оказывается, в типографии имелись специальные картонные таблицы с размерами букв, приготовленные для таких неопытных газетчиков, как он. Ученики наборщиков нередко использовали эти таблицы вместо салфеток: резали на них хлеб, сыр, а потом выбрасывали. Кямиль-бей собирался было похвастаться своими успехами в изучении шрифтов, но, узнав об этих таблицах, сам себе показался смешным.
Раньше при чтении книг он обращал внимание только на содержание и иллюстрации; сейчас же, сам того не замечая, старался определить качество бумаги, внимательно рассматривал клише и печать с точки зрения типографского искусства и как корректор испытывал желание исправить замеченные ошибки.
Для каждой буквы у наборщиков особое название, в зависимости от места, которое она занимает в слове. Когда опытные наборщики хотят говорить о своих секретах в присутствии посторонних, они, подобно старым телеграфистам, беседующим в таких случаях при помощи азбуки Морзе, произносят только названия букв.
Кямиль-бей поражался обилию различных профессий, существующих на белом свете, и с сожалением думал о тех, кто жил и умер, так ничего и не узнав о них. Такие пришли и ушли, воображая себя всезнайками, хотя не только многочисленные разновидности труда, но и люди, занимающиеся им, остались для них непостижимым миром.
Например, армянин наборщик Мыкыртыч-эфенди оказался для Кямиль-бея таким интересным человеком, который заслуживал самого пристального изучения. «А сколько таких Мыкыртычей встречаем мы на пароходах, в трамваях, на улицах. И равнодушно проходим мимо, или совсем не замечая, или создавая себе о них удивительно поверхностное представление», — думал Кямиль-бей. Мыкыртыч-эфенди был странный человек. Как-то, говоря о нем, Не-диме-ханым заметила: «Слезы, которые льются у него из глаз, живые... Только эти слезы». И это действительно
было так. Его потухшие черные глаза за толстыми стеклами очков никогда не мигали, никогда не меняли выражения. Блестящие тяжелые слезы, как капли глицерина, постоянно текли по бороздкам морщинистого, заросшего бородой лица. Черная одежда, огромные малоподвижные ноги— все создавало тягостное впечатление безжизненности. Мыкыртыч-эфенди никогда не кричал, не улыбался, не волновался, не расхаживал, как другие, по типографии. Он неподвижно сидел за своим столом, не писал, ничего не подсчитывал и, если бы не перебирал левой рукой желтые шарики четок, которых осталось всего двенадцать — остальные он растерял, — казался бы трупом, который сам себя оплакивает. Для него даже деньги не имели никакого значения, не говоря уже о том, что печатала машина. Хотя бы это был фирман о казни Мустафы Кемаль-паши или революционное воззвание о низложении султана.
Впервые увидев Кямиль-бея, он встретил его холодным, но вежливым «здравствуйте». Немного спустя к этому «здравствуйте» была с трудом выдавлена улыбка, но Мыкыртыч-эфенди спокойно сидел на месте, продолжая перебирать тремя пальцами левой руки четки и вытирая стекавшие по щекам слезы.
А вот старший наборщик, в противоположность ему, был очень разговорчивым, любопытным и подвижным стариком. Своим ремеслом он начал заниматься еще с Ахме-том Митхатом, затем работал у Баба Тахира, Ахмета Са-мима, Хусейна Джахида. У него были такие воспоминания о прошлом, особенно относящиеся к эпохе «Сервети-фюнуна» , что Кямиль-бей только после бесед с ним понял, насколько все это ценно для истории национальной литературы.
Маленькая газетка на четырех полосах выходила со множеством ошибок и опечаток. Кямиль-бей решил устранить их и для этого попытался прежде всего подружиться со старшим наборщиком. Кямиль-бей сам корректировал, тут же делал оттиски и вместе с наборщиком просматривал гранки. Но, несмотря на все его старания, очередной выпуск оказался хуже предыдущего.
— Что это такое, Неджми-эфенди? Почему так получается?— озадаченно спросил Кямиль-бей старшего наборщика.
Тот очень спокойно ответил:
— Не обращай внимания, бейим! У нас наборщики готовятся из недоучек, разносчиков газет, учеников носильщиков... Мы, наборщики, можем визиря превратить в быка, а быка сделать визирем. У Эрджумента Экрема есть даже на эту тему рассказ. Не читали?
— Какой бык? Какой визирь?
— Очень просто... Под снимком быка поместили надпись: «Его превосходительство министр просвещения», а под снимком министра написали: «Бык, получивший первый приз на выставке».
