– Я даже не могу тебе сказать, сколько времени я уже жду тебя здесь!
– Поезд опоздал только на пять минут!
– Но мне они показались долгими часами.
Он поднял на плечо ее дорожный сундучок, и они пошли вместе вдоль платформы. Джесс забрал у нее билет и отдал его контролеру на выходе.
– Моя дочка вернулась из Лондона. Да, из самого Лондона. Вы слышите? Она работает там учительницей!
Все это казалось Бетони какой-то сказкой. Она слышала звук шагов на твердой, схваченной морозом земле. Лошадь легонько заржала, приветствуя Бетони, и сразу же начала тереться об ее руку своим мягким и влажным носом. Отец укутал ноги Бетони шерстяной клетчатой накидкой, и там еще лежала глиняная бутылка с горячей водой для обогрева. Она прижималась к сильному и теплому телу отца, а он, сидя прямо и чинно, важно вез ее домой через Хантлип, гордясь своей любимой дочкой. Все это казалось ей чудом, как будто она была долгое время слепой, и теперь вдруг прозрела. И еще. Раньше она была лишена обоняния – не чувствовала терпкого аромата чистого морозного воздуха зимы. Казалось, только сейчас к ней резко возвратились все чувства.
– В этом году ранняя зима, и все сразу замерзло, – сказал отец. – Но так даже лучше! Я всегда говорю: «Ранняя зима – скорая весна!»
Бетони пожалела, что сейчас не весна, что нет птиц на вспаханной земле, и люди не бросали семя во вспаханную почву. Потом ей вдруг захотелось, чтобы сейчас наступило лето, и чтобы яблони низко склонялись в саду под тяжестью плодов. Но ведь впереди ее ждут весна и лето – об этом напомнил ей отец, и ей стало легче мириться с холодом и туманом. И сама зима также была чудом. Все было именно так!
– Цветочек мой, сколько времени ты пробудешь дома?
– Я вернулась, отец, – ответила ему она. – Я пока никуда больше не собираюсь.
Она, конечно, обязательно куда-нибудь отправится, но не сейчас. Ей нужно будет съездить в Мидлинджер и сказать тетушке Джиг, что Джим умер. Потом она съездит в Рансели и познакомится с отцом Джима. Но сейчас ей нужно отдохнуть, и о многом поразмышлять, и набраться сил, чтобы жить дальше.
– Ты не станешь возвращаться? – спросил ее отец. – Почему, тебе разве там не понравилось?
– Нет, сначала нравилось, но потом… Многое произошло.
– Цветочек мой, расскажи мне все, – сказал отец.
– Потом, папа. Не сейчас. Я хочу радоваться тому, что вернулась домой.
Бетони видела, что отец разочарован. У него ведь было какое-то свое представление об ее будущем. Бетони прекрасно понимала, что ему хотелось бы, чтобы ее имя знали и восхищались ею в большом городе, а не только здесь.
Джесс исподтишка посматривал на свою дочь и хмурился: у него было чувство, что Бетони каким-то образом подвела его, что он ее не очень хорошо понимает. А поделиться с ним она не хочет. Радость встречи от этого несколько померкла. И для Бетони тоже.
Ее мать, услышав, что она вернулась насовсем, не стала задавать вопросов. Она вообще ее ни о чем не стала спрашивать. Просто глянула ей в глаза, и, видимо, прочитала в них ответ. Как всегда спокойная и холодноватая, Бет поприветствовала свою дочь и далее заговорила так, как будто та никуда и не уезжала. Это и было нужно Бетони: она почувствовала себя дома и в безопасности. Как хорошо и легко рядом с матерью.
«Конечно, так будет не всегда, – подумала она про себя. – Но сейчас мне так хорошо».
– Я написала тебе письмо, – сказала ей Дженни. – Это было два месяца назад, на твой день рождения, но ты мне ничего не ответила.
– Извини меня, Дженни, – сказала ей Бетони, – но видишь, я сама приехала сюда вместо ответа.
– Сегодня у нас на ужин рагу из кролика, – сказала мать. – Братья утром ходили Ловить кроликов, они помнят, что ты их так любишь.
– Они специально ловили их для меня? Вот молодцы! – воскликнула Бетони.
Дома ничего не изменилось, но для нее все казалось таким прекрасным. Кухня – центр мира. Черные балки сверху, и красные плитки под ногами. Огонь в очаге был таким сильным, когда бабушка открыла поддувало. Соблазнительный запах кроличьего рагу с луком, морковью, турнепсом и пряными травками, и еще с маленькими клецками, приправленными тмином, сводил с ума. Белые с синим тарелки, стоявшие на столе, и старые кружки из рога, переехавшие сюда из Пайк-Хауза, были ей знакомы. Свет масляной лампы, освещавший всю комнату. Даже простой жест, когда задвинули занавески и комната оказалась изолированной от холодных серых сумерек, – был полон значения.
