Его связывала какая-то мучительная боль и сладость, которую не могли вытравить никакие беды, никакие несчастья.
Двадцать лет. Взрослый мужчина и взрослая женщина. Не было больше ни невинности маленькой девочки, ни стойкости большого брата. Между нами шел примитивный ток, сильный, провокационный.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – сказал он.
Я поцеловала край его подбородка. Поцеловала угол его рта. Он наклонился. Наше дыхание смешивалось.
Он держал меня в объятиях, наклонив ко мне голову. Я гладила его щеку, и он весь отдавался этой ласке. Я сжала руки в кулаки и прижала их к груди.
Внезапно мы услышали шум в зарослях. Оттуда выскочила Аманда. В ее рыжих волосах торчали иголки и листья, с шеи на шнурке свисал бинокль. На ней были кроссовки, рабочие штаны и футболка, такая же розовая, как ее лицо.
Она остановилась у края опушки в двадцати ярдах от нас, прижав руки ко рту в благоговейном ужасе.
– Тетя Клер! Он правда вернулся! Я говорила, что он вернется! Все его хотят видеть! О! Он великолепен! – Она мгновенно развернулась и побежала вниз по склону.
– Ты рассказывала ей обо мне? – мягко спросил Роан. – Твоя племянница? Ты рассказала ей обо мне? Когда?
– Недавно.
– Почему?
– Пятому что ей нужно верить в чудо. – Я отвернулась, чтобы не видеть его лица. – Видишь, нам устроила засаду фея.
Старая горная дорога вела на ферму. Мы проехали мимо огромного почтового ящика, на котором белыми печатными буквами было написано “Ферма Мэлони”.
Возвращаясь через двадцать лет, Роан с застывшим, как маска, лицом вел серый седан по покрытой гравием дороге меж заливных лугов и кукурузных полей. Целая свора жирных фермерских собак, махая хвостами, с лаем выбежала нам навстречу.
Мама и папа ждали на веранде. Я надеялась, что Роан видит их такими же, как я, – постаревшими, но – людьми, а не непогрешимыми апостолами его детства.
Папа, лысый, похожий на старого медведя, понемногу превращался в дедушку. Мама, милостью божьей сохранившая ауру молодости, стройная, в бежевых брюках и золотистом пуловере. Ее длинные до плеч волосы еще блестели дорогими оттенками меди и каштана, уголки голубых глаз затянуты сетью морщин.
Бабушка Дотти уютно устроилась в белой качалке, и Роан, конечно, видел, что, несмотря на голубые леггинсы и длинную футболку, заказанные по телевизионному каталогу, она превратилась в щуплую и очень старенькую даму. От длинной сигареты с фильтром в углу ее накрашенного рта шел дым, в широко открытых глазах за стеклами очков таилась надежда.
Аманда пританцовывала на широких каменных ступеньках веранды, как будто подчиняясь внутреннему музыкальному ритму.
Из окна на втором этаже высунулась Ренфрю, держа под подбородком длинную метелку из перьев. Этакий странный букет. Нэт восторженно смотрел на нас из-за кустов камелии, его толстый живот свисал над брюками, пряди светлых волос шевелились от легкого ветра.
Машины во дворе исчезли. Мои родители предусмотрительно избавились от гостей.
Я совершенно не представляла, что сказать и как действовать при этой встрече. Желудок конвульсивно сжимало. Роан припарковал машину у края лужайки, обрамленной старыми кустами алых роз.
Я остановила его, положив руку ему на плечо, прежде чем он открыл дверцу машины. Под закатанным рукавом рубашки веревками переплетались мускулы. Я подумала, что он легко может пробить кулаком каменную стену.
– В тот день, когда папа увез тебя на машине, я стояла у окна и плакала, – сказала я. Дедушка поддерживал меня. Сейчас мне не нужно, чтобы меня поддерживали, и я не собираюсь плакать. А ты должен только слушать, что они будут говорить тебе. Просто слушать и не забывать, что я здесь.
Он молча вышел из машины. Я распахнула дверцу, прежде чем он успел открыть ее для меня, сумела сама подняться на ноги, стараясь рассмотреть выражение лиц мамы и папы. Печаль и неловкость. Я пришла в ужас, неужели никто вообще ничего не скажет? Слова были бессильны здесь, но все же…
Роан достал с заднего сиденья мои костыли, помог мне опереться на них, закрыл дверь машины и встал передо мной. Он не двигался, мои родители тоже.
Все рассматривали его так, словно он сию секунду возник ниоткуда. И меня – босую, в ночной рубашке, с волосами, настолько слипшимися, как будто меня раскатывали в тесте.
Папа протянул нам руки и сошел со ступенек веранды. За ним поспешила мама.
– Твоя мать и я не можем сказать тебе, что делать, – начал он, обращаясь ко мне, – но тебе точно не нужно принимать ту или другую сторону. Мы рады видеть Роана в нашем доме. Ты слышишь меня, Роан? Это правда.