— Ну?
— Вот тебе и ну... Мне, например, жалко быка... Опозорили беднягу... Теперь понятно?
— Гяуры на тысячи страниц не допускают ни одной ошибки. Что вы на это скажете?
— Гяуры деньги зарабатывают на том, что печатают без ошибок. А наши хозяева накинулись на нас... Они стараются нажиться даже на заработке наборщика. Вот и разница между гяуром и мусульманином...
Позже Кямиль-бей понял, в чем дело: большинство наборщиков и редакторов были алкоголиками. Они пили непрерывно и днем и ночью. Глаза у них всегда были красные, мутные, сонные больше от пьянства, чем от недосыпания. Один из самых ответственных процессов работы— набор — осуществлялся алкоголиками. Статьи писались изрядно подвыпившими людьми и такими же людьми набирались. Может быть, поэтому помещения редакторов и наборщиков походили друг на друга — грязные и закопченные. И в тех и в других после обеда валялись недоеденные куски хлеба, корки от сыра, промасленная бумага из-под халвы, зерна кунжута с бубликов, повсюду стояли облепленные мошкарой кружки.
В том, как старший наборщик Неджми-эфенди «жалел» быка, под снимком которого по ошибке было написано: «Его превосходительство министр просвещения», чувствовался оттенок высокомерия, свойственный известным ре-
дакторам. Они погрязли в таком болоте, что им ничего не оставалось, как прикрываться самодовольством и безразличием. В этом заключалась и печальная и комическая сторона их положения.
Третьим заинтересовавшим его человеком, с которым познакомился Кямиль-бей, занимаясь газетным делом, был старший распространитель двух еженедельных газет и нескольких журналов Эбузер-ага, по национальности курд. Он жил в Стамбуле с четырнадцати лет, но говорил по-турецки со странным неприятным акцентом, обычно встречающимся только у английских востоковедов. Темно-синий пиджак был ему узок, а брюки слишком коротки. Втиснутое в этот костюм сильное тело грузчика казалось зажатым в тиски. При виде его у впечатлительного Кя-миль-бея захватывало дух. Смуглый, с густыми и всегда насупленными бровями, Эбузер-ага, разговаривая, громко кричал и размахивал руками, словно собирался ударить собеседника.
Когда-то он работал носильщиком-корзинщиком, затем носильщиком с шестом и, наконец, стал носильщиком в таможне, другими словами, достиг, по мнению своих товарищей, аристократического положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Раньше при чтении книг он обращал внимание только на содержание и иллюстрации; сейчас же, сам того не замечая, старался определить качество бумаги, внимательно рассматривал клише и печать с точки зрения типографского искусства и как корректор испытывал желание исправить замеченные ошибки.
Для каждой буквы у наборщиков особое название, в зависимости от места, которое она занимает в слове. Когда опытные наборщики хотят говорить о своих секретах в присутствии посторонних, они, подобно старым телеграфистам, беседующим в таких случаях при помощи азбуки Морзе, произносят только названия букв.
Кямиль-бей поражался обилию различных профессий, существующих на белом свете, и с сожалением думал о тех, кто жил и умер, так ничего и не узнав о них. Такие пришли и ушли, воображая себя всезнайками, хотя не только многочисленные разновидности труда, но и люди, занимающиеся им, остались для них непостижимым миром.
Например, армянин наборщик Мыкыртыч-эфенди оказался для Кямиль-бея таким интересным человеком, который заслуживал самого пристального изучения. «А сколько таких Мыкыртычей встречаем мы на пароходах, в трамваях, на улицах. И равнодушно проходим мимо, или совсем не замечая, или создавая себе о них удивительно поверхностное представление», — думал Кямиль-бей. Мыкыртыч-эфенди был странный человек. Как-то, говоря о нем, Не-диме-ханым заметила: «Слезы, которые льются у него из глаз, живые... Только эти слезы». И это действительно
было так. Его потухшие черные глаза за толстыми стеклами очков никогда не мигали, никогда не меняли выражения. Блестящие тяжелые слезы, как капли глицерина, постоянно текли по бороздкам морщинистого, заросшего бородой лица. Черная одежда, огромные малоподвижные ноги— все создавало тягостное впечатление безжизненности. Мыкыртыч-эфенди никогда не кричал, не улыбался, не волновался, не расхаживал, как другие, по типографии. Он неподвижно сидел за своим столом, не писал, ничего не подсчитывал и, если бы не перебирал левой рукой желтые шарики четок, которых осталось всего двенадцать — остальные он растерял, — казался бы трупом, который сам себя оплакивает. Для него даже деньги не имели никакого значения, не говоря уже о том, что печатала машина. Хотя бы это был фирман о казни Мустафы Кемаль-паши или революционное воззвание о низложении султана.
