Разве это секрет? Разведчики меняют имена, как перчатки в ненастный день, это их долг.
Кошелев так и ответил: мол, выполнял возложенные на него служебные обязанности. Да, на основе добытых им данных кое-кого сажали. Но, во-первых, сажал не Кошелев, сажал народный суд, руководствуясь советскими законами. А, во-вторых, сажали валютчиков, спекулянтов и шпионов, матерых врагов советского государства, подрывавших государственную безопасность. Честных людей, пусть даже оступившихся, не сажали, их берегли, с ними проводили профилактические мероприятия, вовремя предостерегали от ошибок. Взять, например, того же Горлова! Ведь, его не посадили, хотя было за что, даже ДОР на него завели, где он проходил как «Звездочет».
Кошелев вспомнил, с какой благодарностью — прямо на лице была написана — слушал его Горлов во время встречи с кооператорами района. И — какой же молодец — словом не обмолвился, что знакомы! Да, настоящие советские люди умеют ценить помощь, оказанную органами!
«Надо будет подойти к нему на банкете, на виду у всех тепло поприветствовать», — решил Кошелев, вспомнив, что продукты и вино для сегодняшнего вечера выделил именно Горлов за счет своего совместного предприятия.
Кошелев улыбнулся, вспомнив, как ловко отбрил того демагога. Добрых четверть часа тот бубнил с трибуны, до хрипоты обвинял во всяких грехах, будто Кошелев виноват в репрессиях 37-го года и, вконец заговорившись, вдруг ляпнул, что Кошелев манипулирует людьми, умеет-де так доходчиво объяснять все людям, что они ему верят.
На всю предыдущую чепуху Павел Константинович ответил коротко и с достоинством: дескать, у некоторых рыб очень большая голова, но она лишена разума, как это случается с некоторыми людьми, в чем уважаемые депутаты только что могли убедиться. Все засмеялись, а нечесаный стал что-то выкрикивать, снова рвался к микрофону. Его, было, хотели вывести, но Кошелев вежливо заметил: «Я же вас, уважаемый коллега, не перебивал, дал вам возможность высказаться. Если вы не уважаете меня, так окажите уважение основному принципу демократии — свободе выражать свое мнение!» Ответить было нечего и Кошелев продолжал, зацепившись за последние фразы этого клеветника: «Кто же вам, демократам, мешает говорить так, чтобы люди вас слушали и понимали? Людям нужна правда, нужно, чтобы о них заботились, вникали в их нужды и сокровенные чаяния! Ведь, любой человек знает, что ему нужно, но большинство может быть подавлено этим знанием. Поэтому они и доверяют власть своим избранникам, тем, кто ощущает смысл и цель жизни в осознании того, что служат людям. И чтобы изменить жизнь людей к лучшему, их надо любить, влияя на них пропорционально внутренней убежденности и любви к ним!».
В итоге избрали подавляющим большинством голосов. Даже сомневающиеся — были и такие — проголосовали «За»! А десяток голосов «Против»? Так, это даже хорошо, что не единогласно — говорит о свободе мнений, о плюрализме. Кому это мешает?
«Никому!» — сам себе ответил Кошелев и подумал, что не было бы нынешнего разгула вседозволенности и нигилизма, если б вовремя прислушались к его предложениям. Сколько рапортов он написал, сколько врагов нажил, убеждая руководство, что воспитывая у людей стремление к одной цели — торжеству коммунизма — нужно дать возможность каждому оставаться самим собой, разумеется, в пределах дозволенного. Ведь личность реализует себя социально только тогда, когда она свободно и полно раскрывает свою индивидуальность, гордится собственной неповторимостью и нестандартностью. Не надо кроить всех на один аршин — это пригибает людей, делает их духовно стреноженными, общественно пассивными. А от общественной пассивности до враждебной позиции — всего один шаг. В конце концов он делом доказал правильность своей позиции. Его работа среди творческой интеллигенции обогатила КГБ бесценным опытом. Правда, воспользовались этим опытом плохо, очень плохо. Теперь спохватились, даже либерально-демократическую партию помогли организовать с целью подлинно демократической многопартийности, да поздно!
«Ну, ничего, еще не все потеряно! Точнее, ничего не потеряно, пока сохранено главное», — неторопливо и умиротворенно думал Кошелев, не замечая, что засыпает.
«Я хочу, чтобы на протяжении веков продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел», — вдруг услышал он свой собственный голос.
— Часто люди падают с большой высоты из-за тех же недостатков, которые помогли ее достичь, — ответил высокий человек в мятом пиджаке и вытертых на коленях, давно не глаженых брюках.
