— Он умолк, словно исчерпав все доводы.
— Никакой он не обезумевший, — возразил я. — В Церкви что-то неладно. Там завелась паршивая овца, убиты трое. Церкви грозит опасность, и кто-то хочет решить эту проблему с помощью пистолета. — Я осмелился быть до конца откровенным. Элизабет говорила, что Санданато или свой человек в Ватикане, или же несостоявшийся монах. Я подозревал, что и то и другое. Она также назвала его «совестью» кардинала Д'Амбрицци. — Что происходит внутри Церкви? Вы должны знать. Папа умирает... и тут вдруг эти три убийства. Возможно, есть связь? Возможно, Церковь разрывают какие-то внутренние противоречия? Может, это гражданская война?...
— Церковь всегда разрывали противоречия.
Он курил «Голуаз», пальцы в желтых никотиновых пятнах, глаза сощурены. Тяжелая прядь черных волос упала на лоб, и он откинул ее ладонью. Сколько ему? Тридцать пять? Сорок? Сколько еще он продержится?... Он принадлежал к тому типу людей, что словно сжигают себя изнутри. По словам Элизабет, Вэл считала его фанатиком, маньяком. Что-то не очень похоже; наверное, Вэл хотела тем самым сказать, что расходилась с ним во взглядах. Интересно, что он думал о моей сестре? Едва успел этот вопрос оформиться в моей голове, как он заговорил.
— Ваша сестра... — начал он. — Никто не подвергал сомнениям искренность ее убеждений, но многие отказывали ей в мудрости. Вся эта публичность, ее выступления и книги... самой природой она была создана для того, чтоб теребить и рвать ткань Церкви. Она была одержима идеей реформации Церкви.
— И вы, я так понял, отказывали ей в мудрости?
— Я и ваша сестра... мы шли к Церкви разными путями. Я был очарован самой сутью Церкви, системами веры, Церковью в том виде, какая она есть и какой всегда была. А ваша сестра была прежде всего гуманисткой и уже потом — католичкой. Я понимал, что Церковь по природе своей общество закрытое. Она же считала, что Церковь можно и должно демократизировать. Меня заботила душа человека и способы ее спасения. Вэл же относилась к Церкви как к некоему благотворительному агентству, долг которого сделать жизнь всех своих детей на земле лучше...
— А вас интересовал каждый человек в отдельности?
Санданато не попался на этот крючок.
— Церковь многое может сделать, — с улыбкой ответил он. — Но главная ее забота — вечное спасение. В конечном счете это и составляет смысл и суть самого существования Церкви, не так ли? Это мирские власти должны заботиться о благосостоянии своих граждан. А вовсе не Церковь. И стоит ей задаться этими мирскими целями, как истинная роль ее тут же ослабнет. Пока что Церковь к этому еще не готова. Да и не ее это дело. А люди склонны забывать об этом, они озабочены своим благополучием. Хотят жить лучше, голосуют за это. Но к Церкви должно обращаться лишь с молитвой, а не с голосованием. Для голосования предназначены другие места.
— Стало быть, вы находились в оппозиции к моей сестре?
— Громко сказано, — ответил он. — Порой я и к своему шефу, кардиналу Д'Амбрицци, нахожусь в оппозиции. В Церкви вообще, знаете ли, часто не соглашаются и много спорят.
— Так вы не считаете, что Вэл убили за убеждения?
— Понятия не имею, за что убили вашу сестру, Локхарта и Хеффернана.
Я размышлял о том, что говорили мне Вэл, Санданато и Дрю Саммерхейс о работе Локхарта. Как могли все эти столь непохожие люди состоять в одной Церкви? На мой взгляд, у каждого из них Церковь была своя.
— И все равно я узнаю.
Я твердил эту фразу, точно заезженная пластинка. Возможно, я хотел понять, у кого из них Церковь была настоящей, а у кого... просто властвовала. Если удастся остановить этот калейдоскоп, возможно, я увижу ясную картину.
— Должен сказать, мой друг, я совершенно согласен с тем, что говорила вам сестра Элизабет. Подумайте дважды, прежде чем предпринять что-либо. Иначе влезете в такие дебри, что окончательно запутаетесь. — Он загасил сигарету в пепельнице. — Но если вы так настроились, почему бы не полететь в Рим вместе со мной? Поспрашивайте людей, поговорите с кардиналом Д'Амбрицци, вы ведь вроде бы знаете его еще с детства. Уверен, он очень обрадуется вам.
— Возможно, мои поиски и заведут меня в Рим, — ответил я. — Но только не сейчас. Не хочу, чтоб властные структуры Церкви велели мне заткнуться раз и навсегда.
— Жаль, — протянул он. — Тут я с вами согласен. Церковь очень ревностно охраняет свои тайны.
— Мне тоже жаль, но я обречен на это...
— Мы все вовлечены в поиски правды, все хотим знать, почему это случилось...
