Лучше ли они? Не знаю. Знаю только, что они другие. А тут еще десятилетний мальчик упал в обморок. Думали, от духоты. Оказалось – от голода. Кто-то стоит, кто-то сидит, кто-то уже лежит, тесно и нечем дышать; трамвай как метафора нашего общества.
ПОКОЛЕНИЕ-85
Где ты, мое поколение? Мучаясь духотой и похмельем, думал я.
Мое поколение – это поколение между . Мы как мостик между советской эпохой и первыми годами перестройки: мы окончили школу в 1985-м, и нам говорили, что именно мы, новая молодая интеллигенция, станем творцами будущего нашей великой страны, нерушимого Советского Союза.
Но СССР рухнул. По нам пройдут следующие, а мостик в конце концов обветшает – и тоже рухнет.
Поэтому-то я и мои одногодки никогда не смогут искренне полюбить ваш мир, вашу жизнь, ваши ценности, люди из светлого капиталистического будущего! Однажды я заснул в одной стране, а проснулся совершенно в иной. Как будто бы попал на чужую планету. Есть от чего слететь с катушек, ведь правда? В чем тут моя вина? Я по-другому понимаю, что такое дружба и любовь, честность и порядочность, доброта и искренность. Я ведь до сих пор верю и во взаимовыручку, и в сострадание, и в самопожертвование ради жизни другого. Представляете, как мне трудно сейчас жить в вашем ебаном мире капитала и общества потребления? Ну да ладно. Я глубоко, а вы – высоко. Авось, не пересечемся.
Для меня, когда я учился в школе, государство, СССР, генеральный секретарь КПСС дорогой Леонид Ильич Брежнев воплощали идею бессмертия. И вот великая советская империя рухнула. Как жить теперь, если ничего бессмертного больше нет? И значит, все дозволено? Вопрос: что приобрела Россия взамен тех колоссальных потерь проклятого десятилетия? Я уверен, мы выпустили на свободу демонов и монстров и очень скоро с ужасом в этом убедимся.
Мы проиграли холодную войну, потому что наша совковая пропаганда затрахала всех своей тупостью, скукой и серостью. Мое поколение назло старым пердунам из политбюро стало любить все западное, американское. Черта с два мы это по-настоящему любили! Но эти придурки из КПСС, такие как мой папик, не оставили нам хоть какой-то идеологической альтернативы, иллюзии свободного ВЫБОРА.
Мое поколение 85-го дважды пережило мировоззренческий кризис: сначала коммунистический, когда исчез с карты мира СССР, затем демократический, когда в 1991 году развеялись все мечты о светлом капиталистическом будущем. Итак, что вы от нас хотите еще? После 1991 года «романтики превратились в невротиков». Лучше бы нам тогда было навсегда заблудиться в лабиринтах духа, чем найти тот выход, который был найден.
Дайте мне слово «свобода», и я научу вас говорить слово «нет». Не переступайте порога, говорят пророки, но мы их не слушаем, и переступаем, вот он – порог. Ну здравствуй, Бог, говоришь ты, кого мы сегодня с тобой будем убивать?
Человек поколения-85 сегодня скорее мертв, чем жив, и воскресить его можно, только загнав в какое-нибудь пограничное состояние: между явью и сном, между жизнью и смертью, между злом и еще большим злом. Что, собственно, я с собой постоянно и делаю.
ЧЕРВЯК В ЯБЛОКЕ
Видели вы хоть раз лицо человека, который рассыпал на улице три грамма кокаина? Нет? Вам повезло. Трагедия Хиросимы и Нагасаки ничто в сравнении с тем ужасом и горем, которые отразились на лице этого бедняги. В провинции за грамм кокаина нужно работать года два, а то и больше.
Мы с Сэмом, совершенно ужеванные после дня рождения Шарлотты, ранним утром пытаемся выйти к остановке.
– Я один из немногих, кто один, но кого достаточно много, и я взорву в пизду весь этот дурдом! – кричу я.
– Чем? – вяло поддерживает разговор уставший и зевающий Сэм. – У тебя есть с собой динамит?
– Да у меня в штанах – сто килограммов динамита! Все эти люди живут, чтобы умирать, а я живу – чтобы жить!
– Ну да, корень зла обретается в кроне. Понимаешь, – пытается мне что-то пьяно объяснить Семен, – мы – песчинки в руках Бога. И таких песчинок у него в руках – целая пустыня. И вот он, сильный и могущественный, держит эту пустыню в руках и дышать на нее боится. А ты…
– А я бы дунул на нее хорошенько, чтобы песчаная буря – на тыщи лет!
И как раз в этом месте появляются менты. Злой после бессонной ночи патруль. Предложили предъявить документы. Сэм разволновался и рванул из внутреннего кармана паспорт. А вместе с паспортом выдернул из кармана пакетик с кокаином. Где-то на полпути пакетик порвался, и все его содержимое белым облачком осело на Сэме, на мне и на трех ментах.
