Всякие дурные эмоции будут пресекаться в зародыше и в конце концов выведутся совсем.
Наташа зачарованно слушала. Как бы это было замечательно! Но что-то ей не верилось в скорое пришествие такого будущего. Они с Катей точно не доживут и дети их едва ли.
Наступила весна, а отношения с Колесниковым не продвинулись ни на полшага. Скорее наоборот. Он все так же избегал ее, был подчеркнуто сдержан и отводил глаза. В глазах этих Катя мельком прочитывала тревогу и растерянность. Если осенью это радовало ее и внушало надежду, то сейчас она поняла — надеяться ей следует только на себя. Если камень вовремя не сдвинуть с места, он обрастет мхом и уйдет в землю. Только она сама может подтолкнуть его, чтобы он покатился с горы. Хватит ли у нее сил?
Она не сердилась на Колесникова и не осуждала его. У него прочное положение, размеренная и спокойная жизнь. И вот родные, друзья, весь факультет узнают о его романе с двадцатилетней студенткой. По крайней мере полгода все будут плотоядно обсуждать эту тему. Катя сама трепетала перед так называемым общественным мнением и потому сочувствовала Сергею Петровичу. Да, ему будет нелегко. Но это можно пережить и перетерпеть.
Долгие недели она обдумывала, что же ей делать. Мысль о том, что Колесников постепенно совсем отдалится и уйдет из ее жизни, была невыносима. Значит, она должна что-то предпринять. Пусть эта отчаянная попытка увенчается крахом, зато она ни о чем не будет жалеть.
Сначала ее гордость протестовала. Не может она бегать за мужчиной и предлагать себя. Но благоразумие подсказало: Колесников — не совсем обычный мужчина, он прежде всего человек. Даже если он мягко и необидно отвергнет ее, гордость ничуть не пострадает.
Наконец она решилась. Заранее не обдумывала, что скажет и как. Упреки и признания давно скопились в ее голове и готовы были слететь с языка. Катя чувствовала, в ту минуту, когда они будут стоять лицом к лицу, она найдет что сказать. Пусть это только будет искренне и сбивчиво. Не нужно репетировать у зеркала, как она обычно делала перед важными выступлениями.
Несколько дней она, как частный детектив, посвятила изучению его распорядка дня. Начала с расписания занятий, потом поджидала у подъезда. Ее лихорадило, как от высокой температуры. Но Катя утешала себя тем, что если бы она была обыкновенной охотницей за женихами, то никогда не заставила бы себя пойти на такое унижение. Только искреннее чувство к Колесникову толкало ее на столь безрассудный поступок.
Она назначила день, хотя всякое могло случиться: он засидится в библиотеке или будет возвращаться с кем-нибудь из знакомых. Но все как будто благоприятствовало Кате. Сергей Петрович в полном одиночестве медленно зашагал к метро своим любимым маршрутом — мимо Манежа, побродил в Александровском саду и растворился в толпе у Исторического музея. Она следовала за ним на безопасном расстоянии, но так и не решилась подойти.
Через три дня, набравшись мужества, Катя повторила попытку. Уже смеркалось, когда Колесников вышел с факультета в сопровождении приятеля и они, весело переговариваясь, поспешили совсем в другую сторону, по улице Герцена. Катя была в ярости. Обрушив на голову злодея, укравшего у нее Колесникова, все проклятия, которые знала, она, больная и разбитая, вернулась в общежитие ни с чем. Выпила валерьянки, чуть-чуть успокоилась.
«Куда это он направился?» — думала она с раздражением. Явно не домой, а развлекаться. Ревность к неведомой сопернице огнем опалила ее. Еще несколько дней таких мучений — и она загремит в Кащенку. Нельзя больше откладывать. Завтра же, завтра, приказала она себе.
На другой день около часа она ждала, прогуливаясь по тротуару, нервно теребя бахрому шарфика. Наташе она решила рассказать, когда все разрешится — счастливо или несчастливо для нее. Ей казалось сейчас, что она жутко страдает, и эта новая роль страдалицы в глубине души нравилась ей.
Вот и он. Она поспешила за ним к Манежу, чувствуя, что задыхается от волнения, настоящее смятение овладело ею. Решается ее судьба.
— Добрый вечер. Мне нужно поговорить с вами, Сергей Петрович. — Катя шла рядом с ним и пыталась говорить твердо и уверенно.
Накрапывал дождик. Колесников втянул голову в воротник куртки и потому погладывал на нее чуть сбоку, по-птичьи, как будто испуганно и смущенно.
— Мы же вчера виделись, Катя. У вас есть зонтик? Пойдемте куда-нибудь под крышу.
Но Катя не могла сидеть или стоять на месте. Ей нужно было двигаться, говорить, чтобы унять тревогу.