«Это Рубашкин! Та самая шелупонь, которая пыталась напечатать про меня пасквиль», — догадался Кошелев.
Лицо человека было крупным, с четкими чертами, но было невозможно составить словесный портрет: контур не различался — то ли овальный, то ли треугольный, носогубных складок не было вовсе, а цвет волос — неопределимый. Глаза человека метали молнии.
"Не могу же я сказать, что у него в глазах молнии! Наружка меня на смех поднимет", — ужаснулся Кошелев.
— Лучше заслужить почести и не получить их, чем пользоваться почестями незаслуженно, — нравоучительно сказал человек и помолчав, добавил: — Вашу ценность, гражданин подполковник, определяет не то, что вы получаете, а то, что вы отдаете обществу.
— Я все отдам обществу, все до последней капли крови, а если потребуется, то и жизнь! — воскликнул Кошелев и услышал тоненькое мелодичное треньканье.
Еще не совсем проснувшись, он схватился за стоявший рядом телефон.
— Ну, как настроение у именинника? — раздалось в трубке.
— Бодрое, товарищ генерал-майор! Готов к выполнению Ваших служебно-оперативных заданий, — узнав Суркова, ответил Коешелев.
— Во-первых, не генерал-майор, а генерал-лейтенант…
— Извините, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите поздравить?
… а во-вторых, оперативных заданий больше не будет, — сделав паузу, Сурков добавил: — Будут служебно-боевые задания — понял? — боевые! Готовься!
— Есть готовиться к служебно-боевым заданиям, — четко ответил Кошелев, но генерал уже повесил трубку.
4.20 Все прекрасный май вернет, что забрал декабрь суровый.
По дороге в аэропорт Горлов заехал за Ларисой. Времени едва хватало, чтобы выпить кофе, и через четверть часа они уже выехали.
— Как блуждающие звезды: то вместе, то снова врозь, — прощаясь, говорила Лариса. — Всякий раз сердце щемит, будто навек.
— Почему же навек? Я дня за два управлюсь. Улажу дела в штабе и отправлю корабль в предпоследний путь. Ты не представляешь, как он мне осточертел. Возьму топор и сам отрублю швартовые. Пусть железяка плывет по Белому морю, а мы тем временем успеем слетать в Самарканд. Ты говорила, что рейс на шесть дней? — сказал Горлов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Кошелев так и ответил: мол, выполнял возложенные на него служебные обязанности. Да, на основе добытых им данных кое-кого сажали. Но, во-первых, сажал не Кошелев, сажал народный суд, руководствуясь советскими законами. А, во-вторых, сажали валютчиков, спекулянтов и шпионов, матерых врагов советского государства, подрывавших государственную безопасность. Честных людей, пусть даже оступившихся, не сажали, их берегли, с ними проводили профилактические мероприятия, вовремя предостерегали от ошибок. Взять, например, того же Горлова! Ведь, его не посадили, хотя было за что, даже ДОР на него завели, где он проходил как «Звездочет».
Кошелев вспомнил, с какой благодарностью — прямо на лице была написана — слушал его Горлов во время встречи с кооператорами района. И — какой же молодец — словом не обмолвился, что знакомы! Да, настоящие советские люди умеют ценить помощь, оказанную органами!
«Надо будет подойти к нему на банкете, на виду у всех тепло поприветствовать», — решил Кошелев, вспомнив, что продукты и вино для сегодняшнего вечера выделил именно Горлов за счет своего совместного предприятия.
Кошелев улыбнулся, вспомнив, как ловко отбрил того демагога. Добрых четверть часа тот бубнил с трибуны, до хрипоты обвинял во всяких грехах, будто Кошелев виноват в репрессиях 37-го года и, вконец заговорившись, вдруг ляпнул, что Кошелев манипулирует людьми, умеет-де так доходчиво объяснять все людям, что они ему верят.
На всю предыдущую чепуху Павел Константинович ответил коротко и с достоинством: дескать, у некоторых рыб очень большая голова, но она лишена разума, как это случается с некоторыми людьми, в чем уважаемые депутаты только что могли убедиться. Все засмеялись, а нечесаный стал что-то выкрикивать, снова рвался к микрофону. Его, было, хотели вывести, но Кошелев вежливо заметил: «Я же вас, уважаемый коллега, не перебивал, дал вам возможность высказаться. Если вы не уважаете меня, так окажите уважение основному принципу демократии — свободе выражать свое мнение!» Ответить было нечего и Кошелев продолжал, зацепившись за последние фразы этого клеветника: «Кто же вам, демократам, мешает говорить так, чтобы люди вас слушали и понимали? Людям нужна правда, нужно, чтобы о них заботились, вникали в их нужды и сокровенные чаяния! Ведь, любой человек знает, что ему нужно, но большинство может быть подавлено этим знанием. Поэтому они и доверяют власть своим избранникам, тем, кто ощущает смысл и цель жизни в осознании того, что служат людям. И чтобы изменить жизнь людей к лучшему, их надо любить, влияя на них пропорционально внутренней убежденности и любви к ним!».
