Страны мира, еще сохраняющие свою независимость, гораздо слабее, и их подчинение — вопрос времени. Вы начинали как проповедники. Кто-то более успешно, кто-то менее. Но теперь важнее править, а не проповедовать. А для этого вам нужно стать другими людьми. Ваши предшественники две тысячи лет назад спорили, кто сядет у трона по правую руку от меня, а кто по левую. От вас я не слышал таких разговоров, что меня очень порадовало, По крайней мере вы при мне не делили министерские посты. Может быть, просто потому, что вы более образованны и менее наивны, чем апостолы прошлого. Тем не менее вы будете править миром. Но это не повод для интриг. Это призыв к самоотречению. Вы должны стать моими руками: и подчиняться мне так же, как слушаются меня пальцы на моих руках. Это жертва. У некоторых из вас уже был опыт такого самоотречения, — Эммануил посмотрел на меня. — Но этого мало. Вы должны измениться полностью. И та метаморфоза, которая с вами произойдет, достаточно мучительна, даже страшна. Но прежде вы должны отречься от своей воли. Если то, что произошло в Москве год назад, когда я впервые собрал вас, можно считать крещением, то теперь — постриг. А постриг должен быть добровольным. Поэтому те, кто не согласен, кто боится изменить себя и принять власть, могут встать и уйти. Никаких репрессий не будет. Вы все равно останетесь Верными. То, что человек не смог пройти весь путь до конца, — трусость, а не преступление.
Он обвел нас глазами. Холодно, медленно. От Иоанна к Матвею, от Филиппа к Варфоломею, от Марка ко мне. Все молчали и опускали глаза под его взглядом. Никто не ушёл.
— Хорошо, — сказал Эммануил. — Знаете, есть такой психологический тест. Представьте себе, что вы сидите за пультом. Перед вами кнопка. Вариант первый. Вы совершенно точно знаете, что, если вы не нажмете на эту кнопку в течение десяти секунд, Земля будет уничтожена. Если нажмете — умрете в тот же миг, но Земля будет спасена. Вариант второй. Если вы нажимаете на кнопку — Земля гибнет, зато вы спасены. Если не нажимаете — гибнете вы. Для некоторых людей активный вариант значительно труднее для альтруистического выбора. Да и для выбора вообще. Встать и уйти куда труднее, чем остаться сидеть. Сейчас мы попробуем пассивный вариант.
Он налил в чашу вина и отпил из нее.
— Сейчас я пущу эту чашу по кругу. Пусть тот, кто
согласен, отопьет из чаши. Тот, кто не согласен, пусть просто передаст чашу дальше.
Правильно, ножницы падают три раза. Это второй. Постриг…
Первым чашу взял Иоанн.
— Господи, неужели ты еще сомневаешься в моей преданности? — Отпил, передал дальше.
Матвей взял чашу и поставил перед собой. Сцепил над ней руки, сжал, опустил на них голову. Эммануил в упор смотрел на него. Матвей наконец собрался с духом, поднял взгляд и отпил из чаши.
Филипп сделал все просто, по-военному. Так берут флягу с водкой солдаты, гниющие в окопной грязи, пьют для подкрепления сил и передают дальше, не глядя на соседа, без поклонов и церемоний.
Варфоломей отпил из чаши и улыбнулся с видом буддийского монаха, достигшего сатори.
Марк посмотрел на Эммануила.
— Я всегда твой солдат.
Отпил, передал мне.
— Я уже пил из этой чаши, — улыбнулся я. — Скоро это войдет в привычку.
Красное вино было странным на вкус и обжигало горло. Невозможно опьянеть от одного глотка, но так произошло. Восприятие мира изменилось. Может быть, обстановка?
— Я рад, что никто меня не покинул, хотя вы еще не поняли, какой выбор сделали, — сказал Эммануил. — Сейчас все могут идти. Со мной остается только Матвей. Сегодня Матвей. Но со временем это случится со всеми вами. Когда Матвей пройдет посвящение — если он его пройдет, — я запрещаю вам его расспрашивать. Один вопрос: «Матвей, а что там было?» — может обойтись вам очень дорого. Не торопите события. Да, слово того, кто прошел посвящение, для остальных — закон. Как мое. Всё. Идите.
Мы встали и пошли к выходу. Я оглянулся на Матвея, который остался сидеть слева от Господа, через один стул от него, как перед чашей сцепив руки и опершись локтями на стол, на котором догорали свечи. Почему-то мне стало страшно.
