Но и здесь тебе ничего не перепадет! Я – верная жена!
– Не сомневаюсь.
– Мне вообще-то надо одеваться. Мы с мамой идем к портнихе. Забирать свадебное платье.
– Знаешь, Вася, я никогда тебя не забуду…
– Я тоже буду помнить вас вечно, Антон Борисович, как самого любимого учителя!
Уже в прихожей она сунула ему в руку какую-то бумажку.
– Здесь адрес моей подруги. Если захочешь мне написать, она перешлет.
– Прощай!
Выйдя из подъезда, Антон не удержался, оглянулся на ее окно. Василина стояла в голубом халатике, несчастная, раздавленная. Лицо сводили судороги, перешедшие в необузданный рев маленькой девочки. На крик прибежала мать, прижала ее к себе, но Василина вырвалась из объятий. Исчезла.
Он тоже постарался исчезнуть.
Как-то проснулся среди ночи. Перелез через спящую жену. Пошел на кухню попить. Заглянул в календарь. И понял, что сейчас у них брачная ночь. Представил, как ее ласкают чужие руки. Грудь сдавило, как в тот раз. Он уже успел привыкнуть к этому недугу, но в ту ночь боль не отпускала. Решил принять душ. Встал под сильную холодную струю. Хотелось орать, но за стеной спала дочь. Орал молча, раскрыв рот, сжав кулаки, раскачиваясь под душем.
Как-то обнаружил в кармане записку с адресом ее подруги. И кстати. Приближался Васин день рождения. Пошел на почту. Прихватил из дома раритет – Кнут Гамсун, «Плоды земли». Издание двадцать третьего года. Подписал: «В память о факультативах по зарубежной литературе. Твой учитель».
* * *
Как-то должен был возвращаться из Москвы поездом. Купил билет на красноярский «Енисей», потому что он пять минут стоял в маленьком удмуртском городе. Было пять утра. За окном зимний деревенский пейзаж. Фонари лишь на станции. Дальше тьма. Поезд тронулся…
* * *
Потом пошли звонки. Безымянные. Похожие на провалы в пропасть. Жену это очень сердило:
– Опять молчат! Какое-то слишком робкое создание! Явно тебе!
– Мне тоже не отвечают.
Теперь у них возникали скандалы по малейшему поводу.
Как-то звонок разбудил его среди ночи.
– Алло! Я вас слушаю, – интимно прошептал Антон.
В ответ кто-то всхлипнул. Еще раз. Он хотел заорать: «Вася! Где ты? Я сейчас примчусь к тебе, только не плачь! Все еще образуется!» Но страх перед Маргаритой уже перерос в болезнь. Он осторожно положил трубку на рычаг.
Года через два после этого он снова – уже случайно – оказался в красноярском поезде. Теперь он не мучился ради пятиминутной стоянки в удмуртском захолустье. Сразу после Кирова он уснул. И вдруг почувствовал сильный толчок в грудь, и сладенький голос над ухом промурлыкал: «А ведь она уже умерла! Умерла! Так-то вот! Сходил бы на могилку – проведал…»
За окном – тот же деревенский пейзаж. Маленькая круглая бабенция в огромных сапожищах месила привокзальную грязь.
* * *
Солнце сегодня так и не показалось. Спина озябла. Земля с каждым днем все холоднее.
– Она не умерла, слава Богу! – обратился Полежаев к пчелам и шмелям, которым было наплевать на его откровения.
А ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как они познакомились. Десять лет. Ему всего тридцать пять. Он молод и полон сил. И все же кажется, что минуло столетие. Что все это было не с ним. В какой-то другой, ирреальной жизни.
Он вздрогнул. По ноге ползла пчела. Смахнул ее на траву и вдруг осознал всю трагедию происходящего. Бедняжка вылетела из улья, чтобы умереть. Крылышки износились от тяжких трудов и больше не служили ей. Она переваливалась с травки на травку в предчувствии долгожданного покоя. Ей, наверно, хотелось умереть на цветке, потому что она несколько раз пыталась подняться по стеблю, но тщетно. Всем нам хочется обставить это дело понарядней.
«И всего-то она прожила три месяца. Длиной в столетие…»
* * *
Он позвонил Василине на работу.
– Ну, как ты?
– Держусь. Только сегодня в редакции спохватились, что Лени третий день нет. Главный редактор рвет и мечет. Обратился в милицию. Может, хоть теперь пошевелятся эти господа? Ты как? Не разгадал, почему Леня написал твою фамилию на той бумажке?
После того как Еремин пренебрежительно отнесся к писанине журналиста, Антон и думать забыл о листке с текстом.
– Не хочешь встретиться? – закинул удочку Полежаев.
– Ой, Антоша, только не сегодня! Ведь ты наверняка ударишься в воспоминания, а мне сейчас не до этого. И вообще я превратилась в самую обыкновенную бабу, с которой тебе не о чем говорить. Стоит только прикинуть, что Маргарите тогда было двадцать пять, а мне сегодня уже двадцать восемь, – и все станет ясно. Ты любил во мне девочку. Ее больше нет.
