— И столько же поедет со мной в Мазовию? В Варшаву? — спрашивала Ядвига.
— Королевна из рода Ягеллонов достойна и сотни скакунов. О боже! — вдруг спохватилась Бона. — У меня еще столько дел! Бегите! Трава такая зеленая, пышная...
Она поглядела вслед убегающим детям, словно бы досадуя, что они помешали ей любоваться цветущими деревьями. Направляясь вместе с Мариной к замку, Бона говорила скорее себе, нежели ей:
— Празднество, а потом свадьба и турнир. Ах, все здесь трудно, трудно, трудно...
Марина молча глядела, как, повторяя слово "трудно", госпожа ее каждый раз обламывала ветки росших возле дорожки кустов сирени...
Прямо из сада, но уже без Марины Бона вошла в покои короля.
— Дочь ваша, —начала она безо всякого вступления,— все чаще спрашивает про свое приданое, про будущего мужа. Князь Януш впрямь не подведет? Он и в самом деле просит ее руки?
Сигизмунд уклонился от ответа.
— Из Мазовии недобрые вести, — вздохнул он.
— Какие же?
— Мазовецкий князь не знает меры на пирах и попойках. Развратен, многогрешен. К тому же... Частенько прихварывает.
— Дворцовые сплетни! Поклеп! — возмутилась королева. — Просто нашим врагам не угодно, чтобы узы этой земли с Ягеллонами окрепли.
— Вам везде враги чудятся, — заметил король с неудовольствием. — Но, впрочем, я внимательно слушаю! Кому бы это было... неугодно?
— Неужто вы не знаете? Герцог Альбрехт уже давно о Мазовии помышляет. Будучи крестоносцем, он обирал и грабил ее как мог. А теперь, став, при вашем попустительстве, светским герцогом, он сам может жениться на сестре Яну-ша Анне Мазовецкой. Он или его брат...
— Это только ваши домыслы и страхи...
— Санта Мадонна! Об этом он говорил мне на балу. И если он попросит вашего согласия на этот брак...
— Отложим дело. Будем тянуть с ответом...
— Как всегда, — заметила она ядовито. —Пусть Януш живет как можно дольше, но Мазовия после его смерти должна отойти к Ядвиге, Августу, Ягеллонам. Сколько ныне по-настоящему великих властителей? Трое. Император Карл, Генрих в Англии, Валуа — во Франции. Они могущественны, у них постоянное войско и много золота. Не хотите стать четвертым? О! Мочь и не хотеть? Не верю! И потому желаю вместе с вами, за вас. Вы должны иметь власть более могущественную, чем та, что у вас сегодня, полную казну и наемное войско. Все лезут, исполненные злобы и мести, и только вы, вы один ничего не хотите.— Умоляю вас, довольно! — прервал супругу король. — Большое наемное войско, цветущие города? Попытайтесь! Попробуйте сделать это в стране, которой всегда угрожают войны, а подати не соберешь! Где в годы мира каждый мнит себя умнее короля.
— Да! Но так и хочется попробовать! — Она вдруг обхватила его ладонь. — У вас такая прекрасная, сильная рука... Быть может, она не хочет натянуть поводья? А должна бы не только владеть мечом, не только давать, но карать и забирать. Ради династии. В будущем — прибрать наследство, которое останется после Людвика, вашего племянника, а также земли последних Пястов, силезских и мазовецких. Если бы Ядвига в скором времени стала мазовецкой княгиней, эти владения наверняка достались бы вам и вашим внукам. А не прусскому герцогу и не Вильгельму.
— Законы польского государства... — стал было возражать король, но Бона не дала ему кончить.
— Для меня важней закона сила и мысль! Мысль — самая дерзновенная.
Должно быть, короля утомил этот спор, он больше не пытался перечить супруге и, выслушав ее до конца, пообещал разузнать о намерениях Альбрехта и Вильгельма.
— Нужно, чтобы верный человек был и при мазовецком дворе, — сказал он. — Пусть выведает, какие хвори докучают молодому князю. Отчего он медлит с приездом в Краков?
— О да! А потом брачный контракт и свадьба. — На хмуром лице Боны появилась улыбка, она повеселела. — Да! Именно так! Колебаться и медлить нельзя. Ведь вы обещали Ядвиге, что она будет мазовецкой княгиней?
Он смотрел на ее ясные, повеселевшие глаза, на порозовевшие щеки и вдруг спросил с оттенком досады в голосе:
— Ядвиге? А не вам?
Едва закончились торжества по случаю обручения прекрасной Беатриче с паном Моравецем, явившие всем широту и великодушие королевы, которая пеклась о своих придворных ничуть не меньше, чем о приемных дочерях, как пришли добрые вести из Италии: вельможи герцогства Бари и Россано пожелали приехать в Краков, воздать почести своей новой повелительнице.
— Пусть приезжают! Как можно скорее! — обрадовалась королева. — Всеми будет тогда замечено, что я не забыла о своих италийских владениях. И отдавать их никому не намерена.
— Но император Карл, всемилостивая госпожа, не признает ваших прав на наследство, — осторожно заметил Алифио. — От этих почестей мало проку. Расходы и беспокойство.
— Эти почести воздадут не только мне, но и моему сыну, а он, даст бог, станет монархом Польши, — возразила Бона. — Поэтому будет справедливо, если расходы возьмет на себя королевская казна...
Все доводы и увещевания ее канцлера, а также придворного казначея Северина Бонера оказались тщетными. Король, которому Шидловецкий советовал не дразнить императора, был обезоружен услышанной от нее новостью: Бона сказала ему, что снова станет матерью, и на этот раз, она в этом уверена, родит второго сына. В конце концов ее настойчивость преодолела все преграды, и, когда прибыли вельможи из Бари и Россано, Вавель был готов к торжественной встрече итальянских вассалов.
Королева торжественно принимала их в самом красивом зале, рядом с ней сидел великий князь Литовский, королевич Сигизмунд Август. Троны стояли на возвышении под двумя гербами — польским белым орлом и драконом рода Сфорца, и гости увидели свою принцессу, а также королеву, во всем блеске ее двойного владычества. Трое приехавших сельмож по одному подходили к королеве, становились на колени и, вложив в ее руки протянутые словно бы для молитвы ладони, произносили слова присяги на верность. Бона отвечала им на своем родном языке, и в этот день на Вавеле все было итальянским: гости на пиру, на который пригласили лишь придворных дам, приехавших с Боной из Италии, Алифио, Карминьяно, Паппакоду и прочих дворян из старой ее свиты, цветистые речи послов, музыканты из капеллы королевы, шуты, вывезенные ею из Бари. И лишь сидевшие по обе стороны королевича польские сановники всем своим видом словно бы напоминали о том, что законный наследник всех итальянских владений Боны — Август, сын повелителя Польши и Литвы. Поэт Карминьяно сочинил и прочел вслух стихотворение, посвященное столь славным событиям, и никто никогда еще не видывал столь красиво исполненной паваны, столько южных блюд и фруктов, не слышал такого множества тостов, провозглашенных в честь самой королевы: Короля в эти дни в Кракове не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155