Над ними я увидела написанный маслом портрет респектабельного мужчины. Он был изображен вполоборота, взгляд устремлен на зрителя, что придавало ему царственный вид.
Неожиданно мы услышали четкий перестук палки по мраморному полу. Миссис Пенни, стоявшая возле двери, о чем-то вспомнила и заторопилась к нам.
– Забыла сказать вам, девочки. Как только миссис Клэрборн войдет, встаньте, пожалуйста.
– А как я смогу это сделать? – бросила Жизель.
– О, дорогая, вас извинят, конечно, – сказала миссис Пенни. Прежде чем Жизель смогла добавить что-то еще, все повернулись в сторону двери навстречу входящей миссис Клэрборн. Эбби и я встали.
Хозяйка дома задержалась на пороге, словно позируя фотографу, посмотрела на нас, медленно переводя взгляд с Эбби на меня, потом на Жизель. Миссис Клэрборн казалась выше и толще, чем на всех своих портретах, развешанных в школе. Кроме того, ни один из них не отражал голубизну ее седых волос. В жизни они были тоньше и короче, едва достигая середины уха. Миссис Клэрборн надела темно-синее шелковое платье с большим, наглухо застегнутым воротником. На серебряной цепочке висели карманные часы в серебряном корпусе, маленькие стрелки застыли на пяти минутах третьего.
Я гадала, заметили ли Эбби и Жизель, какие странные вещи происходят с часами.
Мой взгляд упал на крупные бриллиантовые серьги, каплями стекающие с мочек пожилой женщины. Кружевные сборчатые манжеты платья достигали запястий. На левом красовался золотой браслет с бриллиантами. Длинные костлявые пальцы обеих рук унизывали золотые, серебряные и платиновые кольца с драгоценными камнями.
Даже на портретах у миссис Клэрборн было узкое лицо, которое явно не подходило к ее осанистой фигуре. Но на оригинале это еще больше бросалось в глаза. Из-за длинного, тонкого, выдающегося вперед носа ее глаза казались еще более глубоко посаженными, чем это было на самом деле. Ее широкий рот превращался в тонкую, будто прорисованную карандашом линию от одной щеки до другой, стоило миссис Клэрборн сжать губы. Мучнисто-белое лицо, лишенное всякой косметики, усыпали на лбу и щеках коричневые старческие пятна.
Я тут же решила, что художники, писавшие ее портреты, больше руководствовались своим воображением, чем самой моделью.
Миссис Клэрборн сделала шаг вперед и оперлась на свою трость.
– Добро пожаловать, девочки, – произнесла она. – Садитесь, пожалуйста.
Мы с Эбби сразу же повиновались, и миссис Клэрборн прошествовала прямо к своему креслу, стуком трости отмечая каждый свой шаг, словно подтверждая его. Она кивнула миссис Пенни, присевшей на другой диванчик, села в свое кресло, повесила трость на правую его ручку, и только потом мельком глянула на Жизель, чтобы затем перевести взгляд на нас с Эбби.
– Мне нравится быть лично знакомой с каждой девочкой, обучающейся в «Гринвуде», – начала хозяйка дома. – Наша школа отличается от многих государственных школ. Там с учащимися обращаются как с цифровыми данными. Поэтому мне хотелось бы, чтобы каждая из вас представилась и сказала несколько слов о себе. А затем я расскажу вам, почему я много лет назад решила обеспечивать существование «Гринвуда», почему делаю это сейчас и надеюсь поступать так и впредь. – У нее был твердый, грубый голос, временами очень напоминающий мужской. – А потом, – продолжала пожилая женщина, – нам подадут чай.
В конце фразы миссис Клэрборн смягчила выражение лица, хотя мне это показалось гримасой, а не искренней теплой улыбкой.
– Кто начнет? – поинтересовалась она. Все молчали. Тогда ее взгляд остановился на мне. – Что ж, раз мы все такие стеснительные, почему бы нам не начать с близнецов, чтобы потом не делать ошибки в том, кто есть кто.
– Я калека, – заявила Жизель с усмешкой.
Все словно задохнулись, как будто из комнаты выкачали кислород. Миссис Клэрборн медленно повернулась к ней.
– Я надеюсь, что только физически, – произнесла она.
Лицо Жизель налилось кровью, рот приоткрылся. Когда я взглянула на миссис Пенни, то заметила на ее лице выражение удовлетворения. В ее глазах миссис Клэрборн была героиней, которую невозможно вывести из себя. Я представила на месте Жизель других девочек, менее сообразительных, очутившихся в таком положении, когда тебя заставляют проглотить собственные слова.
– Меня зовут Руби Дюма, а это моя сестра Жизель, – быстро заговорила я, ощущая повисшее неловкое молчание. – Нам по семнадцать лет, и мы из Нового Орлеана. Там мы живем в квартале, известном под названием Садовый район. Наш отец вкладывает деньги в недвижимость.
