И конца этому не предвиделось.
Совет Сообщества заседал непрерывно. Из Совета на эскадру и обратно,
непрерывным потоком шла информация, в которой вопросов было больше, чем
ответов. Непрерывные учебные тревоги, неприятно похожие на боевые и
предбоевые маневры, выполняемые хуже учебных. Суета, торопливые последние
приготовления и приготовления самые-самые последние. Предположения,
домыслы, безумные идеи. Тут-то и возникаю я. Все знающий, но ничего не
решивший. Слишком многое произошло за эти пятнадцать часов...
Город я изучил неплохо. Пробираясь по подворотням, валился в кусты
при малейшем шорохе, перемахивал через высокие каменные заборы,
старательно обходя бары и ярко освещенные улицы. Я вел себя, как на
лабораторке по выживанию. Я больше не верил городу. Милые, обходительные
люди ждали момента, чтобы воткнуть в спину виброкинжал. Чтобы брызнула
кровь, чтобы кровь смешалась с землей и наконец, напоила ее. Кровью пахли
улицы города, асфальт мостовых и заброшенные дома, деревья и камни. Кровью
пахла планета Лаба.
Я тронул губу. Кровь запеклась, хотя раньше, у флаера лилась щедро. В
этот момент под аркой, выходящей на проспект Цепежа, появилась тень, и я
нырнул в кусты. Замер, выжидая.
"Не верь, никому и никогда не верь..." Где я слышал это, совсем
недавно? Ах да, покойный знакомец-островитянин! Кстати, островитяне
прекрасно укладываются в мою картину Лабы. Островитяне - предел. Крайняя
точка местной "свободы", автоматы-убийцы, вышедшие из-под контроля. Им
начхать на "идеалы" бустеров. Объединяются в группы, добывают пропуска.
Разумеется, они не выгодны любителям шпорить нравственный прогресс. Лишний
материал. Их преследуют, выбивают... Только, что они так за Остров
держатся?
Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до жути
знакомая фигура добрела до кустов, где прятался я, и остановилась. Я
ощутил, что меня видят, и вдруг понял, кто это. Я не удивился и не
испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как
кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно
пора поговорить."
- С каких пор ты стал меня бояться, Вик? - услышал я сдавленный шепот
и, словно наяву, увидел закушенную губу, измазанную кровью щеку и
помутневшие от боли зеленые глаза.
- С тех пор, как ты разбилась, - спокойно ответил я.
- Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера
каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела... Сначала,
одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так. Прошла через кабину.
Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик?
Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило.
- Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я лежал
в разбитом флаере мертвый и переломанный. А Арнольд? Кто ударил
виброкинжалом? И вообще, сгинь!
Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но замолчал.
То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я вдруг
поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я действительно стал
убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня.
- Я ведь любила тебя, Вик. Когда я пришла в павильон и увидела
мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за тебя.
Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город. Любой
ценой...
Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную. Я разглядел Яну, и
меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы, черное пятно
на щеке - кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные
клещи рвали и жгли мой мозг. Все глубже... И боль, дикая боль, но
вырваться нельзя...
А она говорила:
- ...ты бы остался с нами. Бабушка Элеонора старая и не может
работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки. А
нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда?
Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал холод ее руки,
пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло...
Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того, что дождя долго не
было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь.
Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться.
"Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне. Мои ноги наливаются
силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я не был
спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал.
Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось. Что это
было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное
- плод больной фантазии.
- Видения - есть первый признак переутомления, - пробормотал я. Не
хотелось бы еще раз, переутомившись, пережить такой сон. Слишком он
реален. А если не сон? Тогда - глюк. Галлюцинация. Плохо...
И опять заборы, запах листвы, запах пыли, запах земли, шаги на
цыпочках вдоль стен, прохлада камня под пальцами и мысли. Мозг,
оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять
противника - предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не "угасили" в
компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем?
Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю!
Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от
которого начинало саднить под сердцем. Призрак, или галлюцинация, или
видение моего сна было право - Яна не хотела пускать меня в город.
Улица была ярко освещена. На противоположной стороне чернел ягодный
сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На стоянке торчал
один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А
на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону.
Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как вдруг за
спиной прозвучало:
- Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду...
Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя.
На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя. Я его получил
стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до Вика.
К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы
и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя...
