Дело в другом… Почему мир разрушается? Я получаю письма от своих учеников из Европы. Они ужасны. Время Машиаха — это эра гармонии. Почему у нас эра катастроф? Они даже не могут вернуться в Святую Землю — самолеты почти не летают. Корабли редко рискуют выходить в море, железнодорожные пути размыты или разрушены. Тот, кто выполняет заповеди, — укрепляет мир, тот, кто нарушает, — разрушает его. Кто грешит?
Я не ответил. Взял бокал, отпил Силоамского, стараясь забить запах горького миндаля ароматом вина.
Рабби Акиба поморщился.
— И это тоже. Зачем он подражает байкам о Ешу?
— Может быть, Ешу и был Машиахом? — осторожно спросил я.
Рабби хмыкнул.
— Разве он прогнал римлян?
— Римляне стали его последователями. Это ли не завоевание?
— Бросьте! Он даже не был полноправным галахическим евреем. Мамзер .
Я проглотил то, что Христа при мне назвали ублюдком, и запил Силоамским. Рабби Акиба был забавным стариком, если только речь не заходила о христианстве.
На восьмой день Эммануил отпустил народ.
Было утро третьего тебефа. Я пришел к Терезе. Был трезв, как стеклышко, зато принес с собой бутылку бордо.
— Вас давно не было, — сказала она.
— Я, собственно, попрощаться.
— Что случилось?
— Сегодня вечером я стану бессмертным.
— Святым? — удивленно спросила она.
Она не знала. Ничего удивительного: Эммануил не афишировал теорию трех посвящений.
— Скорее полноправным апостолом Эммануила.
Я поставил бутылку на стол и разлил вино по тяжелым тюремным кружкам с округлыми краями. Из чего их делают, из свинца?
— Что это значит?
— Вино?
— Вино на прощание — я поняла. Что значит стать полноправным апостолом Эммануила?
Я опустошил кружку. Она тоже пригубила свою.
— Эммануил может воскрешать из мертвых.
— Да, я слышала. Но, говорят, воскрешенные им теряют душу.
— Не знаю насчет души. Но они становятся другими. Все апостолы, кроме нас с Марком, уже прошли через это. Настала моя очередь.
— Чтобы воскреснуть, надо сначала умереть.
— Конечно. Эммануил обещал мне легкую смерть.
— Беги!
— Тереза, ну куда я побегу? К твоим друзьям? Я отравил газом более сотни человек.
— Ты спас более полутора тысяч!
— Я не знал… У тебя появилась связь с внешним миром?
— Появилась. Они в катакомбах Бет-Шеарим.
Она побледнела, запнулась: поняла, что сказала лишнее. Но собралась с духом и продолжила:
— Беги к ним. Они тебя примут.
Я налил себе еще одну кружку. Вино Терезы было почти не тронуто. Я и не заметил, как мы перешли на «ты».
Выпил.
— У меня к тебе другое предложение, правда, оно звучит так же, как твое: «Беги!» Я не уверен, что смогу оберегать тебя после смерти и воскрешения.
— Почему ты не хочешь бежать?
Я усмехнулся:
— Ну, например, потому, что я очень люблю своего Господа.
— Даже сейчас, после всего?
— Особенно сейчас.
Она вздохнула.
— Тогда почему спасаешь меня?
«Потому что я люблю тебя». Я чуть не сказал этого вслух. Боже, как глупо! Апостол Эммануила влюбился в святую. Марк умрет со смеху.
— Потому что грешен, — сказал я. — В общем, так. Сегодня ночью твою камеру забудут запереть, охрана будет пьяной и сонной — уходи. Это единственный шанс.
— Я буду молиться за тебя.
Я поднимался по ступеням к западному входу в храм. Прямо передо мной возвышались арки «весов». Дул холодный ветер, а над головой сияло звездное небо.
Храм был слабо освещен. Два высоких подсвечника в форме Солнца Правды справа и слева от алтаря, расположенного в центре храма, — как две искры внутри огромного темного кристалла. Алтарь, точнее, жертвенник: черный камень с выбитой трехлучевой свастикой и надписью «RGES».
За алтарем, опираясь руками на камень, стоит Господь.
— Иди сюда, Пьетрос, ты вовремя.
Я подошел. На алтаре — кинжал. Светлое лезвие, золотая рукоять, украшенная алмазным Солнцем Правды.
— Пьетрос, преклони колени.
Я послушался.
— В Коране сказано: «Господь ближе к человеку, чем яремная вена».
Я понял: жертвоприношение Авраама. Упадет ли камень мимо жертвы? Отведет ли смерть рука Господня?
Эммануил взял кинжал.
— Ближе, Пьетрос, ближе. Это легкая смерть. Одна из самых легких, заповеданная в Торе. Потеряешь сознание, прежде чем сможешь что-либо почувствовать. Помнишь, сказано: «Кто потеряет свою душу ради Меня — тот спасется». Я люблю тебя, Пьетрос.
Он занес кинжал. Я увидел, как он сверкнул.
