Люда стояла у окна. Бокал с шампанским в ее руках выглядел как коньячная рюмка. Алика потянуло на стихи.
— Любовь есть признак интеллекта.
Умы должны объединиться наши,
Потом дома объединятся наши,
Потом тела, для полного комплекта, — затянул Альберт, не сводя глаз с любимой.
— Психиатр — этажом выше, — мягко проговорила женщина-врач и улыбнулась.
— Как? — не понял Альберт.
— Направо по коридору и вверх по лестнице. Два пролета, — басовито почти пропела Люда и добавила:
— Ногами!
— Вы меня не поняли, Людмила! — не унимался Потрошилов.
— Да все я поняла, поэт! Жениться пришел?
Альберт пожал плечами, шаркнул ногой, поморгал и, наконец, кивнул.
— Значит, у меня день такой сегодня. Саша! — громогласно пророкотала в глубь кабинета героиня потрошиловсих снов.
Альберт Степанович надрягся. К мордобою он готов не был. Еще один соперник мог оскорбить его физически. А в планы Альберта это не входило.
— Не надо! — неожиданно для себя произнес он и залился краской стыда.
— Надо! — утвердительно кивнула Люда.
По кабинету шла невысокая девушка в белом халате. Она была несколько полновата, имела жидкие белесые волосы и носила очки. На ходу девушка ловко подхватила со столика бокал и непринужденно вылила содержимое себе в рот.
— Ты кто? — спросила она, оглядывая Альберта с ног до головы.
— Капитан Потрошилов! — гордо произнес он, отвечая взглядом на взгляд.
— Дальнего плавания? — обидно схохмила девушка.
— Милиции! — уточнил Алик, радуясь, что пришел в форме и не будет двусмысленности и побоев.
Тем временем Люда с удивлением смотрела на странную парочку. Со стороны они были настолько похожи друг на друга, что если бы поменялись одеждой, ничего бы не изменилось.
— Так как же, Людмила? — Алик вопросительно потряс в воздухе пучком соломы.
— Я уже говорила сегодня, но придется повторить, — Люда подошла к подруге и обняла, покрыв огромной ладонью ее крупную ягодицу. — Я не люблю мужчин!
Она еще раз окинула Потрошилова удивленным взглядом, посмотрела на подругу и добавила:
— Хотя, в этом смысле, у тебя было больше шансов, чем у него, — Люда кивнула на дверь, намекая на экстремала.
Альберт Степанович выходил из больницы подавленным. Впервые в жизни он так близко столкнулся с однополой любовью и был потрясен. Мысли беспорядочно скакали вокруг отказа потенциальной невесты. Лесбийская привязанность любимой резко ослабила его жизненную позицию. Соперница была похожа на него, как две капли воды, но Люда сделала странный выбор! Значит, с ним что-то не так! Значит, она в чем-то лучше? Срочно нужно было посоветоваться с мамой. Размышляя таким образом, он вышел из больницы. Чем именно соперница была лучше, он так и не успел решить.
— Отшила, лесбиянка мерзкая?! — прогремело возле самого уха. — Я так и знал!
Альберт отшатнулся. Возле него стоял тот самый мужчина, который «никого не тянул за язык».
— Клим Распутин! — снова прогремел он и резко протянул руку.
Алик снова отпрянул.
— Альберт Потрошилов, — с грустью ответил на рукопожатие отвергнутый капитан.
— Иди ты! — хохотнул весельчак.
— Правда, — констатировал Альберт. — Откуда вы знаете, что мне отказали?
— Я подслушивал, — честно глядя в глаза, признался Распутин. — Ну ничего, бывает. Я тоже не знал, что она лесбиянка. Во прокололись! Мы, считай, теперь братья по несчастью! Давай, пойдем, выпьем, что ли?
— Не могу. Мне на дежурство.
Альберт не знал, где взять сил на охрану граждан, но чудом держался.
— Жаль! Опять придется одному. Бывай! — «Брат» развернулся и почему-то побежал к воротам.
Наверное, торопился покинуть место проигранной битвы за любовь. Алик остался один на один со своим горем, осенним ветром и .незаводящимся «Запорожцем».
Глава 20
ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ КРУТ…

Распутин блевал, как положено бывшему офицеру, — широко расставив ноги. Головной убор он держал в стороне, на вытянутой руке. В роли фуражки на этот раз был мотоциклетный шлем с надписью «Мементо море». Питье и закуска покидали организм в панике. В утробном рычании военнослужащего запаса гремела ненависть к врагам. Как внутренним, так и внешним.
Высокий мужчина крепкого телосложения бился в последнем, знакомом каждому, самом жестоком спазме, когда желудок вот-вот выскочит наружу, а по губам издевательски стекают тонкой струйкой десять грамм горькой коричневой желчи. Дома он, конечно, выпил бы пару литров воды с содой. Дело пошло бы легче. Но теперь до дома было уже не добраться. Время позднее, деньги кончились.
Помогая измученному организму, Клим надавил кулаком на желудок. Не помогло. Стало только хуже, а вот документы вылетели из кармана и нырнули в плохо пережеванный салат. Паспорт утонул тихо, без пузырей.
— Кирдык, — без выражения произнес Клим Васильевич. — Завтра на работу не иду.
Двумя длинными пальцами он достал из внутреннего кармана платок и брезгливо вытер лицо и руки. Затем извлек из лужи свою «краснокожую паспортину», аккуратно уложил его в полиэтиленовый пакет и патетически произнес:
— Смотрите, завидуйте. Я — гражданин!.. А не какая-нибудь — гражданка.
Клима никто не услышал. Ему было одиноко. Северный город спал.
— Кирдык, — снова повторил он и двинулся нетвердой походкой по разделительной полосе Московского проспекта, напевая:
А мне все по фиг.
Я сделан из мяса.
Самое страшное, что может случиться,-
Стану пидорасом.
Распутин шел довольно ровно, стараясь не сходить с белой полосы, чего нельзя было сказать о настигающей его милицейской машине. Обшарпанный «воронок» 108-го отделения милиции марки «УАЗ» бросало из стороны в сторону, как мыло в банном тазике. Сотрудники милиции мчались на задержание опасного преступника сломя голову, не разбирая дороги. Крепкие руки сжимали стволы автоматов, сердца бились в унисон с судорожно хрипящим двигателем машины. В глазах двоилось, изо рта вырывался невидимый огонь. Трехглавый дракон в милицейской форме с визгом затормозил крыльями автомобильных покрышек на пересечении Московского проспекта и улицы Благодатной. Машина остановилась как вкопанная и замерла, освещая преступника ярким светом одной мутно-желтой фары.
— Оп-пачки, менты! — не то радуясь, не то удивляясь, обозначил ситуацию Распутин, оборачиваясь.
— Будем брать, — убежденно произнес старший группы — младший сержант Мудрый. — Толик, давай!
Рядовой милиции Толик чувствовал себя плохо. В 108-м отделении он служил всего полгода, а потому «семьсот пятьдесят на рыло» пока держал с трудом. Он еще сильнее вцепился в ствол своего незаряженного автомата и храбро произнес:
— Угу
Так они просидели еще пять минут. Время в машине тянулось медленно, как водка через соломинку для коктейля. На улице тоже все оставалось по-прежнему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104