Вернувшись в свою комнату, я открыл Библию. Матфей 11,24. «…но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе». Да, Матвей — не евангелист, а мой друг, — явно переоценил Христово милосердие. Ничего себе мелодрама с хорошим концом! Нет, всего лишь достойное продолжение Ветхого Завета.
Телефон в кабинете Господа молчал. Тот телефон, что напрямую был связан с дворцом японского императора в Токио. Неделю. Полторы.
— Упрямый народ, — с уважением сказал Марк.
Эммануил свирепо посмотрел на него.
Матвей был жив, но стал каким-то нервным, как Господь после воскресения, и в глазах у него появился нехороший стальной блеск. Встречая его взгляд, я вспоминал бессмертных святых. Похоже и не похоже, то и не то. Тьма вместо света. Глаза фанатика. Такого не было, даже когда он хотел покончить с собой после смерти Господа и мы вынули его из петли. Тогда было только отчаяние. Отчаяние и страх. Теперь — решимость. Еще он полюбил отдавать нам приказы. Мелкие, вполне невинные. Ручку подать, кофе принести. Но все равно неприятно. Я стал избегать говорить при нем откровенно.
Телефон молчал. И к середине июля терпение Эммануила кончилось. На Токио был сброшен десант, к берегам Японии причалили наши корабли, на аэродром приземлились истребители.
Был вечер. Солнце стремительно катилось за гряду ближайших гор. Опускалась тьма. Эммануил шел по аэродрому уверенно и быстро. Сразу за ним шагали я и Матвей, дальше Варфоломей и Иоанн, вокруг — охрана. Из телохранителей я знал троих: Сергея, Макса и Артема. Филипп и Марк были с десантниками, и я знал только, что они живы.
Мы подошли к аэропорту, и в здании разом зажегся свет. «Почему они не стреляют? — думал я. — Неужели решили сдать аэропорт без боя?» Странно. Я ждал вестей от Марка, который командовал десантом, и не выпускал из рук радиотелефон.
Вдруг справа от меня раздался стон. Я резко повернулся. Макс корчился на земле, схватившись за горло, из которого торчал нож. Впереди упали еще два солдата.
— Ложись! — коротко скомандовал Эммануил. Но сам остался стоять. И рядом с ним стоял Матвей. Из укрытия выскочил отряд японцев, вооруженных катанами. Но пройдя не более трех шагов, они застыли на месте, словно их что-то остановило.
Матвей лениво наклонился к Сергею и потянулся за автоматом:
— Дай, пожалуйста.
Он взял автомат, выпрямился и вопросительно посмотрел на Господа. Тот кивнул. И Матвей дал залп: по японским солдатам. В упор. Не было ни криков, ни стонов. Только падающие тела, как в замедленном кино. Живых не осталось.
Матвей наклонился ко мне и помог встать.
— Все нормально, Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Он обвел нас глазами. Холодно, медленно. От Иоанна к Матвею, от Филиппа к Варфоломею, от Марка ко мне. Все молчали и опускали глаза под его взглядом. Никто не ушёл.
— Хорошо, — сказал Эммануил. — Знаете, есть такой психологический тест. Представьте себе, что вы сидите за пультом. Перед вами кнопка. Вариант первый. Вы совершенно точно знаете, что, если вы не нажмете на эту кнопку в течение десяти секунд, Земля будет уничтожена. Если нажмете — умрете в тот же миг, но Земля будет спасена. Вариант второй. Если вы нажимаете на кнопку — Земля гибнет, зато вы спасены. Если не нажимаете — гибнете вы. Для некоторых людей активный вариант значительно труднее для альтруистического выбора. Да и для выбора вообще. Встать и уйти куда труднее, чем остаться сидеть. Сейчас мы попробуем пассивный вариант.
Он налил в чашу вина и отпил из нее.
— Сейчас я пущу эту чашу по кругу. Пусть тот, кто
согласен, отопьет из чаши. Тот, кто не согласен, пусть просто передаст чашу дальше.
Правильно, ножницы падают три раза. Это второй. Постриг…
Первым чашу взял Иоанн.
— Господи, неужели ты еще сомневаешься в моей преданности? — Отпил, передал дальше.
Матвей взял чашу и поставил перед собой. Сцепил над ней руки, сжал, опустил на них голову. Эммануил в упор смотрел на него. Матвей наконец собрался с духом, поднял взгляд и отпил из чаши.