– Главное, поменьше философствуй. Я твою теорию разобью в пух и прах, вот только доберусь до тебя! Может, сходим в «Иллюзион»? Ты раньше любила бегать по киношкам. Обещаю не ударяться в воспоминания.
– Ты уже в них ударяешься, даже по телефону. Нет, Антоша, сегодня я должна побыть одна.
– Вася, ты представить себе не можешь, как ты меня осчастливила своим возникновением.
– Вот этого я и боялась больше всего! Позвони мне завтра.
«Все правильно. Тоже придумал! Звать ее в „Иллюзион“! Она мне помешает вести расследование. К тому же придется объяснять, что ее дорогой Леня ходил туда в понедельник с какой-то бабой. Что я так пекусь об этом деле? Чувствую перед ней вину? Или хочу доказать Костяну, что он – хреновая ищейка, идет по ложному следу? Или меня задело, что Васин муж дважды упомянул мою фамилию? Черт его знает, но что-то зудит внутри! То ли предчувствие, то ли очередная блажь!»
Стоило ему войти в кассы кинотеатра, как он тут же сделал открытие. Оказалось, что по понедельникам в девятнадцать ноль-ноль идут исключительно фильмы на французском языке. 25-го шел «Призрак свободы» Луиса Бунюэля. Такой фильм можно смотреть и без перевода. И все же.
Заглянул в окошко администратора.
– А фильмы на французском у вас демонстрируются с субтитрами?
– Если есть субтитры, мы указываем в афише.
Значит, «Призрак свободы» был без субтитров.
«Какого лешего! Ведь он ни бельмеса не понял! Подозрительно. Может, его спутница переводила ему на ушко? Она француженка? Вот и газета на кухне, за батареей! Браво, Полежаев! Все как по маслу! Тут даже Костян бессилен со всем своим научным подходом».
Погруженный в свои мысли, он не заметил, как рядом выстроилась очередь. Шумная толпа, в основном картавая и говорящая в нос, не обращала на него внимания. Антон решил, что для дальнейшего расследования ему все же необходимо попасть в кинотеатр. Но не успел он пристроиться в хвост очереди, как чей-то детский голосок пропел в самое ухо:
– Вы стои-ите?
Полежаев обернулся.
Улыбка так и светилась на милой девичьей мордашке. На вид ей было лет пятнадцать, хотя наверняка больше, судя по проницательности совсем не детского взгляда. Впрочем, кто их разберет, современных девиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Не сомневаюсь.
– Мне вообще-то надо одеваться. Мы с мамой идем к портнихе. Забирать свадебное платье.
– Знаешь, Вася, я никогда тебя не забуду…
– Я тоже буду помнить вас вечно, Антон Борисович, как самого любимого учителя!
Уже в прихожей она сунула ему в руку какую-то бумажку.
– Здесь адрес моей подруги. Если захочешь мне написать, она перешлет.
– Прощай!
Выйдя из подъезда, Антон не удержался, оглянулся на ее окно. Василина стояла в голубом халатике, несчастная, раздавленная. Лицо сводили судороги, перешедшие в необузданный рев маленькой девочки. На крик прибежала мать, прижала ее к себе, но Василина вырвалась из объятий. Исчезла.
Он тоже постарался исчезнуть.
Как-то проснулся среди ночи. Перелез через спящую жену. Пошел на кухню попить. Заглянул в календарь. И понял, что сейчас у них брачная ночь. Представил, как ее ласкают чужие руки. Грудь сдавило, как в тот раз. Он уже успел привыкнуть к этому недугу, но в ту ночь боль не отпускала. Решил принять душ. Встал под сильную холодную струю. Хотелось орать, но за стеной спала дочь. Орал молча, раскрыв рот, сжав кулаки, раскачиваясь под душем.
Как-то обнаружил в кармане записку с адресом ее подруги. И кстати. Приближался Васин день рождения. Пошел на почту. Прихватил из дома раритет – Кнут Гамсун, «Плоды земли». Издание двадцать третьего года. Подписал: «В память о факультативах по зарубежной литературе. Твой учитель».
* * *
Как-то должен был возвращаться из Москвы поездом. Купил билет на красноярский «Енисей», потому что он пять минут стоял в маленьком удмуртском городе. Было пять утра. За окном зимний деревенский пейзаж. Фонари лишь на станции. Дальше тьма. Поезд тронулся…
* * *
Потом пошли звонки. Безымянные. Похожие на провалы в пропасть. Жену это очень сердило:
– Опять молчат! Какое-то слишком робкое создание! Явно тебе!
– Мне тоже не отвечают.
Теперь у них возникали скандалы по малейшему поводу.
Как-то звонок разбудил его среди ночи.
– Алло! Я вас слушаю, – интимно прошептал Антон.