Миссис Клэрборн сузила глаза и медленно кивнула, но она так пристально рассматривала меня, что я почувствовала себя в середине грязного болота, которое меня медленно засасывает.
– Я достаточно знакома с Садовым районом, самым красивым местом в городе. Было время, – произнесла с некоторой тоской миссис Клэрборн, – когда я довольно часто ездила в Новый Орлеан. – Она вздохнула и повернулась к Эбби. Та описала место, где в настоящее время жили ее родители, и работу своего отца в качестве банковского служащего.
– Так у вас нет ни братьев, ни сестер?
– Нет, мадам.
– Понимаю. – Миссис Клэрборн снова глубоко вздохнула. – Вам всем удобно в ваших комнатах?
– Они маловаты, – пожаловалась Жизель.
– Они не кажутся вам уютными?
– Нет, просто маленькими, – стояла на своем моя сестра.
– Возможно, это из-за вашего положения. Я уверена, что миссис Пенни сделает все, что в ее силах, чтобы вам было удобно во время вашего обучения в «Гринвуде». – Говоря это, миссис Клэрборн посмотрела на миссис Пенни. Та кивнула. – И я уверена, что вам понравится в «Гринвуде». Я всегда говорила, что наши ученицы приходят сюда маленькими девочками, а покидают нас молодыми женщинами, не только хорошо воспитанными, но и морально окрепшими.
Мне кажется, – продолжала она с задумчивым выражением на лице, – что «Гринвуд» – это один из последних оплотов морали, когда-то превратившей Юг в настоящую сокровищницу аристократизма и благородства. Здесь, девочки, вы проникнетесь духом традиций, осознаете ваше наследие. В других школах, особенно на Севере и Западе, радикалы проникают в каждую клеточку нашей культуры, истончают ее, разбавляют то, что когда-то было сливками, превращая их в нежирное молоко.
Миссис Клэрборн вздохнула.
– Кругом так много распущенности, такой недостаток уважения к тому, что когда-то было для нас свято. И это происходит только тогда, когда мы забываем, кто мы и откуда, где наши корни. Вы понимаете это?
Все молчали. Жизель выглядела ошарашенной. Я посмотрела на Эбби. Та ответила понимающим взглядом.
– Ладно, достаточно глубоких философствований, – сказала миссис Клэрборн и кивнула двум служанкам, стоящим у двери и ожидающим сигнала, чтобы принести чай, кексы и пралине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Неожиданно мы услышали четкий перестук палки по мраморному полу. Миссис Пенни, стоявшая возле двери, о чем-то вспомнила и заторопилась к нам.
– Забыла сказать вам, девочки. Как только миссис Клэрборн войдет, встаньте, пожалуйста.
– А как я смогу это сделать? – бросила Жизель.
– О, дорогая, вас извинят, конечно, – сказала миссис Пенни. Прежде чем Жизель смогла добавить что-то еще, все повернулись в сторону двери навстречу входящей миссис Клэрборн. Эбби и я встали.
Хозяйка дома задержалась на пороге, словно позируя фотографу, посмотрела на нас, медленно переводя взгляд с Эбби на меня, потом на Жизель. Миссис Клэрборн казалась выше и толще, чем на всех своих портретах, развешанных в школе. Кроме того, ни один из них не отражал голубизну ее седых волос. В жизни они были тоньше и короче, едва достигая середины уха. Миссис Клэрборн надела темно-синее шелковое платье с большим, наглухо застегнутым воротником. На серебряной цепочке висели карманные часы в серебряном корпусе, маленькие стрелки застыли на пяти минутах третьего.
Я гадала, заметили ли Эбби и Жизель, какие странные вещи происходят с часами.
Мой взгляд упал на крупные бриллиантовые серьги, каплями стекающие с мочек пожилой женщины. Кружевные сборчатые манжеты платья достигали запястий. На левом красовался золотой браслет с бриллиантами. Длинные костлявые пальцы обеих рук унизывали золотые, серебряные и платиновые кольца с драгоценными камнями.
Даже на портретах у миссис Клэрборн было узкое лицо, которое явно не подходило к ее осанистой фигуре. Но на оригинале это еще больше бросалось в глаза. Из-за длинного, тонкого, выдающегося вперед носа ее глаза казались еще более глубоко посаженными, чем это было на самом деле. Ее широкий рот превращался в тонкую, будто прорисованную карандашом линию от одной щеки до другой, стоило миссис Клэрборн сжать губы. Мучнисто-белое лицо, лишенное всякой косметики, усыпали на лбу и щеках коричневые старческие пятна.
Я тут же решила, что художники, писавшие ее портреты, больше руководствовались своим воображением, чем самой моделью.
Миссис Клэрборн сделала шаг вперед и оперлась на свою трость.
