..
Ага, стало быть, слова юной королевской супруги, сказанные когда-то Константину Острожскому на пиру в Моравице, у Тенчинских, запали славному воителю в душу? И кто знает, может, юный Илья и не ошибается, говоря, что получит когда-нибудь руку самой красивой девушки ее двора - Беаты Косцелецкой...
Сразу же после возвращения из Виснича королева углубилась в просмотр давних пожалований и счетов, которые доставил ей Паппакода. Она решила, что, поскольку не в состоянии заполнить пустую казну, а платить налоги никто не хочет, не лучше ли заняться обеспечением династического фонда, иными словами, заполнить собственную сокровищницу, предназначенную для Ягеллонов, для Августа. За внесенное приданое ей достались большие земельные наделы в Короне, неизмеримо большие — в Литве и на Литовской Руси, теперь она хотела выкупить все королевские поместья из рук магнатов. Еще до коронации сына ей удалось откупить земли у Тенчинских, а также выплатить львовские пошлины, а сейчас она намеревалась свершить на своих землях то, чего не удалось сделать подскарбиям королевским за все время правления Александра и Сигизмунда. Однако, дабы не допустить обмана и приглядеться поближе к хозяйствованию управляющих, ей следовало навестить свои восточные владения.
Король не противился этой поездке, но и не одобрял ее. Ему не хотелось осложнять отношения с вельможами, которые не желали признавать каких-либо "принудительных взысканий" с поместий, к тому же производимых женщиной, пусть даже самой королевой. Поэтому король был несколько захвачен врасплох ее неожиданным отъездом, тщательно скрываемым от сенаторов, послов и даже от двора. И когда в один прекрасный день Бона, уже в дорожной одежде, вошла в покои Сигизмунда, он только нахмурился, не выразив, впрочем, ни единого слова порицания. Однако она почувствовала неудовольствие мужа и, кладя руку на его плечо, сказала:
— Я не хочу расставаться с вами, видя вас таким мрачным, безмолвным. Вы не одобряете эту поездку?
— Нет, почему же? — отвечал король холодно. — Она давно была в ваших помыслах.
— В наших, — поправила Бона. — Не только в моих. Вы говорили об этом давным-давно. Намеренья Василия не ясны нам, к восточной границе стоит приглядеться поближе. Да и
татары... Мне объясняли, что их орды не могли бы нанести нам такого урона, если бы переправы на нижнем Днепре постоянно охранялись конницей и пехотой. Король нахмурил брови.
— Объясняли? Кто же это?
— Разве это неправда? — спросила она с любопытством.
— Конечно, правда. Только как получить на это согласие литвинов.? И кто будет платить жалованье наемным войскам? Ведь по доброй воле ни литовская, ни русская шляхта не пойдет стеречь переправы и броды.
— Но можно построить пограничные крепости, сторожевые замки...
— А где взять деньги? — спросил он, уже теряя терпение. — Вы же сами сетовали, что казна пуста.
— Сейчас, когда Август стал вашим законным наследником, не буду сетовать. Займусь подсчетом золота в его и вашей казне.
— Ах, вот что. Но вы же хотели. Отдохнуть, поохотиться после тягот коронации, переговоров, сеймовых споров...
— Отдохну, попозже, — ответила Бона. — Впрочем... Надеюсь, что вскоре, уладив срочные дела, вы тоже прибудете в Вильну.
Он поднял голову и внимательно поглядел на нее.
— Вам этого хочется, правда? — спросил он. Королева смутилась, кровь прилила к ее лицу.
— Ваше величество... — шепнула она.
— Не такого ответа я жду, — настаивал король.
— О боже! Что я могу сказать? Объяснить? Вы ведь не доверяете мне в последнее время.
— Быть может, беспричинно? — спросил он.
— Ну конечно же, без всяких к тому оснований! Вы всегда далеко, в походах, и мы отвыкли друг от друга. Мыслим не так согласно, как в первые годы...
— О да! — признал он с горечью.
— Санта Мадонна! - вспылила она. - Но это же вы, а не я поставили в конце концов на своем. И с инкорпорацией Мазовии, и с наследством Людвика. По вашей воле я не присутствовала ни на похоронах Януша, чтобы положить конец неприятным для меня сплетням, ни на поспешном, тайном погребении маленького Ольбрахта.
— Не простили вы мне этого. До сих пор... — вздохнул он.
— Я мать. Имею право распоряжаться судьбой моих детей?
— Даже умерших? - спросил он.
— Я так тяжко и долго хворала в Неполомицах... — помолчав, сказала Бона.
— Все несчастья пошли от той болезни, — согласился король.
— Но в этом никто не виноват.
— Пусть будет так.
— Разве я часто жаловалась на то, что в трудные часы, даже во время родов, была предоставлена себе? Одна, всегда одна в этом холодном замке, в окружении неприязненных придворных, медлительных слуг и вельмож-интриганов...
