«Жестокость японцев превышала воображение. Жестокость они подняли до уровня искусства. Если последует официальное извинение, будет ли этого достаточно, чтобы мы простили?»
— А вы что же, простили? — спросила я. Он кивнул.
— Как вы могли?
Ши Чонгминг закрыл глаза, на его лице играла улыбка. Он долго молчал, обдумывая ответ. Могло показаться, что он уснул, если бы не его руки — они двигались и трепетали, как умирающие птицы.
— Как? — переспросил он и поднял голову. — И в самом деле, как? Кажется, что это невозможно, верно? Но я многие годы размышлял об этом — годы, в которые я не мог выехать из собственной страны, годы, в которые не выходил за пределы собственного дома. Пока меня не вышвырнули на улицу, пока не прогнали по городу с табличкой… — Большим и указательным пальцем он ткнул себя в грудь, и я немедленно подумала о фотографиях, сделанных в период Культурной революции. — Красные отряды сгоняли в толпу людей и вешали им на шею таблички типа «Ученый — ренегат» и «Антипартийный элемент». Пока вы этого не испытали, вам не дано познать человеческую натуру. Прошло много времени, но я постиг одну простую вещь: я понял, что такое невежество. Чем больше я его изучал, тем больше становилось ясно, что их поведение было вызвано невежественностью. Да, в Нанкине была горстка солдат, и в самом деле злобных по натуре. Этого я оспаривать не стану. Ну а другие? Самым большим грехом была их невежественность. Вот так все просто.
Невежественность. Я подумала, что об этом мне многое известно.
— То, что они делали в вашем фильме. Вы это имели в виду? Это и есть невежественность?
Ши Чонгминг не ответил. Его лицо закрылось, и он сделал вид, что занят бумагами. Упоминание о фильме каждый раз заставляло его замолчать.
— Вы это имели в виду, профессор Ши?
Он отодвинул бумаги, убрал все со стола, готовясь перейти к делу.
— Хватит, — сказал он, — не будем об этом говорить. Садитесь и скажите, почему вы сегодня ко мне пришли.
— Я хочу знать, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, то, что они сделали…
— Прошу вас! Ведь вы сегодня не зря ко мне пришли. У вас появились какие-то мысли, я вижу по вашему лицу. Садитесь.
Я неохотно подошла к столу, села напротив, положила руки на колени.
— Ну? — сказал он. — И что же это?
— Я читала, — вздохнула я. — О китайской медицине.
— Это хорошо.
— Есть миф. История о божестве, божественном земледельце, который упорядочил все растения. Верно?
— По вкусу, температуре и качеству. Да. Вы говорите о Шен Нонге.
— Стало быть, я должна решить, к какому из этих разрядов следует отнести средство Фуйюки?
Ши Чонгминг смотрел мне в глаза.
— Что? — спросила я. — Что я такого сказала?
Он вздохнул, откинулся на спинку стула, соединив руки, легонько постукивал пальцами.
— Думаю, пришло время рассказать вам чуть больше о себе.
— Да?
— Не хочу, чтобы вы впустую тратили время. Вы должны знать: у меня очень большие подозрения относительно того, что мы ищем.
— Тогда я вам не нужна…
Он улыбнулся.
— Нет, нужны.
— Почему?
— Потому что я не хочу слышать то, что хочу услышать. Не хочу, чтобы вы, как попугай, приходили ко мне, бесцеремонно и раболепно, и говорили: «Да, сэр, да, сэр, вы совершенно правы, мудрейший». Нет, мне нужна правда. — Он вытащил из-под стопки книг потертую папку. — Я слишком долго работал над этим, чтобы не делать ошибок. Я расскажу вам все, что следует знать. Но не скажу в точности, что именно подозреваю.
Из папки он вынул пожелтевшие бумаги, перевязанные грязной черной лентой. Вместе с бумагами высыпались скрепки и карандашная стружка.
— На поиски Фуйюки у меня ушло много времени, долгие годы. Я узнал о нем очень многое. Все это здесь.
Он толкнул ко мне через стол связку бумаг. Я смотрела на большую неаккуратную пачку. Она едва не свалилась с края стола. Бумаги были официальные, китайские и японские. Тут были ксерокопии газет, правительственный меморандум. Я узнала иероглифы Комитета обороны.
— Что это?
— Это плоды многолетней работы. Большую часть документов я собрал, прежде чем мне разрешили ехать в Японию. Письма, статьи из газет и — самое рискованное, что я сделал, — приобрел отчеты тайных агентов. Не думаю, что вы их поймете, но вам следует знать, как опасен Фуйюки.
— Вы об этом уже говорили.
Он задумчиво улыбнулся.
— Да, понимаю ваш скептицизм. С виду он очень стар. Может даже показаться добрым человеком. Милосердным.