— Разница есть. Как в случае с ветчиной и яйцами. Поросенок обречен. Куры всего лишь вовлечены в процесс.
Он не сразу понял меня, слегка нахмурился, затем кивнул в знак того, что до него дошло, и на губах заиграла слабая улыбка.
* * *
Санданато не скрывал своих убеждений. Он не побоялся рассказать мне, в чем именно не согласен с Вэл. И я ценил его участие. Санданато, решил я, был типичным карьерным ватиканцем. Ему удавалось отделить свои взгляды на Церковь отличных с ней взаимоотношений, однако — и я был уверен в этом — стоит разразиться кризису, и он будет яростно поддерживать Церковь. А все остальное время он счастливо проводил в дебатах и упражнениях ума. Он умел соединить теорию с практикой, уравновесить их.
Даром, что ли, являлся «совестью» Д'Амбрицци. Мало того, он являлся также главой кардинальского совета. И я был готов побиться об заклад, поставить на кон даже собственный дом, что он сводил теорию с практикой лишь с одной целью — на благо Церкви, что бы он там под этим ни понимал. Впрочем, разговор с ним после ссоры с Элизабет меня успокоил. И прояснил расклад сил. Я понял его позицию. Однако намерения своего не изменил, и я вполне недвусмысленно дал это понять монсеньеру Санданато.
В Принстон мы поехали вместе и пригласили Маргарет Кордер на обед в маленький французский ресторанчик, где говорили в основном о наглых домогательствах газетчиков. Слава богу, им есть чем заняться в Нью-Йорке, ведь там произошло целых два убийства. Санданато попрощался с Маргарет в вестибюле «Нассау Инн», не преминув отметить, что всегда будет рад видеть ее в Риме. Я тоже попрощался с ней и сказал, что жду завтра с утра.
Ночь выдалась ясная и очень холодная. Луна казалась какой-то ненастоящей, слишком большой и яркой, как на декорациях. Звезды подмигивали из глубин иссиня-черного неба. Санданато уезжал на следующий день. Мы вернулись домой, и он сразу поднялся к себе, собирать вещи. Я планировал навестить отца с утра. И решил пока что проследить за последними неделями жизни Вэл. Первая моя остановка была в Александрии. Надо выяснить, чем она занималась в Египте эти несколько дней. Я размышлял, как лучше приступить к делу, когда вошел Санданато.
Он стоял передо мной со стеснительной улыбкой и с парой старых коньков в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
— Никакой он не обезумевший, — возразил я. — В Церкви что-то неладно. Там завелась паршивая овца, убиты трое. Церкви грозит опасность, и кто-то хочет решить эту проблему с помощью пистолета. — Я осмелился быть до конца откровенным. Элизабет говорила, что Санданато или свой человек в Ватикане, или же несостоявшийся монах. Я подозревал, что и то и другое. Она также назвала его «совестью» кардинала Д'Амбрицци. — Что происходит внутри Церкви? Вы должны знать. Папа умирает... и тут вдруг эти три убийства. Возможно, есть связь? Возможно, Церковь разрывают какие-то внутренние противоречия? Может, это гражданская война?...
— Церковь всегда разрывали противоречия.
Он курил «Голуаз», пальцы в желтых никотиновых пятнах, глаза сощурены. Тяжелая прядь черных волос упала на лоб, и он откинул ее ладонью. Сколько ему? Тридцать пять? Сорок? Сколько еще он продержится?... Он принадлежал к тому типу людей, что словно сжигают себя изнутри. По словам Элизабет, Вэл считала его фанатиком, маньяком. Что-то не очень похоже; наверное, Вэл хотела тем самым сказать, что расходилась с ним во взглядах. Интересно, что он думал о моей сестре? Едва успел этот вопрос оформиться в моей голове, как он заговорил.
— Ваша сестра... — начал он. — Никто не подвергал сомнениям искренность ее убеждений, но многие отказывали ей в мудрости. Вся эта публичность, ее выступления и книги... самой природой она была создана для того, чтоб теребить и рвать ткань Церкви. Она была одержима идеей реформации Церкви.
— И вы, я так понял, отказывали ей в мудрости?
— Я и ваша сестра... мы шли к Церкви разными путями. Я был очарован самой сутью Церкви, системами веры, Церковью в том виде, какая она есть и какой всегда была. А ваша сестра была прежде всего гуманисткой и уже потом — католичкой. Я понимал, что Церковь по природе своей общество закрытое. Она же считала, что Церковь можно и должно демократизировать. Меня заботила душа человека и способы ее спасения. Вэл же относилась к Церкви как к некоему благотворительному агентству, долг которого сделать жизнь всех своих детей на земле лучше...
— А вас интересовал каждый человек в отдельности?
Санданато не попался на этот крючок.