На камень упало пламя. Огненный шар. Словно в алтарь врезался болид. Мне обожгло лицо и отбросило на пол.
Только теперь я почувствовал боль. Потрогал рану. Ерунда! Царапина! Ни до яремной вены, ни до сонной артерии он не достал.
Я поднял голову и увидел искаженное яростью лицо Эммануила.
— Сын Бездны!
Я вздрогнул и обернулся. У входа в храм стоял высокий седой старик в белых одеждах.
— Здравствуй, Илия! — усмехнулся Господь. — Хорошо, что пришел. Я тебя обыскался.
— Я не дам тебе осквернить место, где витает дух Святая Святых!
— Ты бессилен передо мной. Смотри, ты даже не обжег мне руку.
Эммануил спустился с возвышения, на котором стоял алтарь, и пошел навстречу Илии.
Из-под свода Храма упал сноп пламени и накрыл Господа. У меня перехватило дыхание. В следующее мгновение Эммануил шагнул из огня, словно его не было. Даже одежды не опалило: тот же незапятнанный, сияющий, как луна, белый хитон.
— Ты силен, Сатана, но твое время подходит к концу! — заявил Илья. — Твое царство уже рушится!
— Мое царство — лучшее, что было построено на этой земле. Тот, кто мне мешает, не любит людей.
— Отец лжи!
Они сближались. Эммануил был уже в нескольких шагах от старика.
— Старо и неоригинально. Кто теперь на это купится? Все относительно, пророк! Моя ложь — моя правда, твоя правда — для меня ложь.
На Господа снова упал огонь, но он прошел и через него, словно не заметив. Шагнул к Илие и взял его за руку. Пророк не умер, но его лицо исказила боль, и он упал на колени.
— Пьетрос, позови охрану! — распорядился Эммануил.
Я вынул сотовый и позвонил Марку. Как выяснилось, пункт охраны Храмовой горы располагался в двадцати метрах отсюда.
Появились солдаты. Все, как положено: в камуфляже и с автоматами.
Эммануил кивнул на Илию:
— Арестуйте этого старика!
Потом обернулся ко мне. Подошел к алтарю, подобрал оплавленный кинжал.
— Тебе удивительно везет, Пьетрос. В который раз мимо! Точнее, тебе удивительно не везет. Не сегодня. Иди домой, спи. Но это только отсрочка, не более. Жди. Ты умрешь и воскреснешь обязательно. И скоро.
Я вышел на свежий воздух. Как ни странно, я даже не был рад. Казнь просто откладывалась. Ожидание мучительнее самой казни. Надо попросить его избрать для меня другую смерть: мне не нравится быть жертвенным бараном для всесожжения.
Была зима, столь же аномально холодная, насколько жарким было лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Я не ответил. Взял бокал, отпил Силоамского, стараясь забить запах горького миндаля ароматом вина.
Рабби Акиба поморщился.
— И это тоже. Зачем он подражает байкам о Ешу?
— Может быть, Ешу и был Машиахом? — осторожно спросил я.
Рабби хмыкнул.
— Разве он прогнал римлян?
— Римляне стали его последователями. Это ли не завоевание?
— Бросьте! Он даже не был полноправным галахическим евреем. Мамзер .
Я проглотил то, что Христа при мне назвали ублюдком, и запил Силоамским. Рабби Акиба был забавным стариком, если только речь не заходила о христианстве.
На восьмой день Эммануил отпустил народ.
Было утро третьего тебефа. Я пришел к Терезе. Был трезв, как стеклышко, зато принес с собой бутылку бордо.
— Вас давно не было, — сказала она.
— Я, собственно, попрощаться.
— Что случилось?
— Сегодня вечером я стану бессмертным.
— Святым? — удивленно спросила она.
Она не знала. Ничего удивительного: Эммануил не афишировал теорию трех посвящений.
— Скорее полноправным апостолом Эммануила.
Я поставил бутылку на стол и разлил вино по тяжелым тюремным кружкам с округлыми краями. Из чего их делают, из свинца?
— Что это значит?
— Вино?
— Вино на прощание — я поняла. Что значит стать полноправным апостолом Эммануила?
Я опустошил кружку. Она тоже пригубила свою.
— Эммануил может воскрешать из мертвых.
— Да, я слышала. Но, говорят, воскрешенные им теряют душу.
— Не знаю насчет души. Но они становятся другими. Все апостолы, кроме нас с Марком, уже прошли через это. Настала моя очередь.
— Чтобы воскреснуть, надо сначала умереть.
— Конечно. Эммануил обещал мне легкую смерть.
— Беги!
— Тереза, ну куда я побегу? К твоим друзьям? Я отравил газом более сотни человек.
— Ты спас более полутора тысяч!
— Я не знал… У тебя появилась связь с внешним миром?
— Появилась. Они в катакомбах Бет-Шеарим.
Она побледнела, запнулась: поняла, что сказала лишнее. Но собралась с духом и продолжила:
— Беги к ним. Они тебя примут.