— Нельзя ничего сказать, пока не поговоришь с человеком.
— Интересно, правда? Самая могущественная акула Токио, крупнейший производитель и нелегальный импортер метамфетаминаnote 60 — интересно, каким безобидным он кажется. Но не обманывайтесь. — Ши Чонгминг выпрямился. — Он безжалостен. Вы не можете вообразить, как много людей умерло по его вине, пока он руководил трафиком распространения амфетамина между Токио и бедными корейскими портами. И, возможно, самое интригующее здесь то, как внимательно он подбирает свое окружение. Он придумал уникальную технологию — в этих документах есть все, если вы знаете, на что обращать внимание. Он искуснейший манипулятор! Он изучает в газетах статьи об уголовных делах, тщательно отбирает заинтересовавшие его случаи, платит адвокатам за защиту тех или иных подозреваемых. Если дело решается в их пользу, они становятся преданными Фуйюки до конца жизни.
— А вы знаете… — Я придвинулась к Чонгмингу и инстинктивно понизила голос. — О медсестре?
Ши Чонгминг с серьезным видом кивнул.
— Да. Это его медсестра и телохранитель. Огава. Те, кто ее боятся, совершенно правы. — Он заговорил так же тихо, как и я, словно нас могли подслушать. — Господин Фуйюки любит садистов. Ему по душе люди, не знающие, что такое добро и зло. Он взял к себе медсестру за блестящий криминальный талант и за абсолютную неспособность к сочувствию. — Чонгминг указал на документы. — Если прочтете это, то обнаружите ссылки на Зверя Сайтамыnote 61 в популярных газетах. Ее методы превратили ее в живой японский миф, о ней ходит много слухов.
— И каковы же эти методы?
Чонгминг кивнул и слегка сжал нос, то ли желая избавиться от воспоминания, то ли пытаясь подавить желание чихнуть.
— Естественно, — сказал он, убрав руку и выдохнув, — насилие — необходимая составляющая жизни у якудзы. Возможно, в этом нет ничего удивительного, учитывая ее сексуальную природу, неудивительно и то, что она склонна… — Его глаза уставились в пространство над моей головой. — Склонна украшать свои преступления.
— Украшать?
Он не ответил. Поджал губы и сказал:
— Я ее не видел, но слышал, что она необычайно высокого роста.
— Некоторые девушки в клубе думают, что она мужчина.
— Тем не менее она женщина. Женщина — не знаю, как это сказать по-английски — с какой-то дисфункцией организма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— А вы что же, простили? — спросила я. Он кивнул.
— Как вы могли?
Ши Чонгминг закрыл глаза, на его лице играла улыбка. Он долго молчал, обдумывая ответ. Могло показаться, что он уснул, если бы не его руки — они двигались и трепетали, как умирающие птицы.
— Как? — переспросил он и поднял голову. — И в самом деле, как? Кажется, что это невозможно, верно? Но я многие годы размышлял об этом — годы, в которые я не мог выехать из собственной страны, годы, в которые не выходил за пределы собственного дома. Пока меня не вышвырнули на улицу, пока не прогнали по городу с табличкой… — Большим и указательным пальцем он ткнул себя в грудь, и я немедленно подумала о фотографиях, сделанных в период Культурной революции. — Красные отряды сгоняли в толпу людей и вешали им на шею таблички типа «Ученый — ренегат» и «Антипартийный элемент». Пока вы этого не испытали, вам не дано познать человеческую натуру. Прошло много времени, но я постиг одну простую вещь: я понял, что такое невежество. Чем больше я его изучал, тем больше становилось ясно, что их поведение было вызвано невежественностью. Да, в Нанкине была горстка солдат, и в самом деле злобных по натуре. Этого я оспаривать не стану. Ну а другие? Самым большим грехом была их невежественность. Вот так все просто.
Невежественность. Я подумала, что об этом мне многое известно.
— То, что они делали в вашем фильме. Вы это имели в виду? Это и есть невежественность?
Ши Чонгминг не ответил. Его лицо закрылось, и он сделал вид, что занят бумагами. Упоминание о фильме каждый раз заставляло его замолчать.
— Вы это имели в виду, профессор Ши?
Он отодвинул бумаги, убрал все со стола, готовясь перейти к делу.
— Хватит, — сказал он, — не будем об этом говорить. Садитесь и скажите, почему вы сегодня ко мне пришли.
— Я хочу знать, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, то, что они сделали…
— Прошу вас! Ведь вы сегодня не зря ко мне пришли. У вас появились какие-то мысли, я вижу по вашему лицу. Садитесь.
Я неохотно подошла к столу, села напротив, положила руки на колени.
— Ну? — сказал он. — И что же это?
— Я читала, — вздохнула я. — О китайской медицине.
— Это хорошо.