Филипп сделал все просто, по-военному. Так берут флягу с водкой солдаты, гниющие в окопной грязи, пьют для подкрепления сил и передают дальше, не глядя на соседа, без поклонов и церемоний.
Варфоломей отпил из чаши и улыбнулся с видом буддийского монаха, достигшего сатори.
Марк посмотрел на Эммануила.
— Я всегда твой солдат.
Отпил, передал мне.
— Я уже пил из этой чаши, — улыбнулся я. — Скоро это войдет в привычку.
Красное вино было странным на вкус и обжигало горло. Невозможно опьянеть от одного глотка, но так произошло. Восприятие мира изменилось. Может быть, обстановка?
— Я рад, что никто меня не покинул, хотя вы еще не поняли, какой выбор сделали, — сказал Эммануил. — Сейчас все могут идти. Со мной остается только Матвей. Сегодня Матвей. Но со временем это случится со всеми вами. Когда Матвей пройдет посвящение — если он его пройдет, — я запрещаю вам его расспрашивать. Один вопрос: «Матвей, а что там было?» — может обойтись вам очень дорого. Не торопите события. Да, слово того, кто прошел посвящение, для остальных — закон. Как мое. Всё. Идите.
Мы встали и пошли к выходу. Я оглянулся на Матвея, который остался сидеть слева от Господа, через один стул от него, как перед чашей сцепив руки и опершись локтями на стол, на котором догорали свечи. Почему-то мне стало страшно.
Вернувшись в свою комнату, я открыл Библию. Матфей 11,24. «…но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе». Да, Матвей — не евангелист, а мой друг, — явно переоценил Христово милосердие. Ничего себе мелодрама с хорошим концом! Нет, всего лишь достойное продолжение Ветхого Завета.
Телефон в кабинете Господа молчал. Тот телефон, что напрямую был связан с дворцом японского императора в Токио. Неделю. Полторы.
— Упрямый народ, — с уважением сказал Марк.
Эммануил свирепо посмотрел на него.
Матвей был жив, но стал каким-то нервным, как Господь после воскресения, и в глазах у него появился нехороший стальной блеск. Встречая его взгляд, я вспоминал бессмертных святых. Похоже и не похоже, то и не то. Тьма вместо света. Глаза фанатика. Такого не было, даже когда он хотел покончить с собой после смерти Господа и мы вынули его из петли. Тогда было только отчаяние. Отчаяние и страх. Теперь — решимость. Еще он полюбил отдавать нам приказы. Мелкие, вполне невинные. Ручку подать, кофе принести. Но все равно неприятно. Я стал избегать говорить при нем откровенно.
Телефон молчал. И к середине июля терпение Эммануила кончилось. На Токио был сброшен десант, к берегам Японии причалили наши корабли, на аэродром приземлились истребители.
Был вечер. Солнце стремительно катилось за гряду ближайших гор. Опускалась тьма. Эммануил шел по аэродрому уверенно и быстро. Сразу за ним шагали я и Матвей, дальше Варфоломей и Иоанн, вокруг — охрана. Из телохранителей я знал троих: Сергея, Макса и Артема. Филипп и Марк были с десантниками, и я знал только, что они живы.
Мы подошли к аэропорту, и в здании разом зажегся свет. «Почему они не стреляют? — думал я. — Неужели решили сдать аэропорт без боя?» Странно. Я ждал вестей от Марка, который командовал десантом, и не выпускал из рук радиотелефон.
Вдруг справа от меня раздался стон. Я резко повернулся. Макс корчился на земле, схватившись за горло, из которого торчал нож. Впереди упали еще два солдата.
— Ложись! — коротко скомандовал Эммануил. Но сам остался стоять. И рядом с ним стоял Матвей. Из укрытия выскочил отряд японцев, вооруженных катанами. Но пройдя не более трех шагов, они застыли на месте, словно их что-то остановило.
Матвей лениво наклонился к Сергею и потянулся за автоматом:
— Дай, пожалуйста.
Он взял автомат, выпрямился и вопросительно посмотрел на Господа. Тот кивнул. И Матвей дал залп: по японским солдатам. В упор. Не было ни криков, ни стонов. Только падающие тела, как в замедленном кино. Живых не осталось.
Матвей наклонился ко мне и помог встать.
— Все нормально, Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182