— Неужто вы так беззащитны? — усомнился он.
— Ага, вы думаете о зубах дракона? — вспылила она. — Вы тоже? Ваша супруга слишком властолюбива? О боже! Да кто же вам мешал взять все в свои руки? Не только воевать, но и больше заботиться — я уж не говорю обо мне — о благе династии? О возвращении присвоенных или украденных у казны земель? О будущем дочерей и сына?
— Вашего сына, — буркнул он. — Его воспитываете вы и ваш италиец.
— Санта Мадонна! Опять о том же! Опять об этом! Но кто может запретить вам, монарху, чаще с ним видеться7 В Литве было бы довольно времени, чтобы поразмыслить и об этом.
— Разумеется, ни в чем вам не переча, — съязвил он.
— Ах! — вздохнула Бона. — Я знаю одно: я — женщина, и чувствую себя такой усталой...
— Я постараюсь приехать, — сказал король, помолчав.
— Как скоро? Король не ответил.
— Почему вы молчите? — воскликнула она с жаром. — Раньше все было совсем, совсем иначе... Вы тоже хотите отдохнуть? От меня? Санта Мадонна! Я сержусь. Я могу накричать! Но я ничего не скрываю. А вы смотрите на меня и молчите, всегда молчите! Я предпочла бы гнев, несправедливые упреки — их я могла бы по крайней мере отвести. Все, только не эту снисходительность. Не это каменное упорство, о которое я спотыкаюсь и которого не в состоянии преодолеть. Никогда! Никогда!
Он молчал по-прежнему, но уже не смотрел на нее. Тогда она заговорила немного спокойнее:
— Очень жаль. Мне остается только одно: ра21епга 1 ре-гапга. Мы будем ждать вас с надеждой, с тоскою. Я и Август и весь двор наш.
Она подошла к нему, протянув обе руки для пожатия и поцелуя, но он неожиданно привлек ее к себе. Из духа противоречия, о чем она, впрочем, тут же и пожалела, Бона по-
пыталась отстраниться, и уста короля едва коснулись ее щеки. Он тотчас же отпустил ее, и они некоторое время молча стояли друг против друга.
— Поздно уже. Кареты ждут, — сказала королева.
— Да, — очень тихо, одним только словом, ответил король.
Она улыбнулась как-то неловко и озабоченно, впервые за все время их супружества смутившись, словно бы испытывая чувство вины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Ага, стало быть, слова юной королевской супруги, сказанные когда-то Константину Острожскому на пиру в Моравице, у Тенчинских, запали славному воителю в душу? И кто знает, может, юный Илья и не ошибается, говоря, что получит когда-нибудь руку самой красивой девушки ее двора - Беаты Косцелецкой...
Сразу же после возвращения из Виснича королева углубилась в просмотр давних пожалований и счетов, которые доставил ей Паппакода. Она решила, что, поскольку не в состоянии заполнить пустую казну, а платить налоги никто не хочет, не лучше ли заняться обеспечением династического фонда, иными словами, заполнить собственную сокровищницу, предназначенную для Ягеллонов, для Августа. За внесенное приданое ей достались большие земельные наделы в Короне, неизмеримо большие — в Литве и на Литовской Руси, теперь она хотела выкупить все королевские поместья из рук магнатов. Еще до коронации сына ей удалось откупить земли у Тенчинских, а также выплатить львовские пошлины, а сейчас она намеревалась свершить на своих землях то, чего не удалось сделать подскарбиям королевским за все время правления Александра и Сигизмунда. Однако, дабы не допустить обмана и приглядеться поближе к хозяйствованию управляющих, ей следовало навестить свои восточные владения.
Король не противился этой поездке, но и не одобрял ее. Ему не хотелось осложнять отношения с вельможами, которые не желали признавать каких-либо "принудительных взысканий" с поместий, к тому же производимых женщиной, пусть даже самой королевой. Поэтому король был несколько захвачен врасплох ее неожиданным отъездом, тщательно скрываемым от сенаторов, послов и даже от двора. И когда в один прекрасный день Бона, уже в дорожной одежде, вошла в покои Сигизмунда, он только нахмурился, не выразив, впрочем, ни единого слова порицания. Однако она почувствовала неудовольствие мужа и, кладя руку на его плечо, сказала:
— Я не хочу расставаться с вами, видя вас таким мрачным, безмолвным. Вы не одобряете эту поездку?
— Нет, почему же? — отвечал король холодно. — Она давно была в ваших помыслах.
— В наших, — поправила Бона. — Не только в моих. Вы говорили об этом давным-давно. Намеренья Василия не ясны нам, к восточной границе стоит приглядеться поближе. Да и
татары... Мне объясняли, что их орды не могли бы нанести нам такого урона, если бы переправы на нижнем Днепре постоянно охранялись конницей и пехотой. Король нахмурил брови.