— Есть миф. История о божестве, божественном земледельце, который упорядочил все растения. Верно?
— По вкусу, температуре и качеству. Да. Вы говорите о Шен Нонге.
— Стало быть, я должна решить, к какому из этих разрядов следует отнести средство Фуйюки?
Ши Чонгминг смотрел мне в глаза.
— Что? — спросила я. — Что я такого сказала?
Он вздохнул, откинулся на спинку стула, соединив руки, легонько постукивал пальцами.
— Думаю, пришло время рассказать вам чуть больше о себе.
— Да?
— Не хочу, чтобы вы впустую тратили время. Вы должны знать: у меня очень большие подозрения относительно того, что мы ищем.
— Тогда я вам не нужна…
Он улыбнулся.
— Нет, нужны.
— Почему?
— Потому что я не хочу слышать то, что хочу услышать. Не хочу, чтобы вы, как попугай, приходили ко мне, бесцеремонно и раболепно, и говорили: «Да, сэр, да, сэр, вы совершенно правы, мудрейший». Нет, мне нужна правда. — Он вытащил из-под стопки книг потертую папку. — Я слишком долго работал над этим, чтобы не делать ошибок. Я расскажу вам все, что следует знать. Но не скажу в точности, что именно подозреваю.
Из папки он вынул пожелтевшие бумаги, перевязанные грязной черной лентой. Вместе с бумагами высыпались скрепки и карандашная стружка.
— На поиски Фуйюки у меня ушло много времени, долгие годы. Я узнал о нем очень многое. Все это здесь.
Он толкнул ко мне через стол связку бумаг. Я смотрела на большую неаккуратную пачку. Она едва не свалилась с края стола. Бумаги были официальные, китайские и японские. Тут были ксерокопии газет, правительственный меморандум. Я узнала иероглифы Комитета обороны.
— Что это?
— Это плоды многолетней работы. Большую часть документов я собрал, прежде чем мне разрешили ехать в Японию. Письма, статьи из газет и — самое рискованное, что я сделал, — приобрел отчеты тайных агентов. Не думаю, что вы их поймете, но вам следует знать, как опасен Фуйюки.
— Вы об этом уже говорили.
Он задумчиво улыбнулся.
— Да, понимаю ваш скептицизм. С виду он очень стар. Может даже показаться добрым человеком. Милосердным.
— Нельзя ничего сказать, пока не поговоришь с человеком.
— Интересно, правда? Самая могущественная акула Токио, крупнейший производитель и нелегальный импортер метамфетаминаnote 60 — интересно, каким безобидным он кажется. Но не обманывайтесь. — Ши Чонгминг выпрямился. — Он безжалостен. Вы не можете вообразить, как много людей умерло по его вине, пока он руководил трафиком распространения амфетамина между Токио и бедными корейскими портами. И, возможно, самое интригующее здесь то, как внимательно он подбирает свое окружение. Он придумал уникальную технологию — в этих документах есть все, если вы знаете, на что обращать внимание. Он искуснейший манипулятор! Он изучает в газетах статьи об уголовных делах, тщательно отбирает заинтересовавшие его случаи, платит адвокатам за защиту тех или иных подозреваемых. Если дело решается в их пользу, они становятся преданными Фуйюки до конца жизни.
— А вы знаете… — Я придвинулась к Чонгмингу и инстинктивно понизила голос. — О медсестре?
Ши Чонгминг с серьезным видом кивнул.
— Да. Это его медсестра и телохранитель. Огава. Те, кто ее боятся, совершенно правы. — Он заговорил так же тихо, как и я, словно нас могли подслушать. — Господин Фуйюки любит садистов. Ему по душе люди, не знающие, что такое добро и зло. Он взял к себе медсестру за блестящий криминальный талант и за абсолютную неспособность к сочувствию. — Чонгминг указал на документы. — Если прочтете это, то обнаружите ссылки на Зверя Сайтамыnote 61 в популярных газетах. Ее методы превратили ее в живой японский миф, о ней ходит много слухов.
— И каковы же эти методы?
Чонгминг кивнул и слегка сжал нос, то ли желая избавиться от воспоминания, то ли пытаясь подавить желание чихнуть.
— Естественно, — сказал он, убрав руку и выдохнув, — насилие — необходимая составляющая жизни у якудзы. Возможно, в этом нет ничего удивительного, учитывая ее сексуальную природу, неудивительно и то, что она склонна… — Его глаза уставились в пространство над моей головой. — Склонна украшать свои преступления.
— Украшать?
Он не ответил. Поджал губы и сказал:
— Я ее не видел, но слышал, что она необычайно высокого роста.
— Некоторые девушки в клубе думают, что она мужчина.
— Тем не менее она женщина. Женщина — не знаю, как это сказать по-английски — с какой-то дисфункцией организма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85