Роан слегка наклонил голову.
– Клер нужен мир, покой и отдых; я не уверена, что ты понимаешь это, – сказала мама.
– Вы опять думаете самое плохое, – возразил Роан.
– Нет, Роан. Нет, – ее лицо было бледным, глаза блестели. – Если ты хоть наполовину благороден, как тот мальчик, которого я помню, тебе не нужно ничего объяснять ни мне, ни кому бы то ни было.
– Я приехал сюда сделать для Клер все, что смогу. Я постараюсь помочь ей, если она мне позволит. Это все.
– Мы верим. Я буду повторять это и повторять. Я должна была говорить это тебе, когда ты был еще мальчиком. Но прошлого не вернешь. Буду повторять до тех пор, пока ты не поверишь. У тебя здесь дом и люди, которые никогда не хотели потерять тебя. Это было ужасной ошибкой.
– Сейчас для меня это не важно, – Роан повернулся ко мне. – Я вернусь На озеро. У меня там дела. Ты знаешь, где меня найти.
– Не уезжай так. Войди хотя бы в дом, – с отчаянием сказала я. – Я думала, что ты хотел это сделать.
– Да, пожалуйста, пожалуйста, войди, – горячо добавила мама. – Поговори с нами. Расскажи о себе.
Роан выпрямился.
– Это не так просто.
В разговор вступил папа.
– “Десять прыжков” могут предложить тебе но так-то много. В доме же много места. Это и приглашение, и извинение одновременно. Мы помним, как выставили тебя, мальчика, нуждающегося в нас. Мы приглашаем тебя как желанного гостя. Послушай меня, Роан. Мы поступили тогда так потому, что считали, что так правильно. Мы и в мыслях не держали, что это конец твоим взаимоотношениям с семьей.
– Это, – Роан окинул взглядом моих родителей, дом, долину, гору Даншинног, ферму и остановил горящий взор на мне, – это все, о чем я беспокоился в этой жизни. И продолжаю беспокоиться. Но уже на других условиях. На моих.
– Боже мой, – изумленно сказала я. Мне хотелось как следует встряхнуть его. – Не выдвигай условия. Люди гибнут из-за всяких говенных условий.
Злость, переполнявшая меня, и крушение надежд были хуже непристойных слов. Роан, коснувшись пальцами моего лица, буквально ошпарил меня взглядом.
Этот взгляд говорил, что я предала его непониманием. Он пошел к машине.
Я вдруг увидела себя его глазами – наверно, и он впервые увидел меня такой, в ярком беспощадном солнечном свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Двадцать лет. Взрослый мужчина и взрослая женщина. Не было больше ни невинности маленькой девочки, ни стойкости большого брата. Между нами шел примитивный ток, сильный, провокационный.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – сказал он.
Я поцеловала край его подбородка. Поцеловала угол его рта. Он наклонился. Наше дыхание смешивалось.
Он держал меня в объятиях, наклонив ко мне голову. Я гладила его щеку, и он весь отдавался этой ласке. Я сжала руки в кулаки и прижала их к груди.
Внезапно мы услышали шум в зарослях. Оттуда выскочила Аманда. В ее рыжих волосах торчали иголки и листья, с шеи на шнурке свисал бинокль. На ней были кроссовки, рабочие штаны и футболка, такая же розовая, как ее лицо.
Она остановилась у края опушки в двадцати ярдах от нас, прижав руки ко рту в благоговейном ужасе.
– Тетя Клер! Он правда вернулся! Я говорила, что он вернется! Все его хотят видеть! О! Он великолепен! – Она мгновенно развернулась и побежала вниз по склону.
– Ты рассказывала ей обо мне? – мягко спросил Роан. – Твоя племянница? Ты рассказала ей обо мне? Когда?
– Недавно.
– Почему?
– Пятому что ей нужно верить в чудо. – Я отвернулась, чтобы не видеть его лица. – Видишь, нам устроила засаду фея.
Старая горная дорога вела на ферму. Мы проехали мимо огромного почтового ящика, на котором белыми печатными буквами было написано “Ферма Мэлони”.
Возвращаясь через двадцать лет, Роан с застывшим, как маска, лицом вел серый седан по покрытой гравием дороге меж заливных лугов и кукурузных полей. Целая свора жирных фермерских собак, махая хвостами, с лаем выбежала нам навстречу.
Мама и папа ждали на веранде. Я надеялась, что Роан видит их такими же, как я, – постаревшими, но – людьми, а не непогрешимыми апостолами его детства.
Папа, лысый, похожий на старого медведя, понемногу превращался в дедушку. Мама, милостью божьей сохранившая ауру молодости, стройная, в бежевых брюках и золотистом пуловере. Ее длинные до плеч волосы еще блестели дорогими оттенками меди и каштана, уголки голубых глаз затянуты сетью морщин.
