..
Король снова прервал его:
— Как вы сказали? Всесильный? Триумвират? Неужели меня обманывает слух? Разве вы находитесь не на Вавеле? Не в королевском замке?
— Всемилостивый государь, - настаивал гетман, — бесполезно было бы отрицать, что со времени назначения Кмиты старостой, а Гамрата — плоцким епископом и управляющим королевскими поместьями в Мазовии они, по воле королевы, захватили непомерную власть. Делают все, что хотят.
Сигизмунд Старый обратился к Вольскому:
— Ты что-нибудь слышал, маршал, о назначении Гамрата канцлером?
— Не хочу лгать. Слышал.
— Гамрат! Всюду он, на все руки мастер! — пробормотал как бы про себя король. - И в Мазовии, и в Короне!
— Но в обещанном ему краковском епископстве он менее опасен, нежели на посту канцлера, — заметил гетман.
— Какова доля правды во всех этих россказнях, я узнаю у королевы, — отвечал Сигизмунд. — А Гамрат краковского епископства не получит. По крайней мере сейчас...
Вольский не преминул передать весь этот разговор королеве, Бона слушала сообщение маршала двора, бледнея от ярости. Она пожелала тотчас же встретиться с супругом, но король, сославшись на свою болезнь, отказался разговаривать о чем-либо, кроме собственного здоровья. Вернувшись в свои покои, королева излила свой гнев на придворных дам.
— Уйдите, - кричала она. - Прочь отсюда! Быстро! Схватив серебряный поднос, она швырнула им в Анну. Все
разбежались, только Марина, задержавшись у порога, спросила:
— Мне остаться?
— Да. Нет-нет, тоже уходи! Вернись! Видишь, что я задыхаюсь от злости, и вечно норовишь удрать. Открой окно! Санта Мадонна! Что это за страна, в которой у Тарновского власти больше, чем у супруги короля.
— Гетман не стал ни старостой, ни канцлером, — напомнила Марина.
— Но он сейчас отыгрался. Гамрат не будет краковским епископом! Что значат мои обещания? Над ними можно только посмеяться! А канцлером, наверное, станет Мацеевский. Закрой окно! Холодно. Что ты смотришь на меня, как в Бари, когда я была маленькой принцессой? Я — королева на Вавеле. Запомни! Государыня. Это не Бари!
— Да. Не Бари, — вздохнула с горечью камеристка.
— Как ты смеешь?! - обрушилась на нее Бона. - Боже, как ты глупа! Прочь отсюда. Быстро!
Бона не ошиблась, видя теперь, что после смерти Шидло-вецкого наиболее опасный противник - гетман. Не прошло
и двух недель, как король попросил, чтобы они вместе приняли Тарновского. "Снова этот", — сказала она Алифио, но не воспротивилась, и вот, к своему удивлению, гетман оказался перед лицом королевской четы.
Речь шла об очень важном событии: о нападении Шуйского на земли Литовской Руси, о чем королева уже знала и даже по этой причине отложила свой отъезд в Вильну, вызвав оттуда Паппакоду вместе со своей личной казной. На сей раз она внимательно слушала умозаключения Тарновского.
— Ваше величество, Литве без помощи коронного войска не отбить нападения Шуйского. Пал Гомель. И хотя мои роты, впервые разрушив стены минами и петардами, взяли Стародуб, из-за отсутствия денег наемное войско пришлось распустить. Придется заключить перемирие, уступив Гомель.
— Уступить Гомель? — спросила Бона. — А что же шляхта литовская?
— Ждет, когда двинется на подмогу наша шляхта. Но для Короны не менее важен поход в Валахию. Укрепиться следует и там, еще в этом году.
— Можно чуть позже, - поправил его король. - Так или иначе надобно созвать посполитое рушение.
— В июле будет созвано, ваше величество, но шляхта собирается подо Львовом неохотно. Это уже не то рыцарство, что было раньше. Эти баре богатеют на продаже хлеба, сплавляют его по Висле в Гданьск. Да еще выражают недовольство, что воевать с Валахией придется летом, в разгар жатвы.
— Время неподходящее, но другого выхода нет. Я сам встану во главе войска.
— Всемилостивый государь! Я полагаю, что прибытие в лагерь вашего королевского величества вместе с... молодым королем прибавило бы шляхте пылу.
— С Августом? Зачем? — возмутилась Бона.
— Они должны увидеть, узнать молодого государя,— объяснял гетман. — Да и он сам в валашском походе мог бы показать себя достойным своих предков.
— Надеюсь, ваше величество не позволит... — обратилась Бона к супругу.
Но Сигизмунду не хотелось в присутствии Тарновского подчиняться воле супруги.
— Отчего же? - произнес он. - Пусть испробует свои прекрасные доспехи. Пусть едет... Быть может, шляхта очнется наконец и начнет воевать.