— Объясняли? Кто же это?
— Разве это неправда? — спросила она с любопытством.
— Конечно, правда. Только как получить на это согласие литвинов.? И кто будет платить жалованье наемным войскам? Ведь по доброй воле ни литовская, ни русская шляхта не пойдет стеречь переправы и броды.
— Но можно построить пограничные крепости, сторожевые замки...
— А где взять деньги? — спросил он, уже теряя терпение. — Вы же сами сетовали, что казна пуста.
— Сейчас, когда Август стал вашим законным наследником, не буду сетовать. Займусь подсчетом золота в его и вашей казне.
— Ах, вот что. Но вы же хотели. Отдохнуть, поохотиться после тягот коронации, переговоров, сеймовых споров...
— Отдохну, попозже, — ответила Бона. — Впрочем... Надеюсь, что вскоре, уладив срочные дела, вы тоже прибудете в Вильну.
Он поднял голову и внимательно поглядел на нее.
— Вам этого хочется, правда? — спросил он. Королева смутилась, кровь прилила к ее лицу.
— Ваше величество... — шепнула она.
— Не такого ответа я жду, — настаивал король.
— О боже! Что я могу сказать? Объяснить? Вы ведь не доверяете мне в последнее время.
— Быть может, беспричинно? — спросил он.
— Ну конечно же, без всяких к тому оснований! Вы всегда далеко, в походах, и мы отвыкли друг от друга. Мыслим не так согласно, как в первые годы...
— О да! — признал он с горечью.
— Санта Мадонна! - вспылила она. - Но это же вы, а не я поставили в конце концов на своем. И с инкорпорацией Мазовии, и с наследством Людвика. По вашей воле я не присутствовала ни на похоронах Януша, чтобы положить конец неприятным для меня сплетням, ни на поспешном, тайном погребении маленького Ольбрахта.
— Не простили вы мне этого. До сих пор... — вздохнул он.
— Я мать. Имею право распоряжаться судьбой моих детей?
— Даже умерших? - спросил он.
— Я так тяжко и долго хворала в Неполомицах... — помолчав, сказала Бона.
— Все несчастья пошли от той болезни, — согласился король.
— Но в этом никто не виноват.
— Пусть будет так.
— Разве я часто жаловалась на то, что в трудные часы, даже во время родов, была предоставлена себе? Одна, всегда одна в этом холодном замке, в окружении неприязненных придворных, медлительных слуг и вельмож-интриганов...
— Неужто вы так беззащитны? — усомнился он.
— Ага, вы думаете о зубах дракона? — вспылила она. — Вы тоже? Ваша супруга слишком властолюбива? О боже! Да кто же вам мешал взять все в свои руки? Не только воевать, но и больше заботиться — я уж не говорю обо мне — о благе династии? О возвращении присвоенных или украденных у казны земель? О будущем дочерей и сына?
— Вашего сына, — буркнул он. — Его воспитываете вы и ваш италиец.
— Санта Мадонна! Опять о том же! Опять об этом! Но кто может запретить вам, монарху, чаще с ним видеться7 В Литве было бы довольно времени, чтобы поразмыслить и об этом.
— Разумеется, ни в чем вам не переча, — съязвил он.
— Ах! — вздохнула Бона. — Я знаю одно: я — женщина, и чувствую себя такой усталой...
— Я постараюсь приехать, — сказал король, помолчав.
— Как скоро? Король не ответил.
— Почему вы молчите? — воскликнула она с жаром. — Раньше все было совсем, совсем иначе... Вы тоже хотите отдохнуть? От меня? Санта Мадонна! Я сержусь. Я могу накричать! Но я ничего не скрываю. А вы смотрите на меня и молчите, всегда молчите! Я предпочла бы гнев, несправедливые упреки — их я могла бы по крайней мере отвести. Все, только не эту снисходительность. Не это каменное упорство, о которое я спотыкаюсь и которого не в состоянии преодолеть. Никогда! Никогда!
Он молчал по-прежнему, но уже не смотрел на нее. Тогда она заговорила немного спокойнее:
— Очень жаль. Мне остается только одно: ра21епга 1 ре-гапга. Мы будем ждать вас с надеждой, с тоскою. Я и Август и весь двор наш.
Она подошла к нему, протянув обе руки для пожатия и поцелуя, но он неожиданно привлек ее к себе. Из духа противоречия, о чем она, впрочем, тут же и пожалела, Бона по-
пыталась отстраниться, и уста короля едва коснулись ее щеки. Он тотчас же отпустил ее, и они некоторое время молча стояли друг против друга.
— Поздно уже. Кареты ждут, — сказала королева.
— Да, — очень тихо, одним только словом, ответил король.
Она улыбнулась как-то неловко и озабоченно, впервые за все время их супружества смутившись, словно бы испытывая чувство вины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155