Ситуация была критическая. И вдруг Сэм вытаращил глаза и зарыдал, причем очень даже убедительно.
– Боже, – причитал он, – мама, мамочка, это был прах моей любимой мамочки, все, что у меня осталось после ее кремации!
И опять реветь в голос. Я обнял его, всхлипывающего, и прижал к своей груди. Менты, не зная, что делать, вернули нам документы и отвалили, растворившись в утреннем тумане.
– Боже, мама, мамочка! – не унимался Сэм, когда ментов уже и след простыл. – Я разорен. Черт, господи ты боже мой, три грамма коксу, я же до смерти не рассчитаюсь! Эти же суки, бандюки московские, буржуины проклятые, они же меня в асфальт закатают! Менты поганые! Слушай, а может собрать с земли, а потом как-нибудь вычленить порошок, а? У тебя нет знакомых алхимиков? Все, на хер, завтра же уезжаю к ебене Фене к фрицам!
– Пришло время, – мужественно-пьяным голосом продолжал я свою утреннюю проповедь, поднимая с колен и уводя плачущего Сэма подальше от этого грустного места, – пришло время поднять на щит и вновь сделать культовыми фигурами благородных разбойников всех времен от Робин Гуда, Пугачева и Разина до Че Гевары, «Красных бригад» и лысого Котовского! Да, именно их, а не твоих обнюхавшихся коксу мальчиков в стиле рейв и девочек-вамп.
– Конечно, про Усаму бен Ладена только не забудь, – всхлипывает Сэм.
– Да-да, и это дело государственной важности, можно сказать, вопрос жизни и смерти.
– Чей? Твоей или моей? – Сэм пытается слизнуть с моих штанов кокаиновую пыль.
– Почему, если я разговариваю с Богом – это молитва, а если Бог разговаривает со мной, то это шизофрения? Сэм, блядь, человек – это узелок на память, который завязал дьявол на носовом платке Господа Бога. Чтобы, стало быть, не забыл. Так не забыл ли, а?
В последнее время постоянно забываю застегнуть ширинку. Старею или это что-то по Фрейду? Тут увидел на улице старика. Он корячился, опираясь на свою палочку, а в сетке у него болтались пачка китайской лапши, булка хлеба и пакет молока.
Я впервые испугался не смерти, а этой вот немощной, никому не нужной старости.
Блин, прав Мотя Строчковский, умирать надо молодым, ей-богу.
А еще я люблю есть яблоки. Я жру их килограммами. Как какой-нибудь огромный садовый вредитель, червяк-плодожорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
ПОКОЛЕНИЕ-85
Где ты, мое поколение? Мучаясь духотой и похмельем, думал я.
Мое поколение – это поколение между . Мы как мостик между советской эпохой и первыми годами перестройки: мы окончили школу в 1985-м, и нам говорили, что именно мы, новая молодая интеллигенция, станем творцами будущего нашей великой страны, нерушимого Советского Союза.
Но СССР рухнул. По нам пройдут следующие, а мостик в конце концов обветшает – и тоже рухнет.
Поэтому-то я и мои одногодки никогда не смогут искренне полюбить ваш мир, вашу жизнь, ваши ценности, люди из светлого капиталистического будущего! Однажды я заснул в одной стране, а проснулся совершенно в иной. Как будто бы попал на чужую планету. Есть от чего слететь с катушек, ведь правда? В чем тут моя вина? Я по-другому понимаю, что такое дружба и любовь, честность и порядочность, доброта и искренность. Я ведь до сих пор верю и во взаимовыручку, и в сострадание, и в самопожертвование ради жизни другого. Представляете, как мне трудно сейчас жить в вашем ебаном мире капитала и общества потребления? Ну да ладно. Я глубоко, а вы – высоко. Авось, не пересечемся.
Для меня, когда я учился в школе, государство, СССР, генеральный секретарь КПСС дорогой Леонид Ильич Брежнев воплощали идею бессмертия. И вот великая советская империя рухнула. Как жить теперь, если ничего бессмертного больше нет? И значит, все дозволено? Вопрос: что приобрела Россия взамен тех колоссальных потерь проклятого десятилетия? Я уверен, мы выпустили на свободу демонов и монстров и очень скоро с ужасом в этом убедимся.
Мы проиграли холодную войну, потому что наша совковая пропаганда затрахала всех своей тупостью, скукой и серостью. Мое поколение назло старым пердунам из политбюро стало любить все западное, американское. Черта с два мы это по-настоящему любили! Но эти придурки из КПСС, такие как мой папик, не оставили нам хоть какой-то идеологической альтернативы, иллюзии свободного ВЫБОРА.
