Помню, что это было удивительно стойкое желание.
Обратная сторона самоубийства. Я переживал это так реально, что потом кончать с собой уже не было смысла. Просто я как бы умер и вновь возродился. Но уже другим человеком.
Детская тяга к одиночеству – это ведь тоже своего рода самоубийство.
Ищите места там, где нас нет. Там – хорошо.
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
Повели мужика в поле на расстрел. А погода стоит хреновая: холодно, дождь, ветер. Конвой идет и материт мужика:
– Тебе, сволочь, хорошо, а нам еще обратно возвращаться!
(В этом месте сюжет, скорее всего, сделает такой поворот):
ПОТЕРЯННОЕ ДИТЯ
Хотите, я наконец расскажу вам, с чего все началось?
Эта история началась с того, что у Аси разболелись зубки. Грустный анекдот, ей-богу. Идти к стоматологу она отказалась наотрез. Она всегда болела молча: забьется в угол софы, свернется калачиком под пледом – и молчит. И тогда у меня тоже начинают невыносимо ныть мои совершенно здоровые зубы. Молча смотреть на ее страдания у меня просто нет сил.
Я собрался и пошел в аптеку за болеутоляющими зубными каплями.
На улице весна. Она скалится на всех своими огромными сосульками. Сосульки тают и, видимо, тоже болят, как зубы у Аси.
Да, черт возьми, стоят первые теплые мартовские деньки. Говорят, что где-то огромная сосулька, сорвавшись с крыши дома, пригвоздила к земле случайного прохожего. «Весна – охотница, она же – живодерка», – вспомнил я строчку одного графомана, приславшего в редакцию пятисотстраничную поэму «Времена года».
Все вокруг тает, течет, потеет. Из-под снега появляется скопившийся прошлогодний мусор: окурки, фантики, битое стекло, клочья бумаги, использованные презервативы, билеты общественного транспорта, обрывки ночных разговоров, телефоны друзей, адреса подруг, даты, обещания, планы…
А сколько по весне из снега вытаивает дерьма! Потеплело, жизнь наладилась, и говно полезло наружу. Так всегда.
Весна-красна, весна-грязна, весна-мокра, блин!..
По дороге в аптеку я купил в киоске сигареты, открыл на ходу пачку «ЛМ» и, выйдя из дворов на центральную улицу, остановился возле какого-то офиса закурить.
Не успел я достать зажигалку, как из дверей выбежали и налетели прямо на меня несколько крепких молодых людей.
– Быстро в машину! – заорал один из них. Я даже не успел сообразить, зачем и в какую машину, как меня запихнули вместе с другими в большущий джип. И он рванул с места.
– Все было бы классно, если бы ты, жопа, не начал стрелять раньше времени, – обратился один из сидящих в джипе, видимо старший в команде, к другому бойцу, моему соседу.
– Если бы не я – этот козел завалил бы вас обоих, у него в столе был ствол, – огрызнулся мой сосед.
– А ты что молчишь?! – обратился он уже ко мне. – Ты же видел, как тот пидор полез в стол?!
Я промычал что-то неопределенное.
– Подожди, ты чо, новенький? – спросил меня их старшой. – Или ты в прикрытии был – я тебя что-то не припомню.
– А… Кривой где?! – спросил всех сидящих третий персонаж этой криминальной драмы. – В рот вам потные ноги в сахаре! Мы же Кривого там оставили!
Бандиты ошалело смотрели на меня.
– Ты, козел, ты как здесь оказался? – заорали они почти одновременно. – Да он же подсадной, его же опера нам подсунули!
Несколько раз меня хрястнули по лицу.
– Поворачивай назад, за Кривым поедем! – закричал их старшой. – На эту суку, если что, обменяем! – это он про меня.
Я сидел ни жив ни мертв и до сих пор не мог опомниться от всего происходящего. Где я, зачем я здесь?
– Поздно, Хунта, – сказал водитель джипа. – Пока развернемся, пока подъедем… Кривого либо уже завалили, либо он сам ушел… Да, блин, обделались…
– Я тебя спрашиваю – как ты сюда попал?! – заорал на меня тот, старшой, которого водила назвал Хунтой. Кто-то шарахнул мне в переносицу не то кастетом, не то рукоятью пистолета. Кровь хлестанула из обеих ноздрей.
– Эй, офигели, что ли, салон кто будет мыть? – заступился за меня, сам того не подозревая, водила.
– Приедем – ты у меня своими кишками блевать будешь, мусор ты сраный! – пообещал мне Хунта, и я понял, что основательно влип.
Меня привезли в какую-то загородную резиденцию этой братвы.
Ввели в дом.
В кресле перед огромным телевизором в спортивном костюме «Адидас» и кожаных домашних сандалиях сидел худой, сутулый, с бледным лицом туберкулезника человек. Всем известно, что есть глаза выпуклые, а есть впуклые. У него были впуклые глаза. Стеклянный взгляд оловянных глаз на деревянном лице. В нашем маленьком городке многие знали его в лицо. По крайней мере журналисты и работники правоохранительных органов.