— Пусть слова ваши будут пророческими, ваше величество, - склонил голову гетман.
Он вышел, радуясь полученному обещанию, а королева, встретив упорное молчание супруга, сразу возвратилась к се-
бе, размышляя, что же это было: пресловутое упрямство Ягеллонов? Она вспомнила каменные лица Шидловецкого и Томицкого, обладавших железной волей. Нет, здесь было другое... Усталость, стремление избежать борьбы и споров, мягкость человека, по воле судеб с трудом вынуждавшего себя казаться суровым. Ну что же. С этим ей куда легче совладать, нежели с решимостью и сильной волей Тарновского. Хитрая сеть женских интриг, опутывающих незаметно жертву, и... дукаты, как можно больше дукатов. Хорошо, что Паппакода уже в ближайшее время вернется в Вавельский замок с казною...
Поразмыслив, она велела пригласить к себе юного короля и решила принять его в присутствии советников: Алифио и Вольского. Каково же было ее удивление, когда она услышала за дверью тяжелую поступь, столь непохожую на легкие, стремительные шаги юноши, через минуту в комнату вошел рыцарь, с ног до головы закованный в великолепные золотые доспехи. Август остановился возле королевы, приподнял забрало. На нее смотрели черные блестящие глаза настоящего Сфорца, всегда вызывавшие ее восторг, но смотрели с таким достоинством, с такой гордостью, что она невольно крепко стиснула подлокотники кресла. Значит, все-таки... Он хочет быть рыцарем, хочет, как дитя, поиграть в полководца, повести других на войну. Проклятый гетман! Неужто он не понимает, что это последний из Ягеллонов? Что его следует оберегать, ограждать от опасностей?
Бона с трудом сдержала раздражение и холодно, но спокойно сказала:
— Я велела вас пригласить, потому что до меня дошли странные вести. Говорят, вы пожелали уступить настояниям Тарновского? Отправиться вместе с ним на войну с Валахией?
— Мне семнадцать лет, а я еще никогда не был в походе, — повторил он, как выученный урок, слова гетмана.
— Что за горячая голова?! Война! И на ней король-рыцарь. Победитель! О боже! Я ничего не имела бы против, но... — Она сделала вид, что колеблется, и досказала через минуту: -Нам стало ведомо, что шляхта подо Львовом собирается не для похода. Там надлежит ждать скорее рокоша, бунта.
Август коснулся правой рукой меча, так что заскрежетали доспехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Король снова прервал его:
— Как вы сказали? Всесильный? Триумвират? Неужели меня обманывает слух? Разве вы находитесь не на Вавеле? Не в королевском замке?
— Всемилостивый государь, - настаивал гетман, — бесполезно было бы отрицать, что со времени назначения Кмиты старостой, а Гамрата — плоцким епископом и управляющим королевскими поместьями в Мазовии они, по воле королевы, захватили непомерную власть. Делают все, что хотят.
Сигизмунд Старый обратился к Вольскому:
— Ты что-нибудь слышал, маршал, о назначении Гамрата канцлером?
— Не хочу лгать. Слышал.
— Гамрат! Всюду он, на все руки мастер! — пробормотал как бы про себя король. - И в Мазовии, и в Короне!
— Но в обещанном ему краковском епископстве он менее опасен, нежели на посту канцлера, — заметил гетман.
— Какова доля правды во всех этих россказнях, я узнаю у королевы, — отвечал Сигизмунд. — А Гамрат краковского епископства не получит. По крайней мере сейчас...
Вольский не преминул передать весь этот разговор королеве, Бона слушала сообщение маршала двора, бледнея от ярости. Она пожелала тотчас же встретиться с супругом, но король, сославшись на свою болезнь, отказался разговаривать о чем-либо, кроме собственного здоровья. Вернувшись в свои покои, королева излила свой гнев на придворных дам.
— Уйдите, - кричала она. - Прочь отсюда! Быстро! Схватив серебряный поднос, она швырнула им в Анну. Все
разбежались, только Марина, задержавшись у порога, спросила:
— Мне остаться?
— Да. Нет-нет, тоже уходи! Вернись! Видишь, что я задыхаюсь от злости, и вечно норовишь удрать. Открой окно! Санта Мадонна! Что это за страна, в которой у Тарновского власти больше, чем у супруги короля.
— Гетман не стал ни старостой, ни канцлером, — напомнила Марина.
— Но он сейчас отыгрался. Гамрат не будет краковским епископом! Что значат мои обещания? Над ними можно только посмеяться! А канцлером, наверное, станет Мацеевский. Закрой окно! Холодно. Что ты смотришь на меня, как в Бари, когда я была маленькой принцессой? Я — королева на Вавеле. Запомни! Государыня. Это не Бари!
— Да. Не Бари, — вздохнула с горечью камеристка.