В ответ кто-то всхлипнул. Еще раз. Он хотел заорать: «Вася! Где ты? Я сейчас примчусь к тебе, только не плачь! Все еще образуется!» Но страх перед Маргаритой уже перерос в болезнь. Он осторожно положил трубку на рычаг.
Года через два после этого он снова – уже случайно – оказался в красноярском поезде. Теперь он не мучился ради пятиминутной стоянки в удмуртском захолустье. Сразу после Кирова он уснул. И вдруг почувствовал сильный толчок в грудь, и сладенький голос над ухом промурлыкал: «А ведь она уже умерла! Умерла! Так-то вот! Сходил бы на могилку – проведал…»
За окном – тот же деревенский пейзаж. Маленькая круглая бабенция в огромных сапожищах месила привокзальную грязь.
* * *
Солнце сегодня так и не показалось. Спина озябла. Земля с каждым днем все холоднее.
– Она не умерла, слава Богу! – обратился Полежаев к пчелам и шмелям, которым было наплевать на его откровения.
А ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как они познакомились. Десять лет. Ему всего тридцать пять. Он молод и полон сил. И все же кажется, что минуло столетие. Что все это было не с ним. В какой-то другой, ирреальной жизни.
Он вздрогнул. По ноге ползла пчела. Смахнул ее на траву и вдруг осознал всю трагедию происходящего. Бедняжка вылетела из улья, чтобы умереть. Крылышки износились от тяжких трудов и больше не служили ей. Она переваливалась с травки на травку в предчувствии долгожданного покоя. Ей, наверно, хотелось умереть на цветке, потому что она несколько раз пыталась подняться по стеблю, но тщетно. Всем нам хочется обставить это дело понарядней.
«И всего-то она прожила три месяца. Длиной в столетие…»
* * *
Он позвонил Василине на работу.
– Ну, как ты?
– Держусь. Только сегодня в редакции спохватились, что Лени третий день нет. Главный редактор рвет и мечет. Обратился в милицию. Может, хоть теперь пошевелятся эти господа? Ты как? Не разгадал, почему Леня написал твою фамилию на той бумажке?
После того как Еремин пренебрежительно отнесся к писанине журналиста, Антон и думать забыл о листке с текстом.
– Не хочешь встретиться? – закинул удочку Полежаев.
– Ой, Антоша, только не сегодня! Ведь ты наверняка ударишься в воспоминания, а мне сейчас не до этого. И вообще я превратилась в самую обыкновенную бабу, с которой тебе не о чем говорить. Стоит только прикинуть, что Маргарите тогда было двадцать пять, а мне сегодня уже двадцать восемь, – и все станет ясно. Ты любил во мне девочку. Ее больше нет.
– Главное, поменьше философствуй. Я твою теорию разобью в пух и прах, вот только доберусь до тебя! Может, сходим в «Иллюзион»? Ты раньше любила бегать по киношкам. Обещаю не ударяться в воспоминания.
– Ты уже в них ударяешься, даже по телефону. Нет, Антоша, сегодня я должна побыть одна.
– Вася, ты представить себе не можешь, как ты меня осчастливила своим возникновением.
– Вот этого я и боялась больше всего! Позвони мне завтра.
«Все правильно. Тоже придумал! Звать ее в „Иллюзион“! Она мне помешает вести расследование. К тому же придется объяснять, что ее дорогой Леня ходил туда в понедельник с какой-то бабой. Что я так пекусь об этом деле? Чувствую перед ней вину? Или хочу доказать Костяну, что он – хреновая ищейка, идет по ложному следу? Или меня задело, что Васин муж дважды упомянул мою фамилию? Черт его знает, но что-то зудит внутри! То ли предчувствие, то ли очередная блажь!»
Стоило ему войти в кассы кинотеатра, как он тут же сделал открытие. Оказалось, что по понедельникам в девятнадцать ноль-ноль идут исключительно фильмы на французском языке. 25-го шел «Призрак свободы» Луиса Бунюэля. Такой фильм можно смотреть и без перевода. И все же.
Заглянул в окошко администратора.
– А фильмы на французском у вас демонстрируются с субтитрами?
– Если есть субтитры, мы указываем в афише.
Значит, «Призрак свободы» был без субтитров.
«Какого лешего! Ведь он ни бельмеса не понял! Подозрительно. Может, его спутница переводила ему на ушко? Она француженка? Вот и газета на кухне, за батареей! Браво, Полежаев! Все как по маслу! Тут даже Костян бессилен со всем своим научным подходом».
Погруженный в свои мысли, он не заметил, как рядом выстроилась очередь. Шумная толпа, в основном картавая и говорящая в нос, не обращала на него внимания. Антон решил, что для дальнейшего расследования ему все же необходимо попасть в кинотеатр. Но не успел он пристроиться в хвост очереди, как чей-то детский голосок пропел в самое ухо:
– Вы стои-ите?
Полежаев обернулся.
Улыбка так и светилась на милой девичьей мордашке. На вид ей было лет пятнадцать, хотя наверняка больше, судя по проницательности совсем не детского взгляда. Впрочем, кто их разберет, современных девиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100