– Я же просил заложников не брать, – поморщившись, с раздражением сказал он Хунте.
– Мы его не брали, он сам взялся, – хмыкнул кто-то из ехавших с нами в одной машине.
– Не понял… – Янис прищурился в Хунту.
– Янис, этого хмыря мусора сунули нам вместо Кривого… – заторопился Хунта.
– Как это? – Крыса прищурился еще более пристально.
– Мы заехали на разборки к этому гребаному чечену Кадыку Рыгалову. Кадык, спрашиваю его я, что это была за подстава с деловым по кличке Будда? Мы лучших бойцов тогда в порту потеряли. Он сразу на дыбы, мол, в натуре, сами лоханулись. Мы ему про неустоечку. Тот отказался даже слушать нас, послал на хуй и хотел было устроить стрельбу. Миша Сквозняк его пристрелил из «Узи» с глушаком. На выходе мы нарвались на охрану Рыгалова. Началась пальба, Кривой, видимо, приотстал, мы выбежали из конторы – и по коням. Я быстро посчитал по головам – все на месте. А оказалось, что вместо Кривого в машину запрыгнул вот этот козел.
«Господи, – подумал я, – этот мир окончательно сошел с ума, и пора опускать занавес».
– Говори теперь ты, – обратился Янис ко мне.
– Я шел в аптеку, остановился закурить, тут меня затолкнули в машину, и…
– М-да, густо врешь, хоть ложкой ешь. Сам-то чувствуешь, что пиздишь неправдоподобно? – сказал, вставая из кресла и закуривая, Янис. – Придется ведь тебя запытать до смерти, как мусора позорного…
– Я не вру. Моя девушка может подтвердить. Она сейчас там, дома, зубами мучается. Зубы у нее болят. Вот я и пошел в аптеку. Честное слово…
Я назвал адрес.
– Проверим. А пока в подвал его, на цепь. И не дай бог он сбежит…
На мое счастье, к вечеру стало известно, что Кривой погиб в перестрелке, и, значит, я в его смерти не повинен. А вот дальнейшие события изменили мою жизнь основательно. Реально ощущать жизнь начинаешь только тогда, когда жить становится невозможно.
Хунта съездил ко мне домой и привез с собой Асю.
Я увидел ее сквозь пыльное, размером с ладонь, подвальное окно.
Исстрадавшаяся зубами, перепуганная и ненакрашенная, она выглядела очень даже естественно. Глаза были грустными и жалобными, одета она была в футболку и джинсики, сверху короткая кожаная куртка, какие-то кроссовки явно на голую ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Обратная сторона самоубийства. Я переживал это так реально, что потом кончать с собой уже не было смысла. Просто я как бы умер и вновь возродился. Но уже другим человеком.
Детская тяга к одиночеству – это ведь тоже своего рода самоубийство.
Ищите места там, где нас нет. Там – хорошо.
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
Повели мужика в поле на расстрел. А погода стоит хреновая: холодно, дождь, ветер. Конвой идет и материт мужика:
– Тебе, сволочь, хорошо, а нам еще обратно возвращаться!
(В этом месте сюжет, скорее всего, сделает такой поворот):
ПОТЕРЯННОЕ ДИТЯ
Хотите, я наконец расскажу вам, с чего все началось?
Эта история началась с того, что у Аси разболелись зубки. Грустный анекдот, ей-богу. Идти к стоматологу она отказалась наотрез. Она всегда болела молча: забьется в угол софы, свернется калачиком под пледом – и молчит. И тогда у меня тоже начинают невыносимо ныть мои совершенно здоровые зубы. Молча смотреть на ее страдания у меня просто нет сил.
Я собрался и пошел в аптеку за болеутоляющими зубными каплями.
На улице весна. Она скалится на всех своими огромными сосульками. Сосульки тают и, видимо, тоже болят, как зубы у Аси.
Да, черт возьми, стоят первые теплые мартовские деньки. Говорят, что где-то огромная сосулька, сорвавшись с крыши дома, пригвоздила к земле случайного прохожего. «Весна – охотница, она же – живодерка», – вспомнил я строчку одного графомана, приславшего в редакцию пятисотстраничную поэму «Времена года».
Все вокруг тает, течет, потеет. Из-под снега появляется скопившийся прошлогодний мусор: окурки, фантики, битое стекло, клочья бумаги, использованные презервативы, билеты общественного транспорта, обрывки ночных разговоров, телефоны друзей, адреса подруг, даты, обещания, планы…
А сколько по весне из снега вытаивает дерьма! Потеплело, жизнь наладилась, и говно полезло наружу. Так всегда.
Весна-красна, весна-грязна, весна-мокра, блин!..
По дороге в аптеку я купил в киоске сигареты, открыл на ходу пачку «ЛМ» и, выйдя из дворов на центральную улицу, остановился возле какого-то офиса закурить.
Не успел я достать зажигалку, как из дверей выбежали и налетели прямо на меня несколько крепких молодых людей.
– Быстро в машину! – заорал один из них. Я даже не успел сообразить, зачем и в какую машину, как меня запихнули вместе с другими в большущий джип. И он рванул с места.