– Добро пожаловать, девочки, – произнесла она. – Садитесь, пожалуйста.
Мы с Эбби сразу же повиновались, и миссис Клэрборн прошествовала прямо к своему креслу, стуком трости отмечая каждый свой шаг, словно подтверждая его. Она кивнула миссис Пенни, присевшей на другой диванчик, села в свое кресло, повесила трость на правую его ручку, и только потом мельком глянула на Жизель, чтобы затем перевести взгляд на нас с Эбби.
– Мне нравится быть лично знакомой с каждой девочкой, обучающейся в «Гринвуде», – начала хозяйка дома. – Наша школа отличается от многих государственных школ. Там с учащимися обращаются как с цифровыми данными. Поэтому мне хотелось бы, чтобы каждая из вас представилась и сказала несколько слов о себе. А затем я расскажу вам, почему я много лет назад решила обеспечивать существование «Гринвуда», почему делаю это сейчас и надеюсь поступать так и впредь. – У нее был твердый, грубый голос, временами очень напоминающий мужской. – А потом, – продолжала пожилая женщина, – нам подадут чай.
В конце фразы миссис Клэрборн смягчила выражение лица, хотя мне это показалось гримасой, а не искренней теплой улыбкой.
– Кто начнет? – поинтересовалась она. Все молчали. Тогда ее взгляд остановился на мне. – Что ж, раз мы все такие стеснительные, почему бы нам не начать с близнецов, чтобы потом не делать ошибки в том, кто есть кто.
– Я калека, – заявила Жизель с усмешкой.
Все словно задохнулись, как будто из комнаты выкачали кислород. Миссис Клэрборн медленно повернулась к ней.
– Я надеюсь, что только физически, – произнесла она.
Лицо Жизель налилось кровью, рот приоткрылся. Когда я взглянула на миссис Пенни, то заметила на ее лице выражение удовлетворения. В ее глазах миссис Клэрборн была героиней, которую невозможно вывести из себя. Я представила на месте Жизель других девочек, менее сообразительных, очутившихся в таком положении, когда тебя заставляют проглотить собственные слова.
– Меня зовут Руби Дюма, а это моя сестра Жизель, – быстро заговорила я, ощущая повисшее неловкое молчание. – Нам по семнадцать лет, и мы из Нового Орлеана. Там мы живем в квартале, известном под названием Садовый район. Наш отец вкладывает деньги в недвижимость.
Миссис Клэрборн сузила глаза и медленно кивнула, но она так пристально рассматривала меня, что я почувствовала себя в середине грязного болота, которое меня медленно засасывает.
– Я достаточно знакома с Садовым районом, самым красивым местом в городе. Было время, – произнесла с некоторой тоской миссис Клэрборн, – когда я довольно часто ездила в Новый Орлеан. – Она вздохнула и повернулась к Эбби. Та описала место, где в настоящее время жили ее родители, и работу своего отца в качестве банковского служащего.
– Так у вас нет ни братьев, ни сестер?
– Нет, мадам.
– Понимаю. – Миссис Клэрборн снова глубоко вздохнула. – Вам всем удобно в ваших комнатах?
– Они маловаты, – пожаловалась Жизель.
– Они не кажутся вам уютными?
– Нет, просто маленькими, – стояла на своем моя сестра.
– Возможно, это из-за вашего положения. Я уверена, что миссис Пенни сделает все, что в ее силах, чтобы вам было удобно во время вашего обучения в «Гринвуде». – Говоря это, миссис Клэрборн посмотрела на миссис Пенни. Та кивнула. – И я уверена, что вам понравится в «Гринвуде». Я всегда говорила, что наши ученицы приходят сюда маленькими девочками, а покидают нас молодыми женщинами, не только хорошо воспитанными, но и морально окрепшими.
Мне кажется, – продолжала она с задумчивым выражением на лице, – что «Гринвуд» – это один из последних оплотов морали, когда-то превратившей Юг в настоящую сокровищницу аристократизма и благородства. Здесь, девочки, вы проникнетесь духом традиций, осознаете ваше наследие. В других школах, особенно на Севере и Западе, радикалы проникают в каждую клеточку нашей культуры, истончают ее, разбавляют то, что когда-то было сливками, превращая их в нежирное молоко.
Миссис Клэрборн вздохнула.
– Кругом так много распущенности, такой недостаток уважения к тому, что когда-то было для нас свято. И это происходит только тогда, когда мы забываем, кто мы и откуда, где наши корни. Вы понимаете это?
Все молчали. Жизель выглядела ошарашенной. Я посмотрела на Эбби. Та ответила понимающим взглядом.
– Ладно, достаточно глубоких философствований, – сказала миссис Клэрборн и кивнула двум служанкам, стоящим у двери и ожидающим сигнала, чтобы принести чай, кексы и пралине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103