Мое поколение 85-го дважды пережило мировоззренческий кризис: сначала коммунистический, когда исчез с карты мира СССР, затем демократический, когда в 1991 году развеялись все мечты о светлом капиталистическом будущем. Итак, что вы от нас хотите еще? После 1991 года «романтики превратились в невротиков». Лучше бы нам тогда было навсегда заблудиться в лабиринтах духа, чем найти тот выход, который был найден.
Дайте мне слово «свобода», и я научу вас говорить слово «нет». Не переступайте порога, говорят пророки, но мы их не слушаем, и переступаем, вот он – порог. Ну здравствуй, Бог, говоришь ты, кого мы сегодня с тобой будем убивать?
Человек поколения-85 сегодня скорее мертв, чем жив, и воскресить его можно, только загнав в какое-нибудь пограничное состояние: между явью и сном, между жизнью и смертью, между злом и еще большим злом. Что, собственно, я с собой постоянно и делаю.
ЧЕРВЯК В ЯБЛОКЕ
Видели вы хоть раз лицо человека, который рассыпал на улице три грамма кокаина? Нет? Вам повезло. Трагедия Хиросимы и Нагасаки ничто в сравнении с тем ужасом и горем, которые отразились на лице этого бедняги. В провинции за грамм кокаина нужно работать года два, а то и больше.
Мы с Сэмом, совершенно ужеванные после дня рождения Шарлотты, ранним утром пытаемся выйти к остановке.
– Я один из немногих, кто один, но кого достаточно много, и я взорву в пизду весь этот дурдом! – кричу я.
– Чем? – вяло поддерживает разговор уставший и зевающий Сэм. – У тебя есть с собой динамит?
– Да у меня в штанах – сто килограммов динамита! Все эти люди живут, чтобы умирать, а я живу – чтобы жить!
– Ну да, корень зла обретается в кроне. Понимаешь, – пытается мне что-то пьяно объяснить Семен, – мы – песчинки в руках Бога. И таких песчинок у него в руках – целая пустыня. И вот он, сильный и могущественный, держит эту пустыню в руках и дышать на нее боится. А ты…
– А я бы дунул на нее хорошенько, чтобы песчаная буря – на тыщи лет!
И как раз в этом месте появляются менты. Злой после бессонной ночи патруль. Предложили предъявить документы. Сэм разволновался и рванул из внутреннего кармана паспорт. А вместе с паспортом выдернул из кармана пакетик с кокаином. Где-то на полпути пакетик порвался, и все его содержимое белым облачком осело на Сэме, на мне и на трех ментах.
Ситуация была критическая. И вдруг Сэм вытаращил глаза и зарыдал, причем очень даже убедительно.
– Боже, – причитал он, – мама, мамочка, это был прах моей любимой мамочки, все, что у меня осталось после ее кремации!
И опять реветь в голос. Я обнял его, всхлипывающего, и прижал к своей груди. Менты, не зная, что делать, вернули нам документы и отвалили, растворившись в утреннем тумане.
– Боже, мама, мамочка! – не унимался Сэм, когда ментов уже и след простыл. – Я разорен. Черт, господи ты боже мой, три грамма коксу, я же до смерти не рассчитаюсь! Эти же суки, бандюки московские, буржуины проклятые, они же меня в асфальт закатают! Менты поганые! Слушай, а может собрать с земли, а потом как-нибудь вычленить порошок, а? У тебя нет знакомых алхимиков? Все, на хер, завтра же уезжаю к ебене Фене к фрицам!
– Пришло время, – мужественно-пьяным голосом продолжал я свою утреннюю проповедь, поднимая с колен и уводя плачущего Сэма подальше от этого грустного места, – пришло время поднять на щит и вновь сделать культовыми фигурами благородных разбойников всех времен от Робин Гуда, Пугачева и Разина до Че Гевары, «Красных бригад» и лысого Котовского! Да, именно их, а не твоих обнюхавшихся коксу мальчиков в стиле рейв и девочек-вамп.
– Конечно, про Усаму бен Ладена только не забудь, – всхлипывает Сэм.
– Да-да, и это дело государственной важности, можно сказать, вопрос жизни и смерти.
– Чей? Твоей или моей? – Сэм пытается слизнуть с моих штанов кокаиновую пыль.
– Почему, если я разговариваю с Богом – это молитва, а если Бог разговаривает со мной, то это шизофрения? Сэм, блядь, человек – это узелок на память, который завязал дьявол на носовом платке Господа Бога. Чтобы, стало быть, не забыл. Так не забыл ли, а?
В последнее время постоянно забываю застегнуть ширинку. Старею или это что-то по Фрейду? Тут увидел на улице старика. Он корячился, опираясь на свою палочку, а в сетке у него болтались пачка китайской лапши, булка хлеба и пакет молока.
Я впервые испугался не смерти, а этой вот немощной, никому не нужной старости.
Блин, прав Мотя Строчковский, умирать надо молодым, ей-богу.
А еще я люблю есть яблоки. Я жру их килограммами. Как какой-нибудь огромный садовый вредитель, червяк-плодожорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67