Слабые, жалкие людишки, мелкий народец, который склонился ниц перед великим кельтским войском, теперь осмелился подняться из грязи. Рим, словно змея, смог нанести нам самую страшную и болезненную рану, какую только может получить племя: Рим убил Бренна, моего вождя.
В другой картине промелькнул передо мной мальчишка. Он вынырнул откуда-то, посмотрел на меня округлившимися от ужаса глазами и юркнул в сторону за мгновение до того, как угас должен был затоптать его.
Следующее видение — самое страшное. В нем я врываюсь в ряды римлян, круша и разрубая все вокруг себя. Мне удалось пробиться довольно далеко в глубь войска, прежде чем я почувствовал сопротивление ошарашенных врагов. Я, Меч Орну и мой угас, — каждый из нас убивал, каждый из нас мстил. Мы, трое, существовали отдельно друг от друга, каждый сам по себе, но все же имели общую цель — мы мстили за смерть нашего вождя Бренна. Воспоминания мои об этой битве смутны и расплывчаты. Кажется, я спешился, наверное, наполовину преобразился в волка. В этом видении я — чудовище, раздирающее врагов своими клыками и когтями. Меч Орну — мстительная молния разгневанных кельтских богов, угас Мохх — ужасный представитель вымирающих драконоконей, устроивший себе небывалую пирушку посреди сечи.
Потом темный разрыв, отдельные видения — улицы разрушенного Рима, обугленные руины, перекошенные ужасом лица людей, их предсмертные крики, окровавленные тела. И еще — пыльные серые дороги, по которым я бреду, волоча по земле Меч, а понурый угас плетется сзади, жалобно сопя. И нам троим: мне. Мечу и угасу — одинаково плохо и одиноко, мы голодные, усталые, больные.
Сознание медленно выползало из плена черного туннеля. Сначала я уловил запах, первыми всегда приходят запахи. Острый запах морской воды, свежего ветра, мокрого просмоленного дерева, человеческого пота, и множество других подозрительных, незнакомых ароматов.
Голой спиной я ощутил мокрые, неошкуренные доски, и тут же подступила тошнота — пол подо мной качался. Я понял, что нахожусь на корабле. От одной этой мысли содержимое моего желудка с хлюпаньем вырвалось наружу. Тут же я услышал возмущенные и насмешливые голоса и открыл глаза.
Я опять был на корабле, самом неприютном для волка месте. Второй приступ тошноты не заставил себя долго ждать. Тело мое раздирала боль, внутренности рвались наружу, в голове мутилось. Надо мной склонился человек. Но в глазах у меня все плыло, и я не мог как следует рассмотреть его. К тому же солнце было у него за головой, слепило меня, и он казался мне лишь черным силуэтом на фоне ослепительно голубого неба. От незнакомца пахло мускатом, морем и ароматами каких-то приправ, неизвестных мне.
«Я тебя съем», — мысленно сказал я ему, сил говорить вслух у меня не было.
«Дурак ты, хоть и волк», — прозвучал в моей голове насмешливый голос незнакомца.
Он ответил мне на тайном языке жрецов. Был этот язык доступен лишь магам и друидам, да в той или иной степени оборотням. Я бы непременно почуял волколака, и если мое обоняние не предупредило меня, значит, передо мной был маг. Я дернулся, мое плечо пронзила чудовищная боль, и я снова начал терять сознание.
«Гвир, дай мне, Гвир, магическую клятву волка, или ты умрешь от своих страшных ран, — вновь прозвучал у меня в голове голос незнакомца. — Ты умираешь, волк, а я могу отогнать смерть, излечить тебя, если ты отдашь мне свою волю!»
— Никогда, — прошептал я и почувствовал, как потрескались мои губы, когда я пошевелил ими.
«Ты умрешь, стоит мне приказать моим слугам, и ты умрешь страшной, мучительной смертью!» — снова раздался голос внутри меня.
Смерти или беспамятства жаждал я в тот момент больше всего. Но ни то, ни другое не пришло ко мне. Наоборот, разум погрузился в новое видение, вызванное из глубин памяти угрозой незнакомца убить меня. Видение, хуже которого еще не доводилось мне видеть. Мой собственный крик, полный ужаса и страха, оглушил меня.
Я вспомнил ощерившуюся пасть Римской Волчицы.
Склонившийся надо мной человек отпрянул, я услышал его восклицания. Проникнув в мои воспоминания, он стонал и хрипел, содрогаясь от ужаса, вместе со мной.
Мой бесславный поход против римлян был прерван бесцеремонно и неожиданно той силой, которой никто не может противостоять. Ночуя за пределами Рима под какой-то кочкой, я проснулся от невероятной тяжести в груди. Кто-то давил на меня, душил, мешал мне дышать.
