— А вы можете себя представить штатным сотрудником среди нашего медперсонала? — спросила Симона. — Хотя бы временно. Пока не уладите свои дела.
— Шеф О'Нейла не допустит меня к испытаниям.
— И тем не менее.
— А что вам от этого проку, если мы все равно не сможем провести испытания?
— Мне хотя бы не придется больше видеть физиономию Вирта. Кундерт улыбнулся.
— Это безусловно уважительная причина.
Врач больницы зарабатывает, конечно, немного, но денег, выделенных на Конрада, тоже слишком мало. Симоне не оставалось ничего другого, как поговорить с Урсом.
— Ты уверена, что это снимет с тебя тяжесть забот?
— Наверняка. Кундерт официально будет целиком и полностью занят только Конрадом.
— А что говорит Эльвира по этому поводу?
— Мне не хотелось бы обсуждать с ней все проблемы, вплоть до проблем с моей беременностью.
Этот аргумент возымел силу, и доктор Петер Кундерт мог немедленно приступать к работе.
Кони должен был оставаться лежать в постели, хотя и боялся темноты. Ему запрещали звать кого-нибудь или вставать. Иначе его заберут те горластые черные мужчины с белыми глазами, которые таскают уголь. Они приходили с тяжелыми черными мешками в подвал гостиницы, а уходили с пустыми. Однажды он видел, как один из них снова вышел с наполненным мешком. Он спросил маму Анну, а что у него там в мешке. «Такие же непослушные, как и ты».
— И что он с ними сделает?
— А ты как думаешь, что делают с непослушными?
Кони не знал, но рисовал себе картины одну страшнее другой. Но самое страшное было, если ему навсегда придется остаться в черном мешке. В вечной темноте. Раньше Кони никогда не боялся темноты. Только с тех пор, как они попали в Лондон. В Лондоне вдруг раздавался вой сирен, и потом вокруг делалось темно. Они готовятся к войне, так это называлось, и по людям было видно, что им тоже страшно. Собственно, он боялся воя сирен, но поскольку темнота была связана с этим воем, он стал бояться и темноты.
Кони мог, конечно, выбирать между боязнью темноты и страхом, что его засекут, если он зажжет свет. Случалось и так, что он выбирал второе и зажигал свет. За это мама Анна привязала его сейчас за ногу к кровати. Он слышал рядом с собой голос мужчины, но тот не должен был его видеть. Если этот мужчина увидит его, Кони попадет в черный мешок.
Сестра Ранья сидела в комнате наверху и наблюдала по монитору за спальней Конрада. В спальне было темно, и просматривались только контуры тела Конрада Ланга на белеющем фоне постели. Он не двигался, но она знала, что он не спит. Когда Конрад Ланг спал на спине, как сейчас, он храпел. Но храпа слышно не было. Только слабое дыхание и глубокие вздохи того, кто лежит ночью в темноте без сна. Сестра Ранья встала со стула и тихо пошла по лестнице вниз. Она осторожно нажала на ручку двери в спальню. Когда она вошла в комнату, она заметила, что он затаил дыхание.
— Господин Ланг? — позвала она шепотом. Никакой реакции. Она подошла к кровати. — Господин Ланг?
Конрад Ланг не шевелился. Теперь сестра Ранья забеспокоилась. Она поискала рукой выключатель, который находился рядом со звонком на перекладине над кроватью, и зажгла свет.
Конрад Ланг закрыл руками лицо.
— Я не зажигал света, мама Анна, — сказал он умоляющим голосом.
— Mama Anna isn't here, — сказала сестра Ранья и обняла его.
Передавая на следующее утро дежурство сестре Ирме, сестра Ранья рассказала ей о произошедшем ночью.
— Скажите доктору, бесы прошлого не дают ему спать. Позднее Кундерт просмотрел с Симоной ночную запись. — Почему же он так боялся света? — спросила Симона.
— Он вообще не боялся света. Боялся только зажечь его. Потому что мама Анна запрещала ему это. Он не боится света. Он боится мамы Анны.
Доктор Кундерт перемотал пленку назад. До того места, где Конрад Ланг закрывает лицо руками и умоляет: «Я не зажигал света, мама Анна».
— «Мама Анна», — повторила Симона. — Есть ли у вас какая догадка, почему он называет ее то мама Анна, то мама Вира?
— Возможно, на своем детском языке, — предположил Кундерт.
— А может, и так: два мальчика-ровесника, и оба называют своих матерей «мама». И это ведет к постоянной путанице. Отсюда мама Анна и мама Вира.
Через неделю пришло согласие Комиссии по вопросам медицинской этики на однократное проведение испытания препарата РОМ-55 на пациенте Конраде Ланге, шестидесяти семи лет. Доктор Кундерт никак не мог дождаться момента, когда можно будет сообщить об этом Симоне. Но Симона плохо провела ночь. Урс настоял на том, чтобы вызвать доктора Шперри. Тот зашел еще до начала своих приемных часов и прописал ей постельный режим.
Канделярия, домоправительница, получила строгие указания: никаких посетителей и никаких телефонных разговоров.
— Но это очень важно, — настаивал доктор Кундерт.
— Если доктор сказал «нет», значит, нет, — ответила Канделярия. — Вы ведь сами доктор.
Так что ему пришлось дожидаться второй половины дня, когда Симона почувствовала себя лучше и, несмотря на протесты Канделярии, пришла в гостевой домик.
— Можно начинать, — бросил на ходу Кундерт, когда она вошла в дежурную комнату, которая все больше превращалась в комнату наблюдения за больным по телемонитору
Симона подумала сначала, что это относится к экрану, на котором было видно, как мучается возле постели физиотерапевт с безразличным ко всему Конрадом. И только заметив, с какой ухмылкой он ждет ее реакции, она все поняла.
— Вам дали зеленый свет?
— Завтра О'Нейл придет с установкой для РОМ-55. Послезавтра можно уже будет попробовать.
— Так быстро?
— С каждым днем промедления мы теряем все больше нервных клеток.
Симона присела к столу, на котором стояли кофейные чашки и термос. Она сильно изменилась за последние месяцы — почти перестала пользоваться косметикой и меньше следила за своей одеждой. По ее фигуре беременности почти не было заметно.
— Вам уже лучше? — спросил доктор Кундерт. Симона кивнула.
— Можем ли мы на вас рассчитывать?
— Конечно, вы можете на меня рассчитывать. Но меня больше бы устроило, если бы вы отвели для меня время во второй половине дня.
Любимым фото Конрада был кабриолет «мерседес» на опушке леса. К машине прислонилась Эльвира, вся в белом — узкая миди-юбка, короткий двубортный жакет с широкими лацканами, перчатки, берет, надвинутый на правое ухо. И только туфли и чулки черные. На первый взгляд кажется, что она на снимке одна. Но когда Конрад увидел это фото в первый раз, он тут же обратил внимание Симоны на вихор за задним левым крылом «мерседеса»: «Кони». Потом Конрад показал на переднее левое крыло: «Томи». И там в выемке между фарой и радиатором можно было заметить спрятавшегося и глазевшего оттуда мальчишку.
— «Мерседес» дает сто десять километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54