Остаток дня она провела с сыном. Они долго гуляли, потом вместе делали уроки, и Лариса даже смогла решить две задачи.
— Мамочка, ты больше не улетишь? — укладываясь в кровать, спросил Миша.
— Почему ты так решил? — удивилась Лариса.
— Папа сказал бабушке, что тебя уволят.
— Папа пошутил, откуда он может знать, что меня уволят?
— Нет, не пошутил. Он знает, он сказал что ты всегда будешь дома, или он переломает все самолеты.
— Все самолеты папа не сломает, — засмеялась Лариса, в который раз решив, что надо больше бывать с сыном.
Дождавшись, пока Миша уснет, она решила дождаться Николая и включила в спальне телевизор. Показывали передачу «Взгляд» и говорили о политике. Ведущий был чем-то похож на мужа в молодости, когда они только поженились, и он работал в Обкоме комсомола. Смотреть было скучно, и она заснула, сидя в кресле.
Николай пришел почти в двенадцать. У него был усталый вид, лицо какого-то землистого цвета, и Ларисе стало его жалко.
— Раздевайся, я согрею ужин, — сказала она.
— Налей полстакана, там в холодильнике, — хмуро сказал он, усаживаясь за стол.
— Ты не слишком много стал пить? Даже Евгения Васильевна тревожится, — осторожно спросила Лариса, подавая ему начатую бутылку «Столичной».
— Все не так, как надо. Если комитетчики правы, то выборы уже проиграны. А виноваты будем мы, всех собак повесят на наш отдел. Но, главное: никто не знает, что теперь делать, и что будет после, — рассеянно объяснил Николай. Перед тем, как выпить, он зачем то поболтал стакан с водкой и, зажмурившись, опрокинул его в рот.
— Вроде, полегчало, — буркнул он через минуту и взялся за еду.
— Может, найдешь другую работу? — спросила Лариса не решившись добавить: «… пока не поздно».
— Я уже присмотрел одно совместное предприятие. Сам же его и организовал, но не отпускают. Говорят, либо работаешь до последнего, либо иди, куда хочешь, но без партбилета. А куда мне без партбилета? Вот Кузин — молодец! Ушел тихо, по-хорошему со всеми попрощался, теперь главный редактор в «Ленправде». Если разобраться, так это даже повышение — на этой должности может стать членом бюро Обкома, должность позволяет, — Николай налил себе еще, и будто, не замечая, что делает, быстро выпил.
— У меня неприятности. Врачи в нашей медсанчасти и слышать не хотят, что я здорова, — сказала Лариса.
— Ну и черт с ними, пусть не хотят, — рассеянно сказал Николай.
— Но меня не допускают к работе! И главврач сказал, чтобы я посоветовалась с тобой.
— А что тут советовать? Увольняйся, я тебя положу в Свердловку, отдохнешь, поправишься…
— Зачем мне в больницу, если я здорова? — повысила голос Лариса.
— С этой дурой, что тебе справку выписала, завтра разберутся, чтобы не лезла, куда не просят, — со злостью сказал Николай.
— С какой дурой, куда не лезла? — Лариса вдруг вспомнила, что никому не говорила про обследование в институте Отто, тем более — Николаю — Откуда ты узнал про справку?
— Ты же сама мне вчера рассказала, — смутился он.
— Я не ночевала дома и тебя не видела, — чувствуя что-то неладное, сказала она.
— А где же ты ночевала?
— С любовником! — начиная злиться, буркнула Лариса.
— Небось, опять с мамочкой полночи шепталась? — равнодушно предположил Николай. — Давай еще по капельке, и пора спать. Завтра с утра три совещания — одно за другим, вздохнуть некогда, а без толку. Все пойдем ко дну. Помнишь песня была такая: «Мы сами взорвали „Корейца“, нами потоплен „Варяг“!» Что мы за народ: сами себя топим и этим гордимся. Представь: тихое, синее море и только пузыри со дна: буль-буль-буль. Наши советские пузыри — самые плавучие в мире. Советский Союз — родина великих пузырей.
— Перестань дурака валять! Объясни, откуда ты знаешь про справку? И, вообще, мне кажется нам надо серьезно поговорить…
— Давай завтра! Если говорить серьезно — то завтра. Кто ж ночью серьезно говорит? Ночью спать надо! Сперва трахнуться с мужем, потом спать, чтобы все было. Как у людей! — с трудом пробормотал Николай. Его щеки порозовели, но он говорил и двигался замедленно, будто засыпал на ходу, и Лариса поняла, что говорить с ним сейчас бесполезно.
— Завтра, так завтра! Но не думай, что отвертишься. Я хочу знать, что со мной происходит, — сказала она.
3.20 Возьми на прикус серебристую мышь
В начале одиннадцатого свекровь позвала Ларису к телефону.
— Кто это? Какая Ася Залмановна? — спросила она, и тут же вспомнила, что это ее врач из института Отто. — Извините, я еще не совсем проснувшись…
— Лариса Вадимовна, мне надо с вами встретиться. Дело касается вас. Нет, по телефону нельзя. Буду ждать на набережной, у главного входа в Университет. В двенадцать успеете? Так, ровно в двенадцать! — и в трубке раздались короткие гудки.
— Кто звонил? Голос, будто она не в себе. Я сказала, что ты еще спишь, но она все равно попросила разбудить, — сказала свекровь.
— Спасибо, Евгения Васильна. Это с работы, по делу, — Лариса решила не говорить, кто звонил, но в словах Аси Залмановны было что-то тревожное.
— Все остыло, завтракать давно пора, — кивнув головой, сказала свекровь.
Лариса так торопилась, что вышла из автобуса через остановку от дома и поймала такси. За сорок минут до срока она уже была около Университета. Не зная, как убить время она зашла в вестибюль филологического факультета. Там все было знакомым, но показалось, что все стало меньше и какое-то запущенное. Мимо сновали студенты, в углу у подоконника как всегда курила большая кампания, но Лариса не могла представить себя среди них. Она вдруг почувствовала, что не смогла удержать в памяти то вроде бы недавнее время, когда была студенткой; оно стало чуждым и отдаленным, будто смотришь в перевернутый бинокль.
Бесцельно постояв у доски с расписанием, она поднялась в буфет, но там было закрыто, и она вышла. На улице ярко светило солнце, было сухо и ветер взметал в лицо сухую колючую пыль, какая бывает в Ленинграде только весной. От пыли слезились глаза, и першило в горле, она даже пахла особенно, это были остатки тысяч тонн песчано-солевой смеси, которой посыпали мостовые после снегопадов. Еще оставалось время, и, перейдя через дорогу, Лариса спустилась по ступеням к самой воде. Нева уже очистилась, только кое-где, у самого берега прилепились ноздреватые, пожухшие до черноты остатки льда, такие же льдины, раскачиваясь на волнах, проплывали мимо. Это еще был не настоящий, ладожский ледоход, льдины были маленькие и темные, а лед с Ладоги пойдет позже — в конце апреля или даже в мае.
«Да, настоящий ледоход еще впереди», — подумала Лариса, представив, как белая, слепящая от солнца масса заполнит пространство между берегами, и будет издалека слышно, как шуршат и трутся друг о друга края огромных, тяжело ворочающихся льдин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140