Она могла. Сидя на скамеечке, она укоризненно смотрела на меня. Мне
захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в детстве, когда
я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова матери,
спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и как
укроешься от человека, умершего три года назад?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Совет Сообщества заседал непрерывно. Из Совета на эскадру и обратно,
непрерывным потоком шла информация, в которой вопросов было больше, чем
ответов. Непрерывные учебные тревоги, неприятно похожие на боевые и
предбоевые маневры, выполняемые хуже учебных. Суета, торопливые последние
приготовления и приготовления самые-самые последние. Предположения,
домыслы, безумные идеи. Тут-то и возникаю я. Все знающий, но ничего не
решивший. Слишком многое произошло за эти пятнадцать часов...
Город я изучил неплохо. Пробираясь по подворотням, валился в кусты
при малейшем шорохе, перемахивал через высокие каменные заборы,
старательно обходя бары и ярко освещенные улицы. Я вел себя, как на
лабораторке по выживанию. Я больше не верил городу. Милые, обходительные
люди ждали момента, чтобы воткнуть в спину виброкинжал. Чтобы брызнула
кровь, чтобы кровь смешалась с землей и наконец, напоила ее. Кровью пахли
улицы города, асфальт мостовых и заброшенные дома, деревья и камни. Кровью
пахла планета Лаба.
Я тронул губу. Кровь запеклась, хотя раньше, у флаера лилась щедро. В
этот момент под аркой, выходящей на проспект Цепежа, появилась тень, и я
нырнул в кусты. Замер, выжидая.
"Не верь, никому и никогда не верь..." Где я слышал это, совсем
недавно? Ах да, покойный знакомец-островитянин! Кстати, островитяне
прекрасно укладываются в мою картину Лабы. Островитяне - предел. Крайняя
точка местной "свободы", автоматы-убийцы, вышедшие из-под контроля. Им
начхать на "идеалы" бустеров. Объединяются в группы, добывают пропуска.
Разумеется, они не выгодны любителям шпорить нравственный прогресс. Лишний
материал. Их преследуют, выбивают... Только, что они так за Остров
держатся?
Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до жути
знакомая фигура добрела до кустов, где прятался я, и остановилась. Я
ощутил, что меня видят, и вдруг понял, кто это. Я не удивился и не
испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как
кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно
пора поговорить."
- С каких пор ты стал меня бояться, Вик? - услышал я сдавленный шепот
и, словно наяву, увидел закушенную губу, измазанную кровью щеку и
помутневшие от боли зеленые глаза.
- С тех пор, как ты разбилась, - спокойно ответил я.
- Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера
каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела... Сначала,
одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так. Прошла через кабину.
Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик?
Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило.
- Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я лежал
в разбитом флаере мертвый и переломанный. А Арнольд? Кто ударил
виброкинжалом? И вообще, сгинь!
Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но замолчал.
То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я вдруг
поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я действительно стал
убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня.
- Я ведь любила тебя, Вик. Когда я пришла в павильон и увидела
мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за тебя.
Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город. Любой
ценой...
Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную. Я разглядел Яну, и
меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы, черное пятно
на щеке - кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные
клещи рвали и жгли мой мозг. Все глубже... И боль, дикая боль, но
вырваться нельзя...
А она говорила:
- ...ты бы остался с нами. Бабушка Элеонора старая и не может
работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки. А
нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда?
Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал холод ее руки,
пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло...
Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того, что дождя долго не
было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь.
Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться.
"Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне. Мои ноги наливаются
силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я не был
спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал.
Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось. Что это
было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное
- плод больной фантазии.
- Видения - есть первый признак переутомления, - пробормотал я. Не
хотелось бы еще раз, переутомившись, пережить такой сон. Слишком он
реален. А если не сон? Тогда - глюк. Галлюцинация. Плохо...
И опять заборы, запах листвы, запах пыли, запах земли, шаги на
цыпочках вдоль стен, прохлада камня под пальцами и мысли. Мозг,
оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять
противника - предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не "угасили" в
компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем?
Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю!
Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от
которого начинало саднить под сердцем. Призрак, или галлюцинация, или
видение моего сна было право - Яна не хотела пускать меня в город.
Улица была ярко освещена. На противоположной стороне чернел ягодный
сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На стоянке торчал
один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А
на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону.
Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как вдруг за
спиной прозвучало:
- Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду...
Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя.
На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя. Я его получил
стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до Вика.
К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы
и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя...
Она могла. Сидя на скамеечке, она укоризненно смотрела на меня. Мне
захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в детстве, когда
я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова матери,
спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и как
укроешься от человека, умершего три года назад?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30