— Виктор не изменял тебе с кем попало. Жить всю жизнь, прислушиваясь со страхом, едет ли он домой, принюхиваться — не пахнет ли от него чужими духами, думать, с кем он работал ночью на монтаже и почему задержался…
— Анька, перестань. Я виновата, нечего мне лезть к тебе в душу. Прости. Со стороны все всегда кажется не столь непоправимым.
Подруги помолчали.
— Какие-то мы все четверо незадачливые, — вздохнула Лена.
— Ты бы уж молчала.
— А сколько я своего Франко ждала! Как я его выстрадала! Про тебя я и не говорю.
— Зато у Наташки все благополучно, — заметила Аня.
— А мне иногда кажется, что не нужны ей ни деньги Димыча, ни его квартира, машины, алмазы. Ей бы на сцену, в настоящий театр и служить режиссеру преданно и верно — бегать за ним, смотреть ему в глаза, унижаться, спать с ним, когда позовет, и быть счастливой, если иногда он пробормочет: «Неплохо…» И Делька тоже. Сколько лет она с Платоном, и теперь вот одна… Мне очень жаль, что я не успела на его похороны, светлый был человек.
— Знаешь, светлый человек совершенно обездолил Делю. Ну, не по злому умыслу, конечно, а из-за своей безалаберности и дурацких принципов.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Лена.
— Он так и не зарегистрировался с Делей, не прописал ее в своей квартире, и мастерская только за ним числилась. По закону даже мебель, которую они совсем недавно купили, она не может взять себе.
— Бедная, бедная Делька… разве нельзя ничего сделать?
— Не знаю. Пока что она переехала в свою старую квартиру — просто потому, что не может оставаться у себя одна, без Платона. В любом случае — только через шесть месяцев квартира и имущество считаются выморочными.
— Может быть, за полгода можно что-то сделать, взять хорошего адвоката, подтвердить, что фактически они жили одной семьей… ну, я не знаю, есть наверняка какие-то законы для таких случаев. Не жить же ей опять в своих каморках, да еще с бабушкой.
— Бабушка умерла, — сказала Аня.
— Я и не знала…
— Да… это случилось вскоре после твоего отъезда. А теперь вот и Платона не стало…
— Пойдем вечером к Деле? Я боялась сразу после похорон: не знаешь, как лучше, чтобы не причинить лишний раз боли…
— Да нет, все будет нормально, посидим, потрепемся — Делька будет рада.
Неожиданно Лена наклонилась к самому уху Ани и зашептала:
— Ань, я жду ребенка.
— Ленка! — И как в детстве, Аня завизжала восторженно и повисла у подруги на шее. — Сколько?
— Третий месяц…
— Поздравляю!
— Погоди, родить еще нужно.
— Все равно поздравляю, так здорово! Ты умница, ты гений! — Аня целовала и тискала Лену, потом отстранила ее и удивленно объявила: — Ничего не заметно.
— Ну, специалист! Что может быть заметно на третьем месяце? Всем еще впереди.
— Но ты что-нибудь чувствуешь?
— Тьфу, тьфу, тьфу! Только желание поспать лишних три-четыре часика или чуть побольше. — И Лена засмеялась.
— Мама знает?
— Нет.
— Ленка!
— Приедет Франко, распишемся, тогда и скажу.
— Ну почему не сейчас? Для Ольги Николаевны была бы такая радость!
— Мама слишком долго жила без мужа, и я не хочу давать ей повод для волнений.
Впервые они отмечали день рождения Наташи без Лены.
Дим Димыч, подвязав фартук, помогал прислуге на кухне, а три подруги, пока не приехали остальные гости, блаженствовали в гостиной, потягивая сок из высоких бокалов, в которых позвякивали льдинки.
— Спасибо Ленке, приохотила пить соки, а то бы пили по-российски аперитив, — произнесла Наташа.
— Наташка, у тебя в голове каша, что еще за российский аперитив? Пить перед едой для возбуждения аппетита — французский обычай, — объяснила Аня.
— И у нас тоже перед столом водочку любят тяпнуть, — лениво произнесла Наташа, добавив без видимой связи с предыдущим: — А Франко ничего. Вполне…
— Я бы его за итальянца и не приняла, если бы не знала, — заметила Деля. — Русый, светлоглазый, хотя что-то есть античное: вырез ноздрей, нос с горбинкой. Вернее, что-то от кондотьера.
— Ты говоришь о статуе конного кондотьера в Пушкинском музее? — спросила Наташа.
— Необязательно, — улыбнулась сумбуру Наташкиных познаний Аня. — Знаете, девочки, я заметила, как он смотрит на Ленку, и сразу все поняла — он ее любит сильнее, чем она его, если такое возможно, и для меня это главное. Лучшего ей не нужно, и дай ей Бог счастья.
— Умница, Анечка, — согласилась Деля. — Я даже сказала бы, что он ее обожает.
— Попробовал бы не любить, мы бы ему за нашу Ленку! — засмеялась Наташа. — А он правда богатый?
— Что значит богатый, Наташ? Он врач. На западе это очень солидно: квартира в престижном районе, частная практика. Но там существуют свои критерии: для того чтобы поддерживать определенный имидж, нужны определенные расходы. Словом, судить с нашей колокольни об их богатстве довольно сложно…
— Не успели молодожены улететь, а мы уже им вслед сплетничаем, — укоризненно покачала головой Деля.
— Обожаю! — воскликнула Наташа.
— Что ты обожаешь? — спросил, входя с подносом, уставленным рюмками, Дим Димыч.
— Ну вот, все равно французский аперитив на русский лад, — протянула Наташа и взяла рюмку с подноса. — Сплетничать обожаю.
Аня подумала, что если им сказать о ребенке, ахам-охам, восторгам и разговорам не будет конца, на весь вечер хватит. Но она обещала Ленке. А Наташа со свойственной ей легкостью перескочила на другое:
— Как же так твой Платон не написал завещания? — брякнула она Деле.
— Сколько можно об одном и том же, — ушла от ответа Деля.
— Нет, правда, подумать только: из такой квартиры, где и мастерская под боком, вернуться в свои полутемные комнатенки!
— Мне одной достаточно, — сухо парировала Деля. Но Наташа не уловила сухости и сдержанности в голосе подруги и продолжала:
— Ничего особенно сложного, все по закону: три свидетельских показания, что вы с Платоном жили одной семьей, вели общее хозяйство и были фактически мужем и женой. Я верно говорю, Димыч?
— Примерно так.
— Вот! И в суд.
— Нет! — отрезала Деля. — И хватит об этом. Аню поразила определенность, даже жесткость слов Дели. До сих пор она привыкла видеть в Деле мягкое, покорное существо с огромными грустными бархатными глазами, полностью подчинившееся Платону, растворившееся в его индивидуальности. И вдруг — такое категорическое и точное знание того, что она хочет, вернее, не хочет.
И словно для того, чтобы подтвердить возникшее у Ани ощущение перемен в ней, Деля еще раз повторила:
— Нет. — А потом добавила: — Я не представляю, как смогла бы жить в квартире, где все напоминает мне о Платоне.
«Она совсем другой человек, — с удивлением подумала Аня, разглядывая подругу. — Как же так — встречаемся, болтаем, а я до сих пор не заметила в ней перемен. Да она словно распрямилась, сбросила с плеч груз Платоновой индивидуальности и стала самой собой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88