Когда выплакалась и успокоилась, он спросил:
— Скажи, ты сама приняла решение рожать?
— Ленка меня полностью поддерживает.
— Ну да, конечно, как я сразу не подумал, что ты первым делом расскажешь Лене. А родители?
— Они еще не знают. Я хотела сначала сказать тебе.
— Сказать или посоветоваться?
— Сказать.
— То есть поставить перед фактом?
— Ты к чему клонишь?
— Ни к чему, просто хотелось уточнить некоторые нюансы.
— Мне не очень нравятся твои уточнения.
— Перестань. Конечно, я женюсь на тебе.
— Из-за ребенка?
— Я тебя люблю, ты же знаешь.
— Но женитьба не входила в твои планы?
— Почему ты так решила?
— Ты сейчас сказал: «конечно, я женюсь». Слово «конечно» говорит о том, что в сложившейся ситуации иного решения быть не может.
— Да, ребенок должен иметь отца.
— А если бы ребенка не было?
— Его еще нет.
— Не придирайся к словам. Если бы я не залетела?
— Я же сказал, что люблю тебя.
— Иными словами, женитьба в настоящее время в твои планы не входила?
— Ну…
— Не нукай! — Аня чуть повысила голос. — Имей мужество сказать — не входила ведь, да?
— Мы оба студенты…
— А я-то думала, что ты завкафедрой.
— Тебе учиться еще пять лет. А теперь и шесть…
— Ты не ответил на мой вопрос: женитьба не входила в твои планы, до того как ты узнал о ребенке?
— Нет.
— Спасибо.
— Но я же сказал, что люблю тебя.
Николай был подавлен и, не выдержав ее взгляда, уставился в окно.
— Разве я ухожу от тебя? — горько рассмеялась она, усаживаясь на кровать,
Николай продолжал стоять у окна, не оборачиваясь.
— Прикажешь всеми словами сказать, что я соскучилась и хочу тебя?
Он повернулся и пошел к ней…
Ночью у нее началась менструация.
«Вот же паникерша, — подумала она, пробираясь на цыпочках в ванную. — Всполошила Ленку, напугала до смерти Николая. Слава богу, родителям не сказала. Как же я теперь ему все объясню? Не поверит, решит, что я пустилась на всякие уловки. Зачем я только послушалась Ленку и поторопилась все выложить?»
На все каникулы Ленка с Витей умотали в дом отдыха кататься на лыжах. Отец предлагал Ане путевку, но она отказалась и полностью посвятила себя Николаю. Утром, позавтракав, приезжала к нему, работала, потом — любовь, которая вновь потекла по привычному руслу с той разницей, что Николай теперь стал предельно осторожен. Такое отношение Николая задевало Аню и в какой-то степени успокаивало — она не хотела вновь пережить те волнения, которые совсем недавно выпали на ее долю.
…Каникулы закончились.
Николай был доволен — работа практически готова, перепечатана, оставалось отдать шефу, переплести и все такое прочее, чего нормальный человек постичь и одолеть не может, а диссертант каким-то чудом не только приобретает все необходимые навыки, но и мчится дальше, вперед, как рыба на нерест, обдирая в кровь и тело и душу. Тут уж не до науки — начинается новая игра, новые правила или вовсе без правил.
В первый же день занятий после лекции к Ане подошла староста курса.
— Привет, Хотькова! Тебя в ректорат вызывают, просили меня передать. Сегодня, ровно в три часа.
— В деканат? — переспросила Аня.
— Ну ты даешь! При чем деканат? Я же ясно сказала: рек-то-рат.
Староста, дородная девица-переросток, поступившая в институт после нескольких лет работы в отделе кадров какого-то НИИ, сохранила профессиональные качества кадровика и уже через месяц учебы знала в лицо и по фамилиям весь курс и, как подозревали многие, еще кое-что про каждого из них.
Аня в растерянности спросила:
— Зачем меня вызывают, ты не знаешь?
— А ты не догадываешься? — хитренько, вопросом на вопрос ответила староста.
— Нет, ума не приложу.
— Вот придешь туда в пятнадцать ноль-ноль — и все узнаешь. Привет! — И помчалась ловить еще кого-то, чтобы успеть до начала следующей пары.
«Господи… — вдруг осенило Аню, — наверное, пожаловался, подонок, которому я нос расквасила! Вот же слизняк, ябеда… Мужик называется — плакаться пошел… да не куда-нибудь пониже — прямо в ректорат!»
Она едва досидела все положенные по расписанию занятия и отправилась в ректорат, на ходу соображая, что ей может грозить — либо сразу отчисление за хулиганство, либо передадут все в комитет комсомола. Как тут докажешь, если все видели?
За тяжелой дубовой дверью ей открылась просторная приемная с двумя обитыми кожей дверями и двумя огромными письменными столами около каждой двери. Там, где висела золотая табличка «Ректор», сидела пожилая интеллигентная симпатичная женщина. За другим столом у двери напротив с табличкой «Проректор» сидела молодая красивая накрашенная девица, всем своим видом демонстрируя превосходство над посетителем, ибо посетитель — явление преходящее и чаще всего просящее, а она — хозяйка настоящего кресла. Аня поколебалась и подошла к пожилой.
— Простите, моя фамилия Хотькова, мне передала староста, что меня вызывают сегодня на пятнадцать.
Большие напольные часы показывали без пяти три.
— Хотькова? — задумалась секретарша. — А кто вызывал?
— Я не спросила, — растерянно ответила Аня, — сказали в ректорат.
— А по какому вопросу?
— Не знаю, — призналась она. Женщина улыбнулась.
— Первокурсница?
— Да. Исторический…
Секретарша кивнула понимающе — все первокурсники похожи в своей нерешительности и обратилась к своей молодой коллеге:
— Ты вызывала на пятнадцать Хотькову с первого курса исторического?
— Ну, — отозвалась та.
— Подойдите к ней, — сказала Ане женщина. Аня подошла.
Красотка скептически осмотрела ее и бросила:
— Что ж ты к Анне Петровне обращаешься, когда вызывала тебя я.
— Я не знала, кто меня вызывает.
— Надо было спросить. Садись, жди. Вызову.
От такой бесцеремонности Аня совсем запаниковала. Просидев минут пять, она почувствовала, что начинает злиться: в конце концов она защищала свою честь, ведь никто и не подумал заступиться за нее.
Наконец из двери с табличкой «Проректор» вышел моложавый, спортивного вида мужчина в свободном свитере, оглядел приемную, остановил взгляд на Ане и спросил:
— Хотькова?
— Да.
— Входи.
Аня поднялась, подумала, что проректор очень похож на спортсмена, поймала на себе любопытный взгляд красотки и вошла в просторный, хорошо обставленный кабинет с селектором на тумбочке. За столом сидел пожилой, видимо, не очень здоровый человек; под глазами, прикрытыми дымчатыми стеклами очков, виднелись набрякшие мешки. По всей вероятности, он и был проректором.
Молодой мужчина коротко представил ее — «Хотькова» — и усадил в кресло у стола, а сам сел в другое, напротив.
— Что же вы, Хотькова? Нехорошо… — сказал проректор.
Аня напряглась — кажется, сбываются самые худшие предположения, — прошептала:
— А в чем дело? Мужчины переглянулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Скажи, ты сама приняла решение рожать?
— Ленка меня полностью поддерживает.
— Ну да, конечно, как я сразу не подумал, что ты первым делом расскажешь Лене. А родители?
— Они еще не знают. Я хотела сначала сказать тебе.
— Сказать или посоветоваться?
— Сказать.
— То есть поставить перед фактом?
— Ты к чему клонишь?
— Ни к чему, просто хотелось уточнить некоторые нюансы.
— Мне не очень нравятся твои уточнения.
— Перестань. Конечно, я женюсь на тебе.
— Из-за ребенка?
— Я тебя люблю, ты же знаешь.
— Но женитьба не входила в твои планы?
— Почему ты так решила?
— Ты сейчас сказал: «конечно, я женюсь». Слово «конечно» говорит о том, что в сложившейся ситуации иного решения быть не может.
— Да, ребенок должен иметь отца.
— А если бы ребенка не было?
— Его еще нет.
— Не придирайся к словам. Если бы я не залетела?
— Я же сказал, что люблю тебя.
— Иными словами, женитьба в настоящее время в твои планы не входила?
— Ну…
— Не нукай! — Аня чуть повысила голос. — Имей мужество сказать — не входила ведь, да?
— Мы оба студенты…
— А я-то думала, что ты завкафедрой.
— Тебе учиться еще пять лет. А теперь и шесть…
— Ты не ответил на мой вопрос: женитьба не входила в твои планы, до того как ты узнал о ребенке?
— Нет.
— Спасибо.
— Но я же сказал, что люблю тебя.
Николай был подавлен и, не выдержав ее взгляда, уставился в окно.
— Разве я ухожу от тебя? — горько рассмеялась она, усаживаясь на кровать,
Николай продолжал стоять у окна, не оборачиваясь.
— Прикажешь всеми словами сказать, что я соскучилась и хочу тебя?
Он повернулся и пошел к ней…
Ночью у нее началась менструация.
«Вот же паникерша, — подумала она, пробираясь на цыпочках в ванную. — Всполошила Ленку, напугала до смерти Николая. Слава богу, родителям не сказала. Как же я теперь ему все объясню? Не поверит, решит, что я пустилась на всякие уловки. Зачем я только послушалась Ленку и поторопилась все выложить?»
На все каникулы Ленка с Витей умотали в дом отдыха кататься на лыжах. Отец предлагал Ане путевку, но она отказалась и полностью посвятила себя Николаю. Утром, позавтракав, приезжала к нему, работала, потом — любовь, которая вновь потекла по привычному руслу с той разницей, что Николай теперь стал предельно осторожен. Такое отношение Николая задевало Аню и в какой-то степени успокаивало — она не хотела вновь пережить те волнения, которые совсем недавно выпали на ее долю.
…Каникулы закончились.
Николай был доволен — работа практически готова, перепечатана, оставалось отдать шефу, переплести и все такое прочее, чего нормальный человек постичь и одолеть не может, а диссертант каким-то чудом не только приобретает все необходимые навыки, но и мчится дальше, вперед, как рыба на нерест, обдирая в кровь и тело и душу. Тут уж не до науки — начинается новая игра, новые правила или вовсе без правил.
В первый же день занятий после лекции к Ане подошла староста курса.
— Привет, Хотькова! Тебя в ректорат вызывают, просили меня передать. Сегодня, ровно в три часа.
— В деканат? — переспросила Аня.
— Ну ты даешь! При чем деканат? Я же ясно сказала: рек-то-рат.
Староста, дородная девица-переросток, поступившая в институт после нескольких лет работы в отделе кадров какого-то НИИ, сохранила профессиональные качества кадровика и уже через месяц учебы знала в лицо и по фамилиям весь курс и, как подозревали многие, еще кое-что про каждого из них.
Аня в растерянности спросила:
— Зачем меня вызывают, ты не знаешь?
— А ты не догадываешься? — хитренько, вопросом на вопрос ответила староста.
— Нет, ума не приложу.
— Вот придешь туда в пятнадцать ноль-ноль — и все узнаешь. Привет! — И помчалась ловить еще кого-то, чтобы успеть до начала следующей пары.
«Господи… — вдруг осенило Аню, — наверное, пожаловался, подонок, которому я нос расквасила! Вот же слизняк, ябеда… Мужик называется — плакаться пошел… да не куда-нибудь пониже — прямо в ректорат!»
Она едва досидела все положенные по расписанию занятия и отправилась в ректорат, на ходу соображая, что ей может грозить — либо сразу отчисление за хулиганство, либо передадут все в комитет комсомола. Как тут докажешь, если все видели?
За тяжелой дубовой дверью ей открылась просторная приемная с двумя обитыми кожей дверями и двумя огромными письменными столами около каждой двери. Там, где висела золотая табличка «Ректор», сидела пожилая интеллигентная симпатичная женщина. За другим столом у двери напротив с табличкой «Проректор» сидела молодая красивая накрашенная девица, всем своим видом демонстрируя превосходство над посетителем, ибо посетитель — явление преходящее и чаще всего просящее, а она — хозяйка настоящего кресла. Аня поколебалась и подошла к пожилой.
— Простите, моя фамилия Хотькова, мне передала староста, что меня вызывают сегодня на пятнадцать.
Большие напольные часы показывали без пяти три.
— Хотькова? — задумалась секретарша. — А кто вызывал?
— Я не спросила, — растерянно ответила Аня, — сказали в ректорат.
— А по какому вопросу?
— Не знаю, — призналась она. Женщина улыбнулась.
— Первокурсница?
— Да. Исторический…
Секретарша кивнула понимающе — все первокурсники похожи в своей нерешительности и обратилась к своей молодой коллеге:
— Ты вызывала на пятнадцать Хотькову с первого курса исторического?
— Ну, — отозвалась та.
— Подойдите к ней, — сказала Ане женщина. Аня подошла.
Красотка скептически осмотрела ее и бросила:
— Что ж ты к Анне Петровне обращаешься, когда вызывала тебя я.
— Я не знала, кто меня вызывает.
— Надо было спросить. Садись, жди. Вызову.
От такой бесцеремонности Аня совсем запаниковала. Просидев минут пять, она почувствовала, что начинает злиться: в конце концов она защищала свою честь, ведь никто и не подумал заступиться за нее.
Наконец из двери с табличкой «Проректор» вышел моложавый, спортивного вида мужчина в свободном свитере, оглядел приемную, остановил взгляд на Ане и спросил:
— Хотькова?
— Да.
— Входи.
Аня поднялась, подумала, что проректор очень похож на спортсмена, поймала на себе любопытный взгляд красотки и вошла в просторный, хорошо обставленный кабинет с селектором на тумбочке. За столом сидел пожилой, видимо, не очень здоровый человек; под глазами, прикрытыми дымчатыми стеклами очков, виднелись набрякшие мешки. По всей вероятности, он и был проректором.
Молодой мужчина коротко представил ее — «Хотькова» — и усадил в кресло у стола, а сам сел в другое, напротив.
— Что же вы, Хотькова? Нехорошо… — сказал проректор.
Аня напряглась — кажется, сбываются самые худшие предположения, — прошептала:
— А в чем дело? Мужчины переглянулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88