть она будет моей матерью, сестрой, я отдам за нее жизнь!
Эбузер-ага делал вид, что говорит искренне, но такое благородство настолько не соответствовало его характеру и привычкам, что он был очень доволен, когда узнал, что в деле примет участие Кямиль-бей. Решив, что теперь, освободившись от угрызений совести, он в дальнейшем может не стараться для «Карадаи», Эбузер-ага почувствовал облегчение.
Но случилось иначе. Кямиль-бей был высокий, богатырского сложения. Обращаясь к Эбузеру-ага, он приветливо улыбался и уважительно называл его «эфенди». А руки у Кямиль-бея были сильнее и больше рук Джуа-Чаву-ша, самого могучего грузчика Стамбула. Эбузер-ага, долгие годы зарабатывавший деньги тяжелым физическим трудом, хорошо знал, что такое сила, и невольно проникся симпатией и уважением к новому клиенту.
Прошел месяц с тех пор, как они познакомились, и Кямиль-бей как-то зашел к Эбузеру-ага произвести расчет. После его ухода подручный, гадко улыбаясь, сказал: «Не-диме-ханым быстро нашла замену своему мужу. Что скажешь, ага?» И тут возмущенный Эбузер-ага так треснул по лицу худосочного подручного, что чуть было не отправил его на тот свет.
После этого случая каждый раз, когда приходил Кямиль-бей, Эбузер-ага, должно быть, назло своему подручному, никогда не отпускал его без кофе. Они садились друг против друга, закуривали, и начиналась длинная беседа, в которой оба никогда не открывали своих мыслей до конца.
— Ты должен усилить в своих статьях нападки,—советовал Кямиль-бею Эбузер-ага. — Ох, нападки...
— На кого нападать, Эбузер-эфенди?
— Ты слушай, что я говорю, дорогой. Надо нападать как следует. Нападки помогают продавать газету...
— Хорошо, но на кого нападать?
— Не знаю... Нападай...—Он понизил голос. — Эх, чего только мы не повидали, имея дело с газетами... Иногда в статьях нападали даже на падишахов. О аллах! На падишахов... Газета должна писать все, что вздумается. Тогда к нам со всех концов посыплются телеграммы с заказами: «Высылай на сто номеров больше». На следующей неделе— на двести больше! И не останется ни одного непроданного номера.
— А если нас арестуют?
— Не бойся! Я видывал всякие виды. Сейчас не так строго, как раньше. Ты знай себе нападай.
— Что ж, попробуем напасть на англичан.
— Ну уж это ты перехватил! На этой неделе нападай на Мустафу Кемаля, а на следующей — на великого визиря. Эх, умей я писать, какую бы газету я закатил! Разорил бы вас всех.
— Ну, предположим, случись по-твоему. Как бы ты назвал свою газету?
— Название выдумать — дело простое. Тут в свое время выходила газетка под названием «Осел». Ребята с восторгом кричали прохожим «Осел! Осел!», и не успевали они добежать до Галатского моста, как газета была распродана... Свою газету я бы назвал «Ишак».
— Неплохо... Закрыли «Осла», вышел «Ишак», закроют «Ишака», можно выпустить «Мула». Ну, а если и «Мула» закроют, то есть еще верблюд.
Каждый раз в конце недели, рассчитываясь с Эбузером-ага, Кямиль-бей получал, таким образом, у бывшего грузчика ценные для газетчика советы и узнавал поразительные вещи.
Нельзя было не удивляться приходившим в редакцию письмам. Почти все они начинались словами: «Я каждую неделю с большим нетерпением жду выхода вашей уважаемой газеты. Я с удовольствием читаю все, что в ней напечатано». Затем автор изливал свое горе и заканчивал просьбой напечатать его жалобу. Казалось, эта неизвестная и далекая масса читателей платила деньги за газету или журнал лишь для того, чтобы там была напечатана их жалоба. Заметками на другие темы никто не интересовался. Журналисты не совершали никаких поездок по стране и, не зная местных особенностей, нередко допускали в своей работе ошибки. Трудно предположить, что среди читателей не было людей, которые не замечали бы этих ошибок, и все-таки в газетах никогда ничего не опровергалось и не исправлялось. Исключение составляло все, касающееся личностей. Возможно, что в стране, в которой образованных граждан было очень немного, печатному слову приписывалась какая-то чудодейственная сила, и никому и в голову не приходило сомневаться в написанном. В этом отношении журналистику можно было считать одной из самых «спокойных» профессий.
Кямиль-бей замечал у журналистов и писателей, с которыми знакомился, некоторые странности, не свойственные их европейским собратьям по перу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89