— В театре все знают о вас, — наконец вяло произнесла она.
— Все — это кто? — насторожилась Галя.
— Лева мне намекал, но я не поняла…
— А, ну Лева знает, то есть догадывается Саня часто заезжал за мной после спектакля. Лева видел, как я сажусь к нему в машину. Он, конечно, изрядный скот, но на такую пакость, чтобы» рассказать обо мне мужу, не способен.
— Нет, он не способен, — машинально под твердила Наташа.
— А почему у тебя такой потрясенный вид, будто ты увидела гибель Помпеи? — холодно произнесла Галя. — Ты Саню не любишь. Он для тебя не то что тот, первый, Петькин папашка. Успокойся, Наташ, а то мне трудно будет говорить с тобой.
Снова высунул голову Саша:
— Девочки, валерьяночки никому не надо?
Ему не ответили.
Саша показался весь. Он был в костюме-тройке. При галстуке.
— Девочки, ну, вы тут сами, без меня, все выясните, у вас нервы крепкие, а я, девочки, пошел, мне на работу надо… Натуль, ну, ты не больно расстраивайся… У меня — Галя, у тебя — этот доктор, разве не так?..
— Уйди, ты мне противен, — сказала Наташа.
Саша вдруг как будто скинул с себя маску. Он резко обернул к ней свое скуластое лицо. Глаза его сузились.
— А вот это чистая правда. Я тебе противен. Всегда был противен. И я это чувствовал. Я тебе и в постели был противен. А Гале не противен. Наоборот. Ей я приятен. И за это я полюбил Галю.
Когда за ним захлопнулась дверь, Наташа заговорила первая:
— А ведь знаешь, это все меняет.
— Что именно? — подняла брови Галя.
Наташа слабо усмехнулась:
— Мы прожили много лет, но ни разу Саша не сказал «люблю». Наверное, я не заслужила у него этого слова. Он уверял меня, что просто не способен произнести его. А про тебя он сказал: «полюбил».
— И что же?
— Если ты его любишь, можешь выйти за него замуж. Ведь мы-то формально разведены. Но с этой минуты — и фактически.
Галя неторопливо закуривала вторую сигарету.
— А с какой это стати я должна за него замуж выходить? Кто он такой, чтобы я за него вышла? Кто такой Москалев — это все знают, а кто такой Кудряшов, знает узкий круг перекупщиков, милиционеров и рэкетиров.
— Так ты не любишь его?
Галя устало вздохнула:
— Как трудно говорить с тобой, Дорофеева… Ты все время упоминаешь вещи, которых нет на свете… Ты прямо как наши комсомольские вожаки, которые, бывало, взгромоздятся на трибуну и давай рассыпать свой бисер перед нами, свиньями… Конечно не люблю.
— Тогда зачем?
— Ах, зачем… Ты про физическое упоение когда-нибудь слыхала?.. Так вот, вообрази мое положение: лежу я ночью рядышком со своим Петром Владимировичем, кусаю губы от ярости и думаю: не придавить ли мне его, сердечного, подушкой… А с Санькой твоим я ни о чем не думаю, купаюсь в волнах полного удовольствия и счастья. Он мне воздухом дышать дает.
— Так ты совсем не любишь Москалева? — продолжала допытываться Наташа.
— Как это не люблю?! — рассердилась Галя. — Да он мне самый родной на земле! От кого бы я еще столько получила? Я имею в виду не только материальное. — Галя презрительно махнула рукой. — Кто бы так обо мне заботился! Кто б меня наставлял как актрису! Кто бы мне вслух пьесы читал, а он так читает, что я тут же начинаю соображать, что мне следует делать на сцене! — И вдруг Галя рассмеялась каким-то необычным для нее, детским, заливистым смехом. — Хочешь, расскажу, как я вышла за него замуж? Ведь ты обо мне ничего не знаешь… Перешли мы все на четвертый курс, и во мне стали бродить мысли: что делать? Неужели ехать в какой-нибудь Ачинск или Златоуст… или меня купит томский режиссер… Или, чего доброго, домой возвращаться… А там отчим, который мне, когда матери нет дома, проходу не дает… А тут Москалев — народный, весь из себя, холостой, обаятельный и с положением в обществе… Ну я и решилась. Помнишь, мы у него отмечали два годика твоему Петьке? Были ты, Петька, я, Сонька и Орловский… А я к концу вечеринки вдруг исчезла, вы еще подумали, что мне стало дурно от выпитого и я убралась в общагу… Так вот все это время, пока вы праздновали, до полуночи я просидела в спальне в дубовом шкафу…
Обе подруги прыснули от смеха. Наташа вдруг почувствовала себя совсем юной. Ей показалось, будто они сидят в общежитской комнате, как в старые времена, и ничто их не разделяет, никакие грядущие скорби и испытания.
— Так вот, сижу я в шкафу, а внутри пыльная одежда, боюсь чихнуть и вас заклинаю: катитесь поскорее вон отсюда. Слышу — наконец выкатились. Приоткрыла дверцу. Слышу — Петр Владимирович распевает в душе, у него такая привычка… «Что ты жадно глядишь на дорогу» пел. Я вылезаю со своей сумочкой, переодеваюсь в пеньюар, который для этого дела позаимствовала у Галки-черненькой, залезаю с ногами на диван и жду.
— Господи, какая же ты смелая! — Нервный смех щекотал Наташе горло, она как будто кашляла, а не смеялась.
Нет, меня бил такой озноб от страха.. Выходит Петр Владимирович, как римский гражданин, завернутый в простыню… Увидел меня, оторопел. Я ему как дура говорю: «Здравствуйте». Он: «Что ты тут делаешь?» Тут я вспомнила роль, которую твердила назубок. «Я вас люблю», — говорю и заплакала… Заплакала я от страха. Он испугался, побежал за валерьянкой, прибежал, и тут я вцепилась в него мертвой хваткой… Что ему, бедному, оставалось делать, как не уложить меня в койку? Но он ведь не знал, что я девушка… А как понял — на колени встал, принялся просить прощения, будто он и виноват. А я ему опять: люблю да люблю. Вот тут он и сделал мне предложение. Сделал не от души, это я поняла, а из порядочности, но потом мы стали встречаться, и оба друг к другу привязались… Мы были очень одинокие люди. Ему сразу понравилось, что я аккуратистка и хозяйственная… И что тихо хожу по комнатам. С разговорами не лезу, мнения своего не высказываю…
— А мы-то все гадали, когда это между вами началось…
— Ну ладно. — С лица Гали будто стерло улыбку. — Мне пора. Петр Владимирович сегодня играет в «Детях солнца», и он любит, когда я сижу в зале и смотрю на него. А ты что — случайно тут появилась или Мария Игнатьевна стукнула?.. Впрочем, не отвечай, не надо, лучше решай, что делать. Я бы на твоем месте перебралась с Веткой в эту квартиру… Старуха еле теплится, хоть и такая язва…
В дверях Галя обернулась:
— Скажу тебе напоследок, не знаю, поверишь ли… После Петра Владимировича ты для меня самый близкий человек. А насчет мужа твоего… Мухи — отдельно, а варенье — отдельно… Я уверена, мы с тобой всегда будем подругами… Пока!..
Полупустая пачка «Кэмела» осталась на столе. Наташа потянулась к ней, взяла сигарету… Когда-то она начинала курить, после Виктора, но бросила, потому что это могло повредить ребенку. Наташа закурила. И сразу нахлынули воспоминания… Она вспомнила себя одинокой и такой непоправимо несчастной, что смерть тогда казалась ей избавлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61