Впервые увидев Кямиль-бея, он встретил его холодным, но вежливым «здравствуйте». Немного спустя к этому «здравствуйте» была с трудом выдавлена улыбка, но Мыкыртыч-эфенди спокойно сидел на месте, продолжая перебирать тремя пальцами левой руки четки и вытирая стекавшие по щекам слезы.
А вот старший наборщик, в противоположность ему, был очень разговорчивым, любопытным и подвижным стариком. Своим ремеслом он начал заниматься еще с Ахме-том Митхатом, затем работал у Баба Тахира, Ахмета Са-мима, Хусейна Джахида. У него были такие воспоминания о прошлом, особенно относящиеся к эпохе «Сервети-фюнуна» , что Кямиль-бей только после бесед с ним понял, насколько все это ценно для истории национальной литературы.
Маленькая газетка на четырех полосах выходила со множеством ошибок и опечаток. Кямиль-бей решил устранить их и для этого попытался прежде всего подружиться со старшим наборщиком. Кямиль-бей сам корректировал, тут же делал оттиски и вместе с наборщиком просматривал гранки. Но, несмотря на все его старания, очередной выпуск оказался хуже предыдущего.
— Что это такое, Неджми-эфенди? Почему так получается?— озадаченно спросил Кямиль-бей старшего наборщика.
Тот очень спокойно ответил:
— Не обращай внимания, бейим! У нас наборщики готовятся из недоучек, разносчиков газет, учеников носильщиков... Мы, наборщики, можем визиря превратить в быка, а быка сделать визирем. У Эрджумента Экрема есть даже на эту тему рассказ. Не читали?
— Какой бык? Какой визирь?
— Очень просто... Под снимком быка поместили надпись: «Его превосходительство министр просвещения», а под снимком министра написали: «Бык, получивший первый приз на выставке».
— Ну?
— Вот тебе и ну... Мне, например, жалко быка... Опозорили беднягу... Теперь понятно?
— Гяуры на тысячи страниц не допускают ни одной ошибки. Что вы на это скажете?
— Гяуры деньги зарабатывают на том, что печатают без ошибок. А наши хозяева накинулись на нас... Они стараются нажиться даже на заработке наборщика. Вот и разница между гяуром и мусульманином...
Позже Кямиль-бей понял, в чем дело: большинство наборщиков и редакторов были алкоголиками. Они пили непрерывно и днем и ночью. Глаза у них всегда были красные, мутные, сонные больше от пьянства, чем от недосыпания. Один из самых ответственных процессов работы— набор — осуществлялся алкоголиками. Статьи писались изрядно подвыпившими людьми и такими же людьми набирались. Может быть, поэтому помещения редакторов и наборщиков походили друг на друга — грязные и закопченные. И в тех и в других после обеда валялись недоеденные куски хлеба, корки от сыра, промасленная бумага из-под халвы, зерна кунжута с бубликов, повсюду стояли облепленные мошкарой кружки.
В том, как старший наборщик Неджми-эфенди «жалел» быка, под снимком которого по ошибке было написано: «Его превосходительство министр просвещения», чувствовался оттенок высокомерия, свойственный известным ре-
дакторам. Они погрязли в таком болоте, что им ничего не оставалось, как прикрываться самодовольством и безразличием. В этом заключалась и печальная и комическая сторона их положения.
Третьим заинтересовавшим его человеком, с которым познакомился Кямиль-бей, занимаясь газетным делом, был старший распространитель двух еженедельных газет и нескольких журналов Эбузер-ага, по национальности курд. Он жил в Стамбуле с четырнадцати лет, но говорил по-турецки со странным неприятным акцентом, обычно встречающимся только у английских востоковедов. Темно-синий пиджак был ему узок, а брюки слишком коротки. Втиснутое в этот костюм сильное тело грузчика казалось зажатым в тиски. При виде его у впечатлительного Кя-миль-бея захватывало дух. Смуглый, с густыми и всегда насупленными бровями, Эбузер-ага, разговаривая, громко кричал и размахивал руками, словно собирался ударить собеседника.
Когда-то он работал носильщиком-корзинщиком, затем носильщиком с шестом и, наконец, стал носильщиком в таможне, другими словами, достиг, по мнению своих товарищей, аристократического положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89