— Как ты смеешь?! - обрушилась на нее Бона. - Боже, как ты глупа! Прочь отсюда. Быстро!
Бона не ошиблась, видя теперь, что после смерти Шидло-вецкого наиболее опасный противник - гетман. Не прошло
и двух недель, как король попросил, чтобы они вместе приняли Тарновского. "Снова этот", — сказала она Алифио, но не воспротивилась, и вот, к своему удивлению, гетман оказался перед лицом королевской четы.
Речь шла об очень важном событии: о нападении Шуйского на земли Литовской Руси, о чем королева уже знала и даже по этой причине отложила свой отъезд в Вильну, вызвав оттуда Паппакоду вместе со своей личной казной. На сей раз она внимательно слушала умозаключения Тарновского.
— Ваше величество, Литве без помощи коронного войска не отбить нападения Шуйского. Пал Гомель. И хотя мои роты, впервые разрушив стены минами и петардами, взяли Стародуб, из-за отсутствия денег наемное войско пришлось распустить. Придется заключить перемирие, уступив Гомель.
— Уступить Гомель? — спросила Бона. — А что же шляхта литовская?
— Ждет, когда двинется на подмогу наша шляхта. Но для Короны не менее важен поход в Валахию. Укрепиться следует и там, еще в этом году.
— Можно чуть позже, - поправил его король. - Так или иначе надобно созвать посполитое рушение.
— В июле будет созвано, ваше величество, но шляхта собирается подо Львовом неохотно. Это уже не то рыцарство, что было раньше. Эти баре богатеют на продаже хлеба, сплавляют его по Висле в Гданьск. Да еще выражают недовольство, что воевать с Валахией придется летом, в разгар жатвы.
— Время неподходящее, но другого выхода нет. Я сам встану во главе войска.
— Всемилостивый государь! Я полагаю, что прибытие в лагерь вашего королевского величества вместе с... молодым королем прибавило бы шляхте пылу.
— С Августом? Зачем? — возмутилась Бона.
— Они должны увидеть, узнать молодого государя,— объяснял гетман. — Да и он сам в валашском походе мог бы показать себя достойным своих предков.
— Надеюсь, ваше величество не позволит... — обратилась Бона к супругу.
Но Сигизмунду не хотелось в присутствии Тарновского подчиняться воле супруги.
— Отчего же? - произнес он. - Пусть испробует свои прекрасные доспехи. Пусть едет... Быть может, шляхта очнется наконец и начнет воевать.
— Пусть слова ваши будут пророческими, ваше величество, - склонил голову гетман.
Он вышел, радуясь полученному обещанию, а королева, встретив упорное молчание супруга, сразу возвратилась к се-
бе, размышляя, что же это было: пресловутое упрямство Ягеллонов? Она вспомнила каменные лица Шидловецкого и Томицкого, обладавших железной волей. Нет, здесь было другое... Усталость, стремление избежать борьбы и споров, мягкость человека, по воле судеб с трудом вынуждавшего себя казаться суровым. Ну что же. С этим ей куда легче совладать, нежели с решимостью и сильной волей Тарновского. Хитрая сеть женских интриг, опутывающих незаметно жертву, и... дукаты, как можно больше дукатов. Хорошо, что Паппакода уже в ближайшее время вернется в Вавельский замок с казною...
Поразмыслив, она велела пригласить к себе юного короля и решила принять его в присутствии советников: Алифио и Вольского. Каково же было ее удивление, когда она услышала за дверью тяжелую поступь, столь непохожую на легкие, стремительные шаги юноши, через минуту в комнату вошел рыцарь, с ног до головы закованный в великолепные золотые доспехи. Август остановился возле королевы, приподнял забрало. На нее смотрели черные блестящие глаза настоящего Сфорца, всегда вызывавшие ее восторг, но смотрели с таким достоинством, с такой гордостью, что она невольно крепко стиснула подлокотники кресла. Значит, все-таки... Он хочет быть рыцарем, хочет, как дитя, поиграть в полководца, повести других на войну. Проклятый гетман! Неужто он не понимает, что это последний из Ягеллонов? Что его следует оберегать, ограждать от опасностей?
Бона с трудом сдержала раздражение и холодно, но спокойно сказала:
— Я велела вас пригласить, потому что до меня дошли странные вести. Говорят, вы пожелали уступить настояниям Тарновского? Отправиться вместе с ним на войну с Валахией?
— Мне семнадцать лет, а я еще никогда не был в походе, — повторил он, как выученный урок, слова гетмана.
— Что за горячая голова?! Война! И на ней король-рыцарь. Победитель! О боже! Я ничего не имела бы против, но... — Она сделала вид, что колеблется, и досказала через минуту: -Нам стало ведомо, что шляхта подо Львовом собирается не для похода. Там надлежит ждать скорее рокоша, бунта.
Август коснулся правой рукой меча, так что заскрежетали доспехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155