Остальные уже спустились к завтраку, и они были вдвоем в спальне.
– Ой, да! – сказала Эммелина радостно. – Но вы откуда знаете?
Хильда пожала плечами:
– Мейми считает, что ты в любимицах у Магвайра.
– И вовсе нет! – горячо возразила Эммелина, как будто оправдываясь. – Разве он только со мной добрый.
Хильда, ничего не сказав, улыбнулась, но так, что стало понятно: в кои-то веки Эммелина сумела ответить как надо.
– Ну ладно, выброси это из головы, – сказала она затем, – и, если хочешь, давай пойдем вместе, я тебя проведу.
За завтраком все, как могли, вели себя по-праздничному, изо всех сил стараясь хотя бы уравновесить грусть Рождества так далеко от дома. Жившие неподалеку от Лоуэлла уже уехали домой на праздники. И хотя было несправедливо на них сердиться, оставшиеся девушки даже имен их не вспоминали и как бы сомкнули круг. Все были радостно возбуждены. За праздничным обедом Мейми сказала несколько слов Эммелине, забыв на миг о своей вражде. И даже воздух в церкви, казалось, согрелся, когда после богослужения запели рождественский хорал.
По мере того как шел день, возбуждение Эммелины все возрастало. За обедом она почти не радовалась жаркому, так как все время боялась капнуть на платье. После обеда она причесалась старательнее, чем когда-либо, узлом уложив на затылке аккуратно заплетенные косы. Радостное волнение не отступало, и в ожидании Хильды, которая настояла на том, чтобы кончить письмо и потом только выйти, она болтала без умолку. В конце концов Хильда не выдержала:
– И кто бы мог подумать, что ты такая трещотка! Трещотка! Впервые услышанное слово привело Эммелину в восторг. Но она все же сумела взять себя в руки и замолчать. Наконец Хильда кончила писать и они вместе спустились по лестнице и вышли из дому.
Прошел снег, и все дорожки были теперь покрыты его тонким слоем. Вообще в эту зиму снег выпадал редко, и вид его отозвался в душе Эммелины болезненной тоской по дому. Но она попыталась отогнать все мысли о Файетте и, чтобы помочь себе в этом, а заодно и удовлетворить любопытство, спросила внезапно у Хильды:
– А правду говорит миссис Басс, что какую-то девушку уволили из Корпорации по вине мистера Магвайра?
– Неправда! – резко ответила Хильда. – И тебе лучше не слушать всякие глупости.
Подумав немного, Эммелина спросила:
– Так значит, ничего не было?
– Люси Шортер была ужасной кокеткой. Она как приехала в Лоуэлл, так просто глаз не спускала с мужчин.
– Так же, как Фанни?
– Хуже. Фанни на самом деле – девушка неплохая. Она знает, как нужно вести себя, но лишена силы воли. Как только мужчина с ней заговаривал, она просто глупела. А Люси навязывалась сама. Я работала с нею немного в ткацкой. Мы просто глазам не верили, видя, как она с ним заигрывает, снует, пританцовывая, по ткацкой, стараясь всеми силами удивить новой ленточкой, новой брошкой. И ничего не скажешь, она была и впрямь хорошенькой. Вульгарной, но хорошенькой. Трудно представить себе мужчину, который бы не воспользовался всем этим.
Итак, мистер Магвайр «воспользовался» Люси Шортер, но он не виноват, потому что то, что он сделал, сделал бы каждый. Они уже пересекали Остин-стрит и должны были вскоре свернуть на Потакет.
Эммелина хотела спросить, сколько же ей понадобится времени, чтобы разобраться во всех правилах жизни в Лоуэлле, но побоялась, что Хильда воспримет вопрос как знак нежелания следовать им сейчас же.
И еще ей хотелось узнать, как же именно мистер Магвайр «воспользовался» Люси Шортер, но удерживал страх оказаться в глазах Хильды дурой, ребенком или и тем и другим.
– Но ведь мистер Магвайр хороший? – спросила она наконец. Вспомнились слышанные еще в Файетте разговоры о каких-то достойных сожаления поступках. Часто их восприятие гораздо меньше зависело от того, каковы они были, чем от того, кто их совершил. Один и тот же поступок, совершенный разными людьми, мог быть расценен по-разному.
– Он очень хотел бы быть хорошим, – ответила Хильда, – а это, пожалуй, самое большее, что можно требовать от мужчины.
Эммелина взглянула украдкой на Хильду, чтобы понять, не шутка ли это. Но Хильда не улыбалась.
– А вы не думаете, что Люси Шортер тоже хотела бы быть хорошей? – невольно спросила Эммелина.
– Я думаю, что тебе надо любоваться водопадами, и не ломать себе голову над судьбой Люси Шортер. И еще я думаю, как я рада, что мы почти дошли: никто еще не терзал меня так вопросами, разве что в школе!