Я налил себе еще одну кружку. Вино Терезы было почти не тронуто. Я и не заметил, как мы перешли на «ты».
Выпил.
— У меня к тебе другое предложение, правда, оно звучит так же, как твое: «Беги!» Я не уверен, что смогу оберегать тебя после смерти и воскрешения.
— Почему ты не хочешь бежать?
Я усмехнулся:
— Ну, например, потому, что я очень люблю своего Господа.
— Даже сейчас, после всего?
— Особенно сейчас.
Она вздохнула.
— Тогда почему спасаешь меня?
«Потому что я люблю тебя». Я чуть не сказал этого вслух. Боже, как глупо! Апостол Эммануила влюбился в святую. Марк умрет со смеху.
— Потому что грешен, — сказал я. — В общем, так. Сегодня ночью твою камеру забудут запереть, охрана будет пьяной и сонной — уходи. Это единственный шанс.
— Я буду молиться за тебя.
Я поднимался по ступеням к западному входу в храм. Прямо передо мной возвышались арки «весов». Дул холодный ветер, а над головой сияло звездное небо.
Храм был слабо освещен. Два высоких подсвечника в форме Солнца Правды справа и слева от алтаря, расположенного в центре храма, — как две искры внутри огромного темного кристалла. Алтарь, точнее, жертвенник: черный камень с выбитой трехлучевой свастикой и надписью «RGES».
За алтарем, опираясь руками на камень, стоит Господь.
— Иди сюда, Пьетрос, ты вовремя.
Я подошел. На алтаре — кинжал. Светлое лезвие, золотая рукоять, украшенная алмазным Солнцем Правды.
— Пьетрос, преклони колени.
Я послушался.
— В Коране сказано: «Господь ближе к человеку, чем яремная вена».
Я понял: жертвоприношение Авраама. Упадет ли камень мимо жертвы? Отведет ли смерть рука Господня?
Эммануил взял кинжал.
— Ближе, Пьетрос, ближе. Это легкая смерть. Одна из самых легких, заповеданная в Торе. Потеряешь сознание, прежде чем сможешь что-либо почувствовать. Помнишь, сказано: «Кто потеряет свою душу ради Меня — тот спасется». Я люблю тебя, Пьетрос.
Он занес кинжал. Я увидел, как он сверкнул.
На камень упало пламя. Огненный шар. Словно в алтарь врезался болид. Мне обожгло лицо и отбросило на пол.
Только теперь я почувствовал боль. Потрогал рану. Ерунда! Царапина! Ни до яремной вены, ни до сонной артерии он не достал.
Я поднял голову и увидел искаженное яростью лицо Эммануила.
— Сын Бездны!
Я вздрогнул и обернулся. У входа в храм стоял высокий седой старик в белых одеждах.
— Здравствуй, Илия! — усмехнулся Господь. — Хорошо, что пришел. Я тебя обыскался.
— Я не дам тебе осквернить место, где витает дух Святая Святых!
— Ты бессилен передо мной. Смотри, ты даже не обжег мне руку.
Эммануил спустился с возвышения, на котором стоял алтарь, и пошел навстречу Илии.
Из-под свода Храма упал сноп пламени и накрыл Господа. У меня перехватило дыхание. В следующее мгновение Эммануил шагнул из огня, словно его не было. Даже одежды не опалило: тот же незапятнанный, сияющий, как луна, белый хитон.
— Ты силен, Сатана, но твое время подходит к концу! — заявил Илья. — Твое царство уже рушится!
— Мое царство — лучшее, что было построено на этой земле. Тот, кто мне мешает, не любит людей.
— Отец лжи!
Они сближались. Эммануил был уже в нескольких шагах от старика.
— Старо и неоригинально. Кто теперь на это купится? Все относительно, пророк! Моя ложь — моя правда, твоя правда — для меня ложь.
На Господа снова упал огонь, но он прошел и через него, словно не заметив. Шагнул к Илие и взял его за руку. Пророк не умер, но его лицо исказила боль, и он упал на колени.
— Пьетрос, позови охрану! — распорядился Эммануил.
Я вынул сотовый и позвонил Марку. Как выяснилось, пункт охраны Храмовой горы располагался в двадцати метрах отсюда.
Появились солдаты. Все, как положено: в камуфляже и с автоматами.
Эммануил кивнул на Илию:
— Арестуйте этого старика!
Потом обернулся ко мне. Подошел к алтарю, подобрал оплавленный кинжал.
— Тебе удивительно везет, Пьетрос. В который раз мимо! Точнее, тебе удивительно не везет. Не сегодня. Иди домой, спи. Но это только отсрочка, не более. Жди. Ты умрешь и воскреснешь обязательно. И скоро.
Я вышел на свежий воздух. Как ни странно, я даже не был рад. Казнь просто откладывалась. Ожидание мучительнее самой казни. Надо попросить его избрать для меня другую смерть: мне не нравится быть жертвенным бараном для всесожжения.
Была зима, столь же аномально холодная, насколько жарким было лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182