— Вчера мы виделись на семинаре. Это совсем другое… У меня к вам личный разговор.
Они шли рядом, стараясь не смотреть друг на друга. Катя чувствовала, как пылают ее щеки, зато руки холодные, как ледышки.
— В последнее время вы совсем другой, как будто сердитесь на меня за что-то. Мне это тяжело. Скажите прямо, что я сделала. Чем вызвано ваше недовольство?
— Вы ошибаетесь, Катя, я так же хорошо отношусь к вам, как и прежде, — поспешил опровергнуть ее слова Колесников. — А если вы временами чутко улавливаете, что я не в духе, то поверьте, вы тут ни при чем, у меня свои проблемы.
«Это вы — моя проблема, Сергей Петрович», — подумала Катя в сердцах. В эту минуту она чувствовала себя жертвой, а Колесникова — виновником всех своих бед.
— Я долго думала и решила, что должна вам сказать об этом, — продолжала Катя строгим официальным тоном, как будто собираясь сделать важное заявление. — Я давно люблю вас. Уже около полутора лет.
Выговорила и похолодела от собственной смелости. Ненадолго воцарилось молчание. Катя перевела дух и собиралась еще досказать самое важное.
— Мне очень жаль, Катюша, что я стал виновником вашей сердечной смуты, но это пройдет, — тихо убеждал Колесников. — Это быстро проходит в ваши годы. Я, помню, тоже обожал нашу англичанку, будучи первокурсником…
И я три года была влюблена в учителя математики. А день его женитьбы стал черным днем в моей жизни, — улыбнулась Катя. — Но вы же меня знаете, Сергей Петрович, я живу не чувствами и эмоциями, а исключительно головой. Так что я недолго обольщалась. Это не обычная теплая привязанность к доброму и умному наставнику. Это серьезно, очень серьезно. Прощайте, мой автобус.
И Катя бросилась к подошедшему сто одиннадцатому. В полуобморочном состоянии опустилась на сиденье и ни разу не оглянулась. Только бы до дому добраться, не упасть по дороге. «Психопатка, истеричка!» — ругала она себя. И ничего не сказала толком. Пролепетала нечто невразумительное и сбежала.
Филька давно поджидал ее в холле и, увидев, испугался:
— Кать, что с тобой? Может, «скорую» вызвать?
— Нет, Феденька, дай мне только стакан крепкого горячего чая, — попросила она. — Полцарства за стакан чаю! И лечь, поскорее в горизонтальное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Наташа зачарованно слушала. Как бы это было замечательно! Но что-то ей не верилось в скорое пришествие такого будущего. Они с Катей точно не доживут и дети их едва ли.
Наступила весна, а отношения с Колесниковым не продвинулись ни на полшага. Скорее наоборот. Он все так же избегал ее, был подчеркнуто сдержан и отводил глаза. В глазах этих Катя мельком прочитывала тревогу и растерянность. Если осенью это радовало ее и внушало надежду, то сейчас она поняла — надеяться ей следует только на себя. Если камень вовремя не сдвинуть с места, он обрастет мхом и уйдет в землю. Только она сама может подтолкнуть его, чтобы он покатился с горы. Хватит ли у нее сил?
Она не сердилась на Колесникова и не осуждала его. У него прочное положение, размеренная и спокойная жизнь. И вот родные, друзья, весь факультет узнают о его романе с двадцатилетней студенткой. По крайней мере полгода все будут плотоядно обсуждать эту тему. Катя сама трепетала перед так называемым общественным мнением и потому сочувствовала Сергею Петровичу. Да, ему будет нелегко. Но это можно пережить и перетерпеть.
Долгие недели она обдумывала, что же ей делать. Мысль о том, что Колесников постепенно совсем отдалится и уйдет из ее жизни, была невыносима. Значит, она должна что-то предпринять. Пусть эта отчаянная попытка увенчается крахом, зато она ни о чем не будет жалеть.
Сначала ее гордость протестовала. Не может она бегать за мужчиной и предлагать себя. Но благоразумие подсказало: Колесников — не совсем обычный мужчина, он прежде всего человек. Даже если он мягко и необидно отвергнет ее, гордость ничуть не пострадает.
Наконец она решилась. Заранее не обдумывала, что скажет и как. Упреки и признания давно скопились в ее голове и готовы были слететь с языка. Катя чувствовала, в ту минуту, когда они будут стоять лицом к лицу, она найдет что сказать. Пусть это только будет искренне и сбивчиво. Не нужно репетировать у зеркала, как она обычно делала перед важными выступлениями.
Несколько дней она, как частный детектив, посвятила изучению его распорядка дня. Начала с расписания занятий, потом поджидала у подъезда. Ее лихорадило, как от высокой температуры. Но Катя утешала себя тем, что если бы она была обыкновенной охотницей за женихами, то никогда не заставила бы себя пойти на такое унижение. Только искреннее чувство к Колесникову толкало ее на столь безрассудный поступок.