Мой избалованный угас по имени Мохх имел дурную привычку класть мне голову на грудь, когда я сплю. Я отчаянно боролся с его приступами нежности, поскольку голова этого чудовища весом была почти с человека. Я открыл глаза, намереваясь врезать кулаком по нахальной морде, другого способа убедить чешуйчатого наглеца что-нибудь сделать не существовало.
Первое, что я увидел над собой, это горящие, налитые кровью глаза. Глаза не драконьи — волчьи. Надо мной склонилась огромная волчица, поставив передние лапы мне на грудь. С клыков ощерившейся волчьей морды капала мне на лицо слюна. Конечно, я не отношусь к тем, кого может напугать волк, хотя в тот момент я и находился в человеческом обличье. Но волчица эта была огромной, я бы даже сказал, гигантской, раза в два крупнее меня. От нее исходил ужасный смрад, к тому же ее злобные глаза не предвещали мне ничего хорошего. И самым неприятным было то, что она придавила меня к земле с невероятной силой, и я не мог даже пошевелиться, казалось, моя грудная клетка вот-вот проломится под ее тяжестью. Волчица, не мигая, смотрела на меня.
— Что тебе нужно? — прохрипел я.
— Уходи! — ответила мне Волчица низким голосом.
— Как же я уйду, если ты придавила меня к земле, — сказал я абсолютно серьезно, но мой ответ привел Волчицу в ярость.
— Не смей со мной шутить! — взревела Волчица и вонзила мне в грудь свои когти, прямо у моей щеки лязгнули острые, словно кинжалы, клыки.
Я застонал, отупев от боли, и наконец почувствовал страх. Казалось бы, нет ничего необычного: когти, клыки, горящие глаза. Я видел это с детства в друзьях и врагах. Это могло напугать, но не должно было приводить в ужас.
Однако грудь моя холодела от страха, я задыхался суеверным ужасом, от которого можно было сойти с ума.
— Кто ты? — простонал я.
— Я — Древняя! — сказала Волчица. — Я — Древняя, я пришла сюда миллионы лет назад, я родилась вместе с этим миром. Я — Волчица! Это моя земля! Уходи! Ты, жалкий оборванец, охваченный бешенством, убирайся из моих земель!
— А если я не уйду? — поинтересовался я из духа противоречия.
Волчица переступила лапами, поставила одну из них мне на плечо, раненное в битве у Апеннинских отрогов, когда погиб Бренн. Волчица надавила на старую рану и начала рвать ее когтями, причиняя мне нестерпимую боль. Я не выдержал и завыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
В другой картине промелькнул передо мной мальчишка. Он вынырнул откуда-то, посмотрел на меня округлившимися от ужаса глазами и юркнул в сторону за мгновение до того, как угас должен был затоптать его.
Следующее видение — самое страшное. В нем я врываюсь в ряды римлян, круша и разрубая все вокруг себя. Мне удалось пробиться довольно далеко в глубь войска, прежде чем я почувствовал сопротивление ошарашенных врагов. Я, Меч Орну и мой угас, — каждый из нас убивал, каждый из нас мстил. Мы, трое, существовали отдельно друг от друга, каждый сам по себе, но все же имели общую цель — мы мстили за смерть нашего вождя Бренна. Воспоминания мои об этой битве смутны и расплывчаты. Кажется, я спешился, наверное, наполовину преобразился в волка. В этом видении я — чудовище, раздирающее врагов своими клыками и когтями. Меч Орну — мстительная молния разгневанных кельтских богов, угас Мохх — ужасный представитель вымирающих драконоконей, устроивший себе небывалую пирушку посреди сечи.
Потом темный разрыв, отдельные видения — улицы разрушенного Рима, обугленные руины, перекошенные ужасом лица людей, их предсмертные крики, окровавленные тела. И еще — пыльные серые дороги, по которым я бреду, волоча по земле Меч, а понурый угас плетется сзади, жалобно сопя. И нам троим: мне. Мечу и угасу — одинаково плохо и одиноко, мы голодные, усталые, больные.
Сознание медленно выползало из плена черного туннеля. Сначала я уловил запах, первыми всегда приходят запахи. Острый запах морской воды, свежего ветра, мокрого просмоленного дерева, человеческого пота, и множество других подозрительных, незнакомых ароматов.
Голой спиной я ощутил мокрые, неошкуренные доски, и тут же подступила тошнота — пол подо мной качался. Я понял, что нахожусь на корабле. От одной этой мысли содержимое моего желудка с хлюпаньем вырвалось наружу. Тут же я услышал возмущенные и насмешливые голоса и открыл глаза.