Бабушка Дотти уютно устроилась в белой качалке, и Роан, конечно, видел, что, несмотря на голубые леггинсы и длинную футболку, заказанные по телевизионному каталогу, она превратилась в щуплую и очень старенькую даму. От длинной сигареты с фильтром в углу ее накрашенного рта шел дым, в широко открытых глазах за стеклами очков таилась надежда.
Аманда пританцовывала на широких каменных ступеньках веранды, как будто подчиняясь внутреннему музыкальному ритму.
Из окна на втором этаже высунулась Ренфрю, держа под подбородком длинную метелку из перьев. Этакий странный букет. Нэт восторженно смотрел на нас из-за кустов камелии, его толстый живот свисал над брюками, пряди светлых волос шевелились от легкого ветра.
Машины во дворе исчезли. Мои родители предусмотрительно избавились от гостей.
Я совершенно не представляла, что сказать и как действовать при этой встрече. Желудок конвульсивно сжимало. Роан припарковал машину у края лужайки, обрамленной старыми кустами алых роз.
Я остановила его, положив руку ему на плечо, прежде чем он открыл дверцу машины. Под закатанным рукавом рубашки веревками переплетались мускулы. Я подумала, что он легко может пробить кулаком каменную стену.
– В тот день, когда папа увез тебя на машине, я стояла у окна и плакала, – сказала я. Дедушка поддерживал меня. Сейчас мне не нужно, чтобы меня поддерживали, и я не собираюсь плакать. А ты должен только слушать, что они будут говорить тебе. Просто слушать и не забывать, что я здесь.
Он молча вышел из машины. Я распахнула дверцу, прежде чем он успел открыть ее для меня, сумела сама подняться на ноги, стараясь рассмотреть выражение лиц мамы и папы. Печаль и неловкость. Я пришла в ужас, неужели никто вообще ничего не скажет? Слова были бессильны здесь, но все же…
Роан достал с заднего сиденья мои костыли, помог мне опереться на них, закрыл дверь машины и встал передо мной. Он не двигался, мои родители тоже.
Все рассматривали его так, словно он сию секунду возник ниоткуда. И меня – босую, в ночной рубашке, с волосами, настолько слипшимися, как будто меня раскатывали в тесте.
Папа протянул нам руки и сошел со ступенек веранды. За ним поспешила мама.
– Твоя мать и я не можем сказать тебе, что делать, – начал он, обращаясь ко мне, – но тебе точно не нужно принимать ту или другую сторону. Мы рады видеть Роана в нашем доме. Ты слышишь меня, Роан? Это правда.
Роан слегка наклонил голову.
– Клер нужен мир, покой и отдых; я не уверена, что ты понимаешь это, – сказала мама.
– Вы опять думаете самое плохое, – возразил Роан.
– Нет, Роан. Нет, – ее лицо было бледным, глаза блестели. – Если ты хоть наполовину благороден, как тот мальчик, которого я помню, тебе не нужно ничего объяснять ни мне, ни кому бы то ни было.
– Я приехал сюда сделать для Клер все, что смогу. Я постараюсь помочь ей, если она мне позволит. Это все.
– Мы верим. Я буду повторять это и повторять. Я должна была говорить это тебе, когда ты был еще мальчиком. Но прошлого не вернешь. Буду повторять до тех пор, пока ты не поверишь. У тебя здесь дом и люди, которые никогда не хотели потерять тебя. Это было ужасной ошибкой.
– Сейчас для меня это не важно, – Роан повернулся ко мне. – Я вернусь На озеро. У меня там дела. Ты знаешь, где меня найти.
– Не уезжай так. Войди хотя бы в дом, – с отчаянием сказала я. – Я думала, что ты хотел это сделать.
– Да, пожалуйста, пожалуйста, войди, – горячо добавила мама. – Поговори с нами. Расскажи о себе.
Роан выпрямился.
– Это не так просто.
В разговор вступил папа.
– “Десять прыжков” могут предложить тебе но так-то много. В доме же много места. Это и приглашение, и извинение одновременно. Мы помним, как выставили тебя, мальчика, нуждающегося в нас. Мы приглашаем тебя как желанного гостя. Послушай меня, Роан. Мы поступили тогда так потому, что считали, что так правильно. Мы и в мыслях не держали, что это конец твоим взаимоотношениям с семьей.
– Это, – Роан окинул взглядом моих родителей, дом, долину, гору Даншинног, ферму и остановил горящий взор на мне, – это все, о чем я беспокоился в этой жизни. И продолжаю беспокоиться. Но уже на других условиях. На моих.
– Боже мой, – изумленно сказала я. Мне хотелось как следует встряхнуть его. – Не выдвигай условия. Люди гибнут из-за всяких говенных условий.
Злость, переполнявшая меня, и крушение надежд были хуже непристойных слов. Роан, коснувшись пальцами моего лица, буквально ошпарил меня взглядом.
Этот взгляд говорил, что я предала его непониманием. Он пошел к машине.
Я вдруг увидела себя его глазами – наверно, и он впервые увидел меня такой, в ярком беспощадном солнечном свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88