– Все было бы классно, если бы ты, жопа, не начал стрелять раньше времени, – обратился один из сидящих в джипе, видимо старший в команде, к другому бойцу, моему соседу.
– Если бы не я – этот козел завалил бы вас обоих, у него в столе был ствол, – огрызнулся мой сосед.
– А ты что молчишь?! – обратился он уже ко мне. – Ты же видел, как тот пидор полез в стол?!
Я промычал что-то неопределенное.
– Подожди, ты чо, новенький? – спросил меня их старшой. – Или ты в прикрытии был – я тебя что-то не припомню.
– А… Кривой где?! – спросил всех сидящих третий персонаж этой криминальной драмы. – В рот вам потные ноги в сахаре! Мы же Кривого там оставили!
Бандиты ошалело смотрели на меня.
– Ты, козел, ты как здесь оказался? – заорали они почти одновременно. – Да он же подсадной, его же опера нам подсунули!
Несколько раз меня хрястнули по лицу.
– Поворачивай назад, за Кривым поедем! – закричал их старшой. – На эту суку, если что, обменяем! – это он про меня.
Я сидел ни жив ни мертв и до сих пор не мог опомниться от всего происходящего. Где я, зачем я здесь?
– Поздно, Хунта, – сказал водитель джипа. – Пока развернемся, пока подъедем… Кривого либо уже завалили, либо он сам ушел… Да, блин, обделались…
– Я тебя спрашиваю – как ты сюда попал?! – заорал на меня тот, старшой, которого водила назвал Хунтой. Кто-то шарахнул мне в переносицу не то кастетом, не то рукоятью пистолета. Кровь хлестанула из обеих ноздрей.
– Эй, офигели, что ли, салон кто будет мыть? – заступился за меня, сам того не подозревая, водила.
– Приедем – ты у меня своими кишками блевать будешь, мусор ты сраный! – пообещал мне Хунта, и я понял, что основательно влип.
Меня привезли в какую-то загородную резиденцию этой братвы.
Ввели в дом.
В кресле перед огромным телевизором в спортивном костюме «Адидас» и кожаных домашних сандалиях сидел худой, сутулый, с бледным лицом туберкулезника человек. Всем известно, что есть глаза выпуклые, а есть впуклые. У него были впуклые глаза. Стеклянный взгляд оловянных глаз на деревянном лице. В нашем маленьком городке многие знали его в лицо. По крайней мере журналисты и работники правоохранительных органов.
– Я же просил заложников не брать, – поморщившись, с раздражением сказал он Хунте.
– Мы его не брали, он сам взялся, – хмыкнул кто-то из ехавших с нами в одной машине.
– Не понял… – Янис прищурился в Хунту.
– Янис, этого хмыря мусора сунули нам вместо Кривого… – заторопился Хунта.
– Как это? – Крыса прищурился еще более пристально.
– Мы заехали на разборки к этому гребаному чечену Кадыку Рыгалову. Кадык, спрашиваю его я, что это была за подстава с деловым по кличке Будда? Мы лучших бойцов тогда в порту потеряли. Он сразу на дыбы, мол, в натуре, сами лоханулись. Мы ему про неустоечку. Тот отказался даже слушать нас, послал на хуй и хотел было устроить стрельбу. Миша Сквозняк его пристрелил из «Узи» с глушаком. На выходе мы нарвались на охрану Рыгалова. Началась пальба, Кривой, видимо, приотстал, мы выбежали из конторы – и по коням. Я быстро посчитал по головам – все на месте. А оказалось, что вместо Кривого в машину запрыгнул вот этот козел.
«Господи, – подумал я, – этот мир окончательно сошел с ума, и пора опускать занавес».
– Говори теперь ты, – обратился Янис ко мне.
– Я шел в аптеку, остановился закурить, тут меня затолкнули в машину, и…
– М-да, густо врешь, хоть ложкой ешь. Сам-то чувствуешь, что пиздишь неправдоподобно? – сказал, вставая из кресла и закуривая, Янис. – Придется ведь тебя запытать до смерти, как мусора позорного…
– Я не вру. Моя девушка может подтвердить. Она сейчас там, дома, зубами мучается. Зубы у нее болят. Вот я и пошел в аптеку. Честное слово…
Я назвал адрес.
– Проверим. А пока в подвал его, на цепь. И не дай бог он сбежит…
На мое счастье, к вечеру стало известно, что Кривой погиб в перестрелке, и, значит, я в его смерти не повинен. А вот дальнейшие события изменили мою жизнь основательно. Реально ощущать жизнь начинаешь только тогда, когда жить становится невозможно.
Хунта съездил ко мне домой и привез с собой Асю.
Я увидел ее сквозь пыльное, размером с ладонь, подвальное окно.
Исстрадавшаяся зубами, перепуганная и ненакрашенная, она выглядела очень даже естественно. Глаза были грустными и жалобными, одета она была в футболку и джинсики, сверху короткая кожаная куртка, какие-то кроссовки явно на голую ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67