Я ахнула. Она показалась мне русалкой. Я влюбилась в нее с первого взгляда.
Едва закончив перевязку какому-то ворчливому матросу, я бросилась к маме и стала умолять взять «русалку» к нам в коттедж.
Мама подошла, накинула на нее мою шубку, которую предусмотрительно захватила, и повела к нам.
А я перевязывала руку самому капитану. Я знала, что ему очень больно, но он даже не морщился, а все смотрел туда, где погиб корабль. И больно было мне.
Это был суровый моряк. Я погладила его руку поверх бинта. Потом побежала догонять маму и «русалку», Я запыхалась, не могла выговорить ни слова и только глядела на незнакомку.
За нами шли академик Овесян и какой-то очень громоздкий мужчина. Но они повернули в сторону коттеджа академика.
Дома я сразу же наполнила ванну теплой водой.
Елена Кирилловна улыбнулась мне, опустилась в воду, блаженно сощурилась и сказала:
— Лю, милый, принеси мне, пожалуйста, пока я в ванне, самого крепкого коктейля.
Мне очень понравилось, что она так назвала меня, но я не умела делать коктейли. И мама как следует не знала.
Наконец, я принесла в ванную бокал на маленьком подносике. Глупо краснея, я стояла с подносимом в руках и таращила на нее глаза. Будь я скульптором, я бы ваяла только ее статуи!.. И украшала бы ими языческие храмы!..
Через час Елена Кирилловна в мамином халате, который сразу стал нарядным и элегантным, сидела в столовой и пила чай с коньяком.
Теперь я уже не сомневалась в своем будущем. Ведь она была физиком! Кем же иным могла я теперь стать?
— Ну, хвалю за отвагу, дорогая, — говорила ей мама. — Не за то, как вы прыгнули с ледокола в воду, а за то, что решились к нам сюда пойти на работу. Тяжело с нами будет, но интересно…
— Как ни в каком другом месте! — вставила Елена Кирилловна.
Я не переставала удивляться ее красивому низкому голосу. Глупые мужчины!.. Чем они заняты сейчас, вместо того чтобы осаждать наш коттедж?
Шаховская попросила у мамы разрешения закурить. А папирос у нас не было. Я помчалась к соседям через дорогу, даже не накинула куртки, выскочила в одном свитере.
А когда, запыхавшись, вбежала на свое крыльцо, то увидела «осаждающих» наш коттедж мужчин. Собственно, это был только один мужчина, но по размерам он стоит нескольких — огромный, в чужой дохе едва ему до коленей.
Он мельком взглянул на меня и спросил:
— Девочка, здесь ли остановилась Елена Кирилловна Шаховская?
Между прочим, я могла бы сказать, что меня уже давно не называют девочкой, но я молча открыла дверь и молча пропустила его вперед. И он так и ввалился в дом первым, принялся стаскивать доху. Это просто скушно и пошло!
Я старалась быть спокойной, вошла в столовую и объявила, что к Елене Кирилловне пришли. К счастью, она осталась сидеть на месте, не бросилась навстречу. Только кивнула, когда он вошел, и извинилась перед мамой за гостя.
— Буров Сергей Андреевич, — отрекомендовался он и с чуть лукавой улыбкой взглянул в мою сторону, словно мы уже познакомились.
— Ах, Буров! — обрадовалась мама. — Мы вас ждали. Я рада, что перевелись в мою лабораторию. Читала ваши работы о гипотетической структуре протовещества. Занятно. Исследование вероятного!.. Жаль, что здесь придется заняться совсем иным.
— Курите, — пододвинула ему Елена Кирилловна принесенную мной пачку сигарет.
— Благодарю, не курю, — ответил Буров, усаживаясь на скрипнувший под ним стул.
Я следила за каждым его движением. Почему он явился к ней, а не к маме, с которой приехал работать?
Я решительно села между ним и Еленой Кирилловной, почувствовала себя если не стеной, то решеткой.