И ее братья… После работы они все собрались на кухне. Поначалу чувствовалось некоторое смущение, но потом начались обычные шуточки и подковырки. Им так хотелось доказать, что в ее отсутствие они выросли и стали настоящими мужчинами. Хотя Бетони смотрела на них, не в силах избавиться от сантиментов: они были крепкими созданиями из плоти и крови, но все равно казались ей существами из сказки – сказки детства. Даже ее прадед, который с грохотом, прихрамывая, появился в кухне и тут же что-то начал выкрикивать ей – кстати, он так же кричал на всех, потому что стал несколько глуховат, – даже он принес с собой божественное ощущение тепла и покоя. Том старался держаться в тени за спинами Роджера и Дики. Он, по ее мнению, совсем не изменился. Такой же темный и худой, а особенно по контрасту с братьями – светлыми и крепкими. И еще он все время молчал и смотрел на нее темным глубоким взглядом. Она взглянула на Тома и полюбила его, как собственного брата. Она понимала, что эта любовь станет ее наказанием за то, что она жестоко мучила его ребенком.
– Удивительно, неужели ты не могла повидать, короля и королеву? – возмущался Дики.
– И даже не сподобилась чести лицезреть лорд-мэра Лондона! – захохотал Роджер.
– Бетони, – обратился к ней Уильям. – Тебе нужно подучить меня геометрии.
– Бетони, – вклинилась Дженни. – Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты на нашей с Мартином свадьбе в июне.
– Цветочек мой, – сказал ей отец. – Мне кажется, ты похудела. Твоей матери нужно подкормить тебя.
– Возьми еще клецек, – предложила ей бабушка Кейт.
Чудо продолжалось. Она станет просыпаться каждое утро, и оно не оставит ее. Бетони пошла побродить по дому и по мастерской, по саду-огороду. Потом вышла в поле. Все было для нее так дорого.
Но она замечала изменения, особенно в мастерской. Умер Тимоти Роллз, ему уже было восемьдесят лет. Стив Хьюиш перестал работать в семьдесят шесть лет. И спилили старый дуб во дворе перед мастерской.
– Ему было триста лет, – сказал Уильям, когда они все стояли у огромного пня. – Роджер и я пересчитали все кольца, и у нас получилось триста лет.
– Почему его спилили? Он что, болел?
– Нет, прадед хотел получить самые лучшие доски, чтобы мы использовали их в своей работе и дали дереву другую жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Поезд опоздал только на пять минут!
– Но мне они показались долгими часами.
Он поднял на плечо ее дорожный сундучок, и они пошли вместе вдоль платформы. Джесс забрал у нее билет и отдал его контролеру на выходе.
– Моя дочка вернулась из Лондона. Да, из самого Лондона. Вы слышите? Она работает там учительницей!
Все это казалось Бетони какой-то сказкой. Она слышала звук шагов на твердой, схваченной морозом земле. Лошадь легонько заржала, приветствуя Бетони, и сразу же начала тереться об ее руку своим мягким и влажным носом. Отец укутал ноги Бетони шерстяной клетчатой накидкой, и там еще лежала глиняная бутылка с горячей водой для обогрева. Она прижималась к сильному и теплому телу отца, а он, сидя прямо и чинно, важно вез ее домой через Хантлип, гордясь своей любимой дочкой. Все это казалось ей чудом, как будто она была долгое время слепой, и теперь вдруг прозрела. И еще. Раньше она была лишена обоняния – не чувствовала терпкого аромата чистого морозного воздуха зимы. Казалось, только сейчас к ней резко возвратились все чувства.
– В этом году ранняя зима, и все сразу замерзло, – сказал отец. – Но так даже лучше! Я всегда говорю: «Ранняя зима – скорая весна!»
Бетони пожалела, что сейчас не весна, что нет птиц на вспаханной земле, и люди не бросали семя во вспаханную почву. Потом ей вдруг захотелось, чтобы сейчас наступило лето, и чтобы яблони низко склонялись в саду под тяжестью плодов. Но ведь впереди ее ждут весна и лето – об этом напомнил ей отец, и ей стало легче мириться с холодом и туманом. И сама зима также была чудом. Все было именно так!
– Цветочек мой, сколько времени ты пробудешь дома?
– Я вернулась, отец, – ответила ему она. – Я пока никуда больше не собираюсь.
Она, конечно, обязательно куда-нибудь отправится, но не сейчас. Ей нужно будет съездить в Мидлинджер и сказать тетушке Джиг, что Джим умер. Потом она съездит в Рансели и познакомится с отцом Джима. Но сейчас ей нужно отдохнуть, и о многом поразмышлять, и набраться сил, чтобы жить дальше.
– Ты не станешь возвращаться? – спросил ее отец. – Почему, тебе разве там не понравилось?
– Нет, сначала нравилось, но потом… Многое произошло.
– Цветочек мой, расскажи мне все, – сказал отец.
– Потом, папа. Не сейчас. Я хочу радоваться тому, что вернулась домой.
Бетони видела, что отец разочарован. У него ведь было какое-то свое представление об ее будущем. Бетони прекрасно понимала, что ему хотелось бы, чтобы ее имя знали и восхищались ею в большом городе, а не только здесь.
Джесс исподтишка посматривал на свою дочь и хмурился: у него было чувство, что Бетони каким-то образом подвела его, что он ее не очень хорошо понимает. А поделиться с ним она не хочет. Радость встречи от этого несколько померкла. И для Бетони тоже.
Ее мать, услышав, что она вернулась насовсем, не стала задавать вопросов. Она вообще ее ни о чем не стала спрашивать. Просто глянула ей в глаза, и, видимо, прочитала в них ответ. Как всегда спокойная и холодноватая, Бет поприветствовала свою дочь и далее заговорила так, как будто та никуда и не уезжала. Это и было нужно Бетони: она почувствовала себя дома и в безопасности. Как хорошо и легко рядом с матерью.
«Конечно, так будет не всегда, – подумала она про себя. – Но сейчас мне так хорошо».
– Я написала тебе письмо, – сказала ей Дженни. – Это было два месяца назад, на твой день рождения, но ты мне ничего не ответила.
– Извини меня, Дженни, – сказала ей Бетони, – но видишь, я сама приехала сюда вместо ответа.
– Сегодня у нас на ужин рагу из кролика, – сказала мать. – Братья утром ходили Ловить кроликов, они помнят, что ты их так любишь.
– Они специально ловили их для меня? Вот молодцы! – воскликнула Бетони.
Дома ничего не изменилось, но для нее все казалось таким прекрасным. Кухня – центр мира. Черные балки сверху, и красные плитки под ногами. Огонь в очаге был таким сильным, когда бабушка открыла поддувало. Соблазнительный запах кроличьего рагу с луком, морковью, турнепсом и пряными травками, и еще с маленькими клецками, приправленными тмином, сводил с ума. Белые с синим тарелки, стоявшие на столе, и старые кружки из рога, переехавшие сюда из Пайк-Хауза, были ей знакомы. Свет масляной лампы, освещавший всю комнату. Даже простой жест, когда задвинули занавески и комната оказалась изолированной от холодных серых сумерек, – был полон значения.
И ее братья… После работы они все собрались на кухне. Поначалу чувствовалось некоторое смущение, но потом начались обычные шуточки и подковырки. Им так хотелось доказать, что в ее отсутствие они выросли и стали настоящими мужчинами. Хотя Бетони смотрела на них, не в силах избавиться от сантиментов: они были крепкими созданиями из плоти и крови, но все равно казались ей существами из сказки – сказки детства. Даже ее прадед, который с грохотом, прихрамывая, появился в кухне и тут же что-то начал выкрикивать ей – кстати, он так же кричал на всех, потому что стал несколько глуховат, – даже он принес с собой божественное ощущение тепла и покоя. Том старался держаться в тени за спинами Роджера и Дики. Он, по ее мнению, совсем не изменился. Такой же темный и худой, а особенно по контрасту с братьями – светлыми и крепкими. И еще он все время молчал и смотрел на нее темным глубоким взглядом. Она взглянула на Тома и полюбила его, как собственного брата. Она понимала, что эта любовь станет ее наказанием за то, что она жестоко мучила его ребенком.
– Удивительно, неужели ты не могла повидать, короля и королеву? – возмущался Дики.
– И даже не сподобилась чести лицезреть лорд-мэра Лондона! – захохотал Роджер.
– Бетони, – обратился к ней Уильям. – Тебе нужно подучить меня геометрии.
– Бетони, – вклинилась Дженни. – Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты на нашей с Мартином свадьбе в июне.
– Цветочек мой, – сказал ей отец. – Мне кажется, ты похудела. Твоей матери нужно подкормить тебя.
– Возьми еще клецек, – предложила ей бабушка Кейт.
Чудо продолжалось. Она станет просыпаться каждое утро, и оно не оставит ее. Бетони пошла побродить по дому и по мастерской, по саду-огороду. Потом вышла в поле. Все было для нее так дорого.
Но она замечала изменения, особенно в мастерской. Умер Тимоти Роллз, ему уже было восемьдесят лет. Стив Хьюиш перестал работать в семьдесят шесть лет. И спилили старый дуб во дворе перед мастерской.
– Ему было триста лет, – сказал Уильям, когда они все стояли у огромного пня. – Роджер и я пересчитали все кольца, и у нас получилось триста лет.
– Почему его спилили? Он что, болел?
– Нет, прадед хотел получить самые лучшие доски, чтобы мы использовали их в своей работе и дали дереву другую жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75