Эммелина искусно изобразила ошеломление при виде водопадов и снова почувствовала себя виноватой. Напористая въедливость миссис Басс делала естественными попытки защититься от нее с помощью лжи или хотя бы утаек, но хитрить с Хильдой совсем не хотелось. Однако выхода не было. Когда Хильда указала на дом, Эммелина поахала, восторгаясь его размерами и великолепием, а когда они подходили уже к дверям, изобразила изумление по поводу выбитого над ними имени «Стоун».
– Это дом Элайи Стоуна, – сказала Хильда своим обычным бесстрастным тоном. – Почему бы его имени и не красоваться над входом?
Дверь им открыла высокая, изящно одетая женщина. Ее шелковое лиловое платье было скроено без ухищрений, но превосходило, пожалуй, все, когда-либо виденное Эммелиной. При взгляде на него она вновь почувствовала убожество своего скрытого сейчас под шалью домотканого платья. Конечно, она будет единственной из приглашенных, «так» одетой.
Женщина поздоровалась с Хильдой по имени. Хильда представила Эммелину. Перед ними была сестра мистера Стоуна, Присцилла Стоун, которую накануне вечером Эммелина видела на фоне гобеленовых обоев.
– Входите, пожалуйста, многие уже здесь, – сказала мисс Стоун.
Голос у нее был мягким и музыкальным. А говорила она, как и прочие члены семьи, как и преподобный Ричардс, на манер образованного бостонского сословия. Но здесь, в доме, в устах Присциллы Стоун, или младшей сестры Айвори, Пейшенс, которую Эммелина видела тогда, накануне вечером, лежащей на диване с прижатой ко лбу рукой и которая сейчас большую часть времени провела в этом же положении, этот выговор звучал и приятнее, и ласковее.
Мисс Присцилла Стоун пригласила их в дом. В просторном холле зажжены были газовые рожки, хотя сумерки еще не наступили и можно было, пожалуй, обойтись и без света. Мисс Стоун велела служанке взять шали и провела их в комнату, виденную Эммелиной из окна. Там было просто не протолпиться.
Возле окна, за которым Эммелина пряталась предыдущим вечером, стоял мистер Магвайр, окруженный небольшой стайкой девушек в черных шелковых платьях. Вообще все женщины в комнате были одеты или в черный шелк, или же в платья из еще более дорогих тканей; на многих были нарядные воротнички и даже драгоценности. Эммелина на мгновение закрыла глаза, словно пытаясь забыть свое жалкое домотканое платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Ой, да! – сказала Эммелина радостно. – Но вы откуда знаете?
Хильда пожала плечами:
– Мейми считает, что ты в любимицах у Магвайра.
– И вовсе нет! – горячо возразила Эммелина, как будто оправдываясь. – Разве он только со мной добрый.
Хильда, ничего не сказав, улыбнулась, но так, что стало понятно: в кои-то веки Эммелина сумела ответить как надо.
– Ну ладно, выброси это из головы, – сказала она затем, – и, если хочешь, давай пойдем вместе, я тебя проведу.
За завтраком все, как могли, вели себя по-праздничному, изо всех сил стараясь хотя бы уравновесить грусть Рождества так далеко от дома. Жившие неподалеку от Лоуэлла уже уехали домой на праздники. И хотя было несправедливо на них сердиться, оставшиеся девушки даже имен их не вспоминали и как бы сомкнули круг. Все были радостно возбуждены. За праздничным обедом Мейми сказала несколько слов Эммелине, забыв на миг о своей вражде. И даже воздух в церкви, казалось, согрелся, когда после богослужения запели рождественский хорал.
По мере того как шел день, возбуждение Эммелины все возрастало. За обедом она почти не радовалась жаркому, так как все время боялась капнуть на платье. После обеда она причесалась старательнее, чем когда-либо, узлом уложив на затылке аккуратно заплетенные косы. Радостное волнение не отступало, и в ожидании Хильды, которая настояла на том, чтобы кончить письмо и потом только выйти, она болтала без умолку. В конце концов Хильда не выдержала:
– И кто бы мог подумать, что ты такая трещотка! Трещотка! Впервые услышанное слово привело Эммелину в восторг. Но она все же сумела взять себя в руки и замолчать. Наконец Хильда кончила писать и они вместе спустились по лестнице и вышли из дому.
Прошел снег, и все дорожки были теперь покрыты его тонким слоем. Вообще в эту зиму снег выпадал редко, и вид его отозвался в душе Эммелины болезненной тоской по дому. Но она попыталась отогнать все мысли о Файетте и, чтобы помочь себе в этом, а заодно и удовлетворить любопытство, спросила внезапно у Хильды:
– А правду говорит миссис Басс, что какую-то девушку уволили из Корпорации по вине мистера Магвайра?
– Неправда! – резко ответила Хильда. – И тебе лучше не слушать всякие глупости.
Подумав немного, Эммелина спросила:
– Так значит, ничего не было?
– Люси Шортер была ужасной кокеткой. Она как приехала в Лоуэлл, так просто глаз не спускала с мужчин.
– Так же, как Фанни?
– Хуже. Фанни на самом деле – девушка неплохая. Она знает, как нужно вести себя, но лишена силы воли. Как только мужчина с ней заговаривал, она просто глупела. А Люси навязывалась сама. Я работала с нею немного в ткацкой. Мы просто глазам не верили, видя, как она с ним заигрывает, снует, пританцовывая, по ткацкой, стараясь всеми силами удивить новой ленточкой, новой брошкой. И ничего не скажешь, она была и впрямь хорошенькой. Вульгарной, но хорошенькой. Трудно представить себе мужчину, который бы не воспользовался всем этим.
Итак, мистер Магвайр «воспользовался» Люси Шортер, но он не виноват, потому что то, что он сделал, сделал бы каждый. Они уже пересекали Остин-стрит и должны были вскоре свернуть на Потакет.
Эммелина хотела спросить, сколько же ей понадобится времени, чтобы разобраться во всех правилах жизни в Лоуэлле, но побоялась, что Хильда воспримет вопрос как знак нежелания следовать им сейчас же.
И еще ей хотелось узнать, как же именно мистер Магвайр «воспользовался» Люси Шортер, но удерживал страх оказаться в глазах Хильды дурой, ребенком или и тем и другим.
– Но ведь мистер Магвайр хороший? – спросила она наконец. Вспомнились слышанные еще в Файетте разговоры о каких-то достойных сожаления поступках. Часто их восприятие гораздо меньше зависело от того, каковы они были, чем от того, кто их совершил. Один и тот же поступок, совершенный разными людьми, мог быть расценен по-разному.
– Он очень хотел бы быть хорошим, – ответила Хильда, – а это, пожалуй, самое большее, что можно требовать от мужчины.
Эммелина взглянула украдкой на Хильду, чтобы понять, не шутка ли это. Но Хильда не улыбалась.
– А вы не думаете, что Люси Шортер тоже хотела бы быть хорошей? – невольно спросила Эммелина.
– Я думаю, что тебе надо любоваться водопадами, и не ломать себе голову над судьбой Люси Шортер. И еще я думаю, как я рада, что мы почти дошли: никто еще не терзал меня так вопросами, разве что в школе!
Эммелина искусно изобразила ошеломление при виде водопадов и снова почувствовала себя виноватой. Напористая въедливость миссис Басс делала естественными попытки защититься от нее с помощью лжи или хотя бы утаек, но хитрить с Хильдой совсем не хотелось. Однако выхода не было. Когда Хильда указала на дом, Эммелина поахала, восторгаясь его размерами и великолепием, а когда они подходили уже к дверям, изобразила изумление по поводу выбитого над ними имени «Стоун».
– Это дом Элайи Стоуна, – сказала Хильда своим обычным бесстрастным тоном. – Почему бы его имени и не красоваться над входом?
Дверь им открыла высокая, изящно одетая женщина. Ее шелковое лиловое платье было скроено без ухищрений, но превосходило, пожалуй, все, когда-либо виденное Эммелиной. При взгляде на него она вновь почувствовала убожество своего скрытого сейчас под шалью домотканого платья. Конечно, она будет единственной из приглашенных, «так» одетой.
Женщина поздоровалась с Хильдой по имени. Хильда представила Эммелину. Перед ними была сестра мистера Стоуна, Присцилла Стоун, которую накануне вечером Эммелина видела на фоне гобеленовых обоев.
– Входите, пожалуйста, многие уже здесь, – сказала мисс Стоун.
Голос у нее был мягким и музыкальным. А говорила она, как и прочие члены семьи, как и преподобный Ричардс, на манер образованного бостонского сословия. Но здесь, в доме, в устах Присциллы Стоун, или младшей сестры Айвори, Пейшенс, которую Эммелина видела тогда, накануне вечером, лежащей на диване с прижатой ко лбу рукой и которая сейчас большую часть времени провела в этом же положении, этот выговор звучал и приятнее, и ласковее.
Мисс Присцилла Стоун пригласила их в дом. В просторном холле зажжены были газовые рожки, хотя сумерки еще не наступили и можно было, пожалуй, обойтись и без света. Мисс Стоун велела служанке взять шали и провела их в комнату, виденную Эммелиной из окна. Там было просто не протолпиться.
Возле окна, за которым Эммелина пряталась предыдущим вечером, стоял мистер Магвайр, окруженный небольшой стайкой девушек в черных шелковых платьях. Вообще все женщины в комнате были одеты или в черный шелк, или же в платья из еще более дорогих тканей; на многих были нарядные воротнички и даже драгоценности. Эммелина на мгновение закрыла глаза, словно пытаясь забыть свое жалкое домотканое платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89