— Церковь многое может сделать, — с улыбкой ответил он. — Но главная ее забота — вечное спасение. В конечном счете это и составляет смысл и суть самого существования Церкви, не так ли? Это мирские власти должны заботиться о благосостоянии своих граждан. А вовсе не Церковь. И стоит ей задаться этими мирскими целями, как истинная роль ее тут же ослабнет. Пока что Церковь к этому еще не готова. Да и не ее это дело. А люди склонны забывать об этом, они озабочены своим благополучием. Хотят жить лучше, голосуют за это. Но к Церкви должно обращаться лишь с молитвой, а не с голосованием. Для голосования предназначены другие места.
— Стало быть, вы находились в оппозиции к моей сестре?
— Громко сказано, — ответил он. — Порой я и к своему шефу, кардиналу Д'Амбрицци, нахожусь в оппозиции. В Церкви вообще, знаете ли, часто не соглашаются и много спорят.
— Так вы не считаете, что Вэл убили за убеждения?
— Понятия не имею, за что убили вашу сестру, Локхарта и Хеффернана.
Я размышлял о том, что говорили мне Вэл, Санданато и Дрю Саммерхейс о работе Локхарта. Как могли все эти столь непохожие люди состоять в одной Церкви? На мой взгляд, у каждого из них Церковь была своя.
— И все равно я узнаю.
Я твердил эту фразу, точно заезженная пластинка. Возможно, я хотел понять, у кого из них Церковь была настоящей, а у кого... просто властвовала. Если удастся остановить этот калейдоскоп, возможно, я увижу ясную картину.
— Должен сказать, мой друг, я совершенно согласен с тем, что говорила вам сестра Элизабет. Подумайте дважды, прежде чем предпринять что-либо. Иначе влезете в такие дебри, что окончательно запутаетесь. — Он загасил сигарету в пепельнице. — Но если вы так настроились, почему бы не полететь в Рим вместе со мной? Поспрашивайте людей, поговорите с кардиналом Д'Амбрицци, вы ведь вроде бы знаете его еще с детства. Уверен, он очень обрадуется вам.
— Возможно, мои поиски и заведут меня в Рим, — ответил я. — Но только не сейчас. Не хочу, чтоб властные структуры Церкви велели мне заткнуться раз и навсегда.
— Жаль, — протянул он. — Тут я с вами согласен. Церковь очень ревностно охраняет свои тайны.
— Мне тоже жаль, но я обречен на это...
— Мы все вовлечены в поиски правды, все хотим знать, почему это случилось...
— Разница есть. Как в случае с ветчиной и яйцами. Поросенок обречен. Куры всего лишь вовлечены в процесс.
Он не сразу понял меня, слегка нахмурился, затем кивнул в знак того, что до него дошло, и на губах заиграла слабая улыбка.
* * *
Санданато не скрывал своих убеждений. Он не побоялся рассказать мне, в чем именно не согласен с Вэл. И я ценил его участие. Санданато, решил я, был типичным карьерным ватиканцем. Ему удавалось отделить свои взгляды на Церковь отличных с ней взаимоотношений, однако — и я был уверен в этом — стоит разразиться кризису, и он будет яростно поддерживать Церковь. А все остальное время он счастливо проводил в дебатах и упражнениях ума. Он умел соединить теорию с практикой, уравновесить их.
Даром, что ли, являлся «совестью» Д'Амбрицци. Мало того, он являлся также главой кардинальского совета. И я был готов побиться об заклад, поставить на кон даже собственный дом, что он сводил теорию с практикой лишь с одной целью — на благо Церкви, что бы он там под этим ни понимал. Впрочем, разговор с ним после ссоры с Элизабет меня успокоил. И прояснил расклад сил. Я понял его позицию. Однако намерения своего не изменил, и я вполне недвусмысленно дал это понять монсеньеру Санданато.
В Принстон мы поехали вместе и пригласили Маргарет Кордер на обед в маленький французский ресторанчик, где говорили в основном о наглых домогательствах газетчиков. Слава богу, им есть чем заняться в Нью-Йорке, ведь там произошло целых два убийства. Санданато попрощался с Маргарет в вестибюле «Нассау Инн», не преминув отметить, что всегда будет рад видеть ее в Риме. Я тоже попрощался с ней и сказал, что жду завтра с утра.
Ночь выдалась ясная и очень холодная. Луна казалась какой-то ненастоящей, слишком большой и яркой, как на декорациях. Звезды подмигивали из глубин иссиня-черного неба. Санданато уезжал на следующий день. Мы вернулись домой, и он сразу поднялся к себе, собирать вещи. Я планировал навестить отца с утра. И решил пока что проследить за последними неделями жизни Вэл. Первая моя остановка была в Александрии. Надо выяснить, чем она занималась в Египте эти несколько дней. Я размышлял, как лучше приступить к делу, когда вошел Санданато.
Он стоял передо мной со стеснительной улыбкой и с парой старых коньков в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200