Она назначила день, хотя всякое могло случиться: он засидится в библиотеке или будет возвращаться с кем-нибудь из знакомых. Но все как будто благоприятствовало Кате. Сергей Петрович в полном одиночестве медленно зашагал к метро своим любимым маршрутом — мимо Манежа, побродил в Александровском саду и растворился в толпе у Исторического музея. Она следовала за ним на безопасном расстоянии, но так и не решилась подойти.
Через три дня, набравшись мужества, Катя повторила попытку. Уже смеркалось, когда Колесников вышел с факультета в сопровождении приятеля и они, весело переговариваясь, поспешили совсем в другую сторону, по улице Герцена. Катя была в ярости. Обрушив на голову злодея, укравшего у нее Колесникова, все проклятия, которые знала, она, больная и разбитая, вернулась в общежитие ни с чем. Выпила валерьянки, чуть-чуть успокоилась.
«Куда это он направился?» — думала она с раздражением. Явно не домой, а развлекаться. Ревность к неведомой сопернице огнем опалила ее. Еще несколько дней таких мучений — и она загремит в Кащенку. Нельзя больше откладывать. Завтра же, завтра, приказала она себе.
На другой день около часа она ждала, прогуливаясь по тротуару, нервно теребя бахрому шарфика. Наташе она решила рассказать, когда все разрешится — счастливо или несчастливо для нее. Ей казалось сейчас, что она жутко страдает, и эта новая роль страдалицы в глубине души нравилась ей.
Вот и он. Она поспешила за ним к Манежу, чувствуя, что задыхается от волнения, настоящее смятение овладело ею. Решается ее судьба.
— Добрый вечер. Мне нужно поговорить с вами, Сергей Петрович. — Катя шла рядом с ним и пыталась говорить твердо и уверенно.
Накрапывал дождик. Колесников втянул голову в воротник куртки и потому погладывал на нее чуть сбоку, по-птичьи, как будто испуганно и смущенно.
— Мы же вчера виделись, Катя. У вас есть зонтик? Пойдемте куда-нибудь под крышу.
Но Катя не могла сидеть или стоять на месте. Ей нужно было двигаться, говорить, чтобы унять тревогу.
— Вчера мы виделись на семинаре. Это совсем другое… У меня к вам личный разговор.
Они шли рядом, стараясь не смотреть друг на друга. Катя чувствовала, как пылают ее щеки, зато руки холодные, как ледышки.
— В последнее время вы совсем другой, как будто сердитесь на меня за что-то. Мне это тяжело. Скажите прямо, что я сделала. Чем вызвано ваше недовольство?
— Вы ошибаетесь, Катя, я так же хорошо отношусь к вам, как и прежде, — поспешил опровергнуть ее слова Колесников. — А если вы временами чутко улавливаете, что я не в духе, то поверьте, вы тут ни при чем, у меня свои проблемы.
«Это вы — моя проблема, Сергей Петрович», — подумала Катя в сердцах. В эту минуту она чувствовала себя жертвой, а Колесникова — виновником всех своих бед.
— Я долго думала и решила, что должна вам сказать об этом, — продолжала Катя строгим официальным тоном, как будто собираясь сделать важное заявление. — Я давно люблю вас. Уже около полутора лет.
Выговорила и похолодела от собственной смелости. Ненадолго воцарилось молчание. Катя перевела дух и собиралась еще досказать самое важное.
— Мне очень жаль, Катюша, что я стал виновником вашей сердечной смуты, но это пройдет, — тихо убеждал Колесников. — Это быстро проходит в ваши годы. Я, помню, тоже обожал нашу англичанку, будучи первокурсником…
И я три года была влюблена в учителя математики. А день его женитьбы стал черным днем в моей жизни, — улыбнулась Катя. — Но вы же меня знаете, Сергей Петрович, я живу не чувствами и эмоциями, а исключительно головой. Так что я недолго обольщалась. Это не обычная теплая привязанность к доброму и умному наставнику. Это серьезно, очень серьезно. Прощайте, мой автобус.
И Катя бросилась к подошедшему сто одиннадцатому. В полуобморочном состоянии опустилась на сиденье и ни разу не оглянулась. Только бы до дому добраться, не упасть по дороге. «Психопатка, истеричка!» — ругала она себя. И ничего не сказала толком. Пролепетала нечто невразумительное и сбежала.
Филька давно поджидал ее в холле и, увидев, испугался:
— Кать, что с тобой? Может, «скорую» вызвать?
— Нет, Феденька, дай мне только стакан крепкого горячего чая, — попросила она. — Полцарства за стакан чаю! И лечь, поскорее в горизонтальное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61