В итоге избрали подавляющим большинством голосов. Даже сомневающиеся — были и такие — проголосовали «За»! А десяток голосов «Против»? Так, это даже хорошо, что не единогласно — говорит о свободе мнений, о плюрализме. Кому это мешает?
«Никому!» — сам себе ответил Кошелев и подумал, что не было бы нынешнего разгула вседозволенности и нигилизма, если б вовремя прислушались к его предложениям. Сколько рапортов он написал, сколько врагов нажил, убеждая руководство, что воспитывая у людей стремление к одной цели — торжеству коммунизма — нужно дать возможность каждому оставаться самим собой, разумеется, в пределах дозволенного. Ведь личность реализует себя социально только тогда, когда она свободно и полно раскрывает свою индивидуальность, гордится собственной неповторимостью и нестандартностью. Не надо кроить всех на один аршин — это пригибает людей, делает их духовно стреноженными, общественно пассивными. А от общественной пассивности до враждебной позиции — всего один шаг. В конце концов он делом доказал правильность своей позиции. Его работа среди творческой интеллигенции обогатила КГБ бесценным опытом. Правда, воспользовались этим опытом плохо, очень плохо. Теперь спохватились, даже либерально-демократическую партию помогли организовать с целью подлинно демократической многопартийности, да поздно!
«Ну, ничего, еще не все потеряно! Точнее, ничего не потеряно, пока сохранено главное», — неторопливо и умиротворенно думал Кошелев, не замечая, что засыпает.
«Я хочу, чтобы на протяжении веков продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел», — вдруг услышал он свой собственный голос.
— Часто люди падают с большой высоты из-за тех же недостатков, которые помогли ее достичь, — ответил высокий человек в мятом пиджаке и вытертых на коленях, давно не глаженых брюках.
«Это Рубашкин! Та самая шелупонь, которая пыталась напечатать про меня пасквиль», — догадался Кошелев.
Лицо человека было крупным, с четкими чертами, но было невозможно составить словесный портрет: контур не различался — то ли овальный, то ли треугольный, носогубных складок не было вовсе, а цвет волос — неопределимый. Глаза человека метали молнии.
"Не могу же я сказать, что у него в глазах молнии! Наружка меня на смех поднимет", — ужаснулся Кошелев.
— Лучше заслужить почести и не получить их, чем пользоваться почестями незаслуженно, — нравоучительно сказал человек и помолчав, добавил: — Вашу ценность, гражданин подполковник, определяет не то, что вы получаете, а то, что вы отдаете обществу.
— Я все отдам обществу, все до последней капли крови, а если потребуется, то и жизнь! — воскликнул Кошелев и услышал тоненькое мелодичное треньканье.
Еще не совсем проснувшись, он схватился за стоявший рядом телефон.
— Ну, как настроение у именинника? — раздалось в трубке.
— Бодрое, товарищ генерал-майор! Готов к выполнению Ваших служебно-оперативных заданий, — узнав Суркова, ответил Коешелев.
— Во-первых, не генерал-майор, а генерал-лейтенант…
— Извините, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите поздравить?
… а во-вторых, оперативных заданий больше не будет, — сделав паузу, Сурков добавил: — Будут служебно-боевые задания — понял? — боевые! Готовься!
— Есть готовиться к служебно-боевым заданиям, — четко ответил Кошелев, но генерал уже повесил трубку.
4.20 Все прекрасный май вернет, что забрал декабрь суровый.
По дороге в аэропорт Горлов заехал за Ларисой. Времени едва хватало, чтобы выпить кофе, и через четверть часа они уже выехали.
— Как блуждающие звезды: то вместе, то снова врозь, — прощаясь, говорила Лариса. — Всякий раз сердце щемит, будто навек.
— Почему же навек? Я дня за два управлюсь. Улажу дела в штабе и отправлю корабль в предпоследний путь. Ты не представляешь, как он мне осточертел. Возьму топор и сам отрублю швартовые. Пусть железяка плывет по Белому морю, а мы тем временем успеем слетать в Самарканд. Ты говорила, что рейс на шесть дней? — сказал Горлов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140