Я опять был на корабле, самом неприютном для волка месте. Второй приступ тошноты не заставил себя долго ждать. Тело мое раздирала боль, внутренности рвались наружу, в голове мутилось. Надо мной склонился человек. Но в глазах у меня все плыло, и я не мог как следует рассмотреть его. К тому же солнце было у него за головой, слепило меня, и он казался мне лишь черным силуэтом на фоне ослепительно голубого неба. От незнакомца пахло мускатом, морем и ароматами каких-то приправ, неизвестных мне.
«Я тебя съем», — мысленно сказал я ему, сил говорить вслух у меня не было.
«Дурак ты, хоть и волк», — прозвучал в моей голове насмешливый голос незнакомца.
Он ответил мне на тайном языке жрецов. Был этот язык доступен лишь магам и друидам, да в той или иной степени оборотням. Я бы непременно почуял волколака, и если мое обоняние не предупредило меня, значит, передо мной был маг. Я дернулся, мое плечо пронзила чудовищная боль, и я снова начал терять сознание.
«Гвир, дай мне, Гвир, магическую клятву волка, или ты умрешь от своих страшных ран, — вновь прозвучал у меня в голове голос незнакомца. — Ты умираешь, волк, а я могу отогнать смерть, излечить тебя, если ты отдашь мне свою волю!»
— Никогда, — прошептал я и почувствовал, как потрескались мои губы, когда я пошевелил ими.
«Ты умрешь, стоит мне приказать моим слугам, и ты умрешь страшной, мучительной смертью!» — снова раздался голос внутри меня.
Смерти или беспамятства жаждал я в тот момент больше всего. Но ни то, ни другое не пришло ко мне. Наоборот, разум погрузился в новое видение, вызванное из глубин памяти угрозой незнакомца убить меня. Видение, хуже которого еще не доводилось мне видеть. Мой собственный крик, полный ужаса и страха, оглушил меня.
Я вспомнил ощерившуюся пасть Римской Волчицы.
Склонившийся надо мной человек отпрянул, я услышал его восклицания. Проникнув в мои воспоминания, он стонал и хрипел, содрогаясь от ужаса, вместе со мной.
Мой бесславный поход против римлян был прерван бесцеремонно и неожиданно той силой, которой никто не может противостоять. Ночуя за пределами Рима под какой-то кочкой, я проснулся от невероятной тяжести в груди. Кто-то давил на меня, душил, мешал мне дышать.
Мой избалованный угас по имени Мохх имел дурную привычку класть мне голову на грудь, когда я сплю. Я отчаянно боролся с его приступами нежности, поскольку голова этого чудовища весом была почти с человека. Я открыл глаза, намереваясь врезать кулаком по нахальной морде, другого способа убедить чешуйчатого наглеца что-нибудь сделать не существовало.
Первое, что я увидел над собой, это горящие, налитые кровью глаза. Глаза не драконьи — волчьи. Надо мной склонилась огромная волчица, поставив передние лапы мне на грудь. С клыков ощерившейся волчьей морды капала мне на лицо слюна. Конечно, я не отношусь к тем, кого может напугать волк, хотя в тот момент я и находился в человеческом обличье. Но волчица эта была огромной, я бы даже сказал, гигантской, раза в два крупнее меня. От нее исходил ужасный смрад, к тому же ее злобные глаза не предвещали мне ничего хорошего. И самым неприятным было то, что она придавила меня к земле с невероятной силой, и я не мог даже пошевелиться, казалось, моя грудная клетка вот-вот проломится под ее тяжестью. Волчица, не мигая, смотрела на меня.
— Что тебе нужно? — прохрипел я.
— Уходи! — ответила мне Волчица низким голосом.
— Как же я уйду, если ты придавила меня к земле, — сказал я абсолютно серьезно, но мой ответ привел Волчицу в ярость.
— Не смей со мной шутить! — взревела Волчица и вонзила мне в грудь свои когти, прямо у моей щеки лязгнули острые, словно кинжалы, клыки.
Я застонал, отупев от боли, и наконец почувствовал страх. Казалось бы, нет ничего необычного: когти, клыки, горящие глаза. Я видел это с детства в друзьях и врагах. Это могло напугать, но не должно было приводить в ужас.
Однако грудь моя холодела от страха, я задыхался суеверным ужасом, от которого можно было сойти с ума.
— Кто ты? — простонал я.
— Я — Древняя! — сказала Волчица. — Я — Древняя, я пришла сюда миллионы лет назад, я родилась вместе с этим миром. Я — Волчица! Это моя земля! Уходи! Ты, жалкий оборванец, охваченный бешенством, убирайся из моих земель!
— А если я не уйду? — поинтересовался я из духа противоречия.
Волчица переступила лапами, поставила одну из них мне на плечо, раненное в битве у Апеннинских отрогов, когда погиб Бренн. Волчица надавила на старую рану и начала рвать ее когтями, причиняя мне нестерпимую боль. Я не выдержал и завыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120