— Это мой спаситель, Лю, — сказала Шаховская. — Силой сбросил меня с корабля в воду, как Стенька Разин, а потом больно дрался, когда я хотела задержаться у льдин.
Буров смутился. Должно быть, я слишком выразительно посмотрела на него. А Елена Кирилловна смеялась. Потом протянула ему красивую обнаженную руку и сказала, что устала.
Мама пригласила Бурова к себе в кабинет, чтобы поговорить о предстоящей работе.
А я была счастлива! Наконец-то мы остались с ней одни! Я проводила ее в мамину комнату. Мы теперь с мамой будем жить вместе в моей «девичьей», как она говорила.
Елена Кирилловна устроилась на кушетке в небрежной позе. Точеные ноги полуприкрыла полой халата.
По ее просьбе я рассказывала все о маме, академике Овесяне, «Подводном солнце» и даже о кольце ветров, которое из-за замерзания отгороженной ледяным молом полыньи перестало теперь существовать. Раньше вызванные теплой полыньей ветры дули вдоль сибирских берегов и замыкались кольцом в Средней Азии, приносили из пустынь в Арктику тепло, а в пустыни — арктическую влагу и прохладу. Теперь все нарушилось. «Подводное солнце» погасло, полынья замерзла. Земледелие гибнет и в Арктике и в пустынях. К арктическим заводам на кораблях уже не пробьешься. И заводы останавливаются. И невозможно понять, почему не зажигается под водой атомное «солнце». Ядерные реакции никак там не получаются…
И про маму и академика я рассказала, что он пообещал взять ее к себе, когда она была еще школьницей. Сам он в университет пришел пятнадцати лет, а в двадцать восемь уже был академиком. А мама окончила университет и напомнила ему былое обещание. Он стал нечестно экзаменовать ее, гонял как знатока какого-нибудь… Небось теперь не рискнет! Но мама все стерпела. И ей еще много пришлось терпеть, когда они вместе начали работать. Он просто ужасный человек, всех людей может вымотать, а сам двужильный. Но он замечательный.
И тут я услышала, что в дом к нам ворвался академик Овесян. Именно ворвался. Он зашумел и объявил, что напрасно до сих пор слушался маму, не переносил установку «Подводного солнца» в другое место. А теперь проснулся подводный вулкан и все подводное оборудование погибло.
— Приоткрой дверь, Лю, — сказала Елена Кирилловна. — Там идет очень интересный спор.
Я задернула портьеру, а дверь приоткрыла.
Мама сказала, что важно не только возобновить работу «Подводного солнца», но и понять, почему здесь оно не может работать, и что очень хорошо, что прорвался вулкан: в этом явлении, может быть, таится разгадка всего. А они могут теперь разделиться. Овесян запустит в другом месте «Подводное солнце», а она вместе со своими помощниками будет исследовать новую среду, в которой не проходят атомные реакции, пусть это будет даже и чисто научной проблемой, не имеющей практического значения.
— Черт возьми! — возмутился Овесян. — Если бы я ставил памятник упрямству, я заказал бы отлить вашу статую. Вам мало тысячи проб морской воды, в которой вы ничего не обнаружили? Вам надо дробить наши силы, покидать меня на старости лет, слабого и немощного? И все ради научной гордыни и замысла, «не имеющего практического значения»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Едва закончив перевязку какому-то ворчливому матросу, я бросилась к маме и стала умолять взять «русалку» к нам в коттедж.
Мама подошла, накинула на нее мою шубку, которую предусмотрительно захватила, и повела к нам.
А я перевязывала руку самому капитану. Я знала, что ему очень больно, но он даже не морщился, а все смотрел туда, где погиб корабль. И больно было мне.
Это был суровый моряк. Я погладила его руку поверх бинта. Потом побежала догонять маму и «русалку», Я запыхалась, не могла выговорить ни слова и только глядела на незнакомку.
За нами шли академик Овесян и какой-то очень громоздкий мужчина. Но они повернули в сторону коттеджа академика.
Дома я сразу же наполнила ванну теплой водой.
Елена Кирилловна улыбнулась мне, опустилась в воду, блаженно сощурилась и сказала:
— Лю, милый, принеси мне, пожалуйста, пока я в ванне, самого крепкого коктейля.
Мне очень понравилось, что она так назвала меня, но я не умела делать коктейли. И мама как следует не знала.
Наконец, я принесла в ванную бокал на маленьком подносике. Глупо краснея, я стояла с подносимом в руках и таращила на нее глаза. Будь я скульптором, я бы ваяла только ее статуи!.. И украшала бы ими языческие храмы!..
Через час Елена Кирилловна в мамином халате, который сразу стал нарядным и элегантным, сидела в столовой и пила чай с коньяком.
Теперь я уже не сомневалась в своем будущем. Ведь она была физиком! Кем же иным могла я теперь стать?
— Ну, хвалю за отвагу, дорогая, — говорила ей мама. — Не за то, как вы прыгнули с ледокола в воду, а за то, что решились к нам сюда пойти на работу. Тяжело с нами будет, но интересно…
— Как ни в каком другом месте! — вставила Елена Кирилловна.
Я не переставала удивляться ее красивому низкому голосу. Глупые мужчины!.. Чем они заняты сейчас, вместо того чтобы осаждать наш коттедж?
Шаховская попросила у мамы разрешения закурить. А папирос у нас не было. Я помчалась к соседям через дорогу, даже не накинула куртки, выскочила в одном свитере.
А когда, запыхавшись, вбежала на свое крыльцо, то увидела «осаждающих» наш коттедж мужчин. Собственно, это был только один мужчина, но по размерам он стоит нескольких — огромный, в чужой дохе едва ему до коленей.
Он мельком взглянул на меня и спросил:
— Девочка, здесь ли остановилась Елена Кирилловна Шаховская?
Между прочим, я могла бы сказать, что меня уже давно не называют девочкой, но я молча открыла дверь и молча пропустила его вперед. И он так и ввалился в дом первым, принялся стаскивать доху. Это просто скушно и пошло!
Я старалась быть спокойной, вошла в столовую и объявила, что к Елене Кирилловне пришли. К счастью, она осталась сидеть на месте, не бросилась навстречу. Только кивнула, когда он вошел, и извинилась перед мамой за гостя.
— Буров Сергей Андреевич, — отрекомендовался он и с чуть лукавой улыбкой взглянул в мою сторону, словно мы уже познакомились.
— Ах, Буров! — обрадовалась мама. — Мы вас ждали. Я рада, что перевелись в мою лабораторию. Читала ваши работы о гипотетической структуре протовещества. Занятно. Исследование вероятного!.. Жаль, что здесь придется заняться совсем иным.
— Курите, — пододвинула ему Елена Кирилловна принесенную мной пачку сигарет.
— Благодарю, не курю, — ответил Буров, усаживаясь на скрипнувший под ним стул.
Я следила за каждым его движением. Почему он явился к ней, а не к маме, с которой приехал работать?
Я решительно села между ним и Еленой Кирилловной, почувствовала себя если не стеной, то решеткой.
— Это мой спаситель, Лю, — сказала Шаховская. — Силой сбросил меня с корабля в воду, как Стенька Разин, а потом больно дрался, когда я хотела задержаться у льдин.
Буров смутился. Должно быть, я слишком выразительно посмотрела на него. А Елена Кирилловна смеялась. Потом протянула ему красивую обнаженную руку и сказала, что устала.
Мама пригласила Бурова к себе в кабинет, чтобы поговорить о предстоящей работе.
А я была счастлива! Наконец-то мы остались с ней одни! Я проводила ее в мамину комнату. Мы теперь с мамой будем жить вместе в моей «девичьей», как она говорила.
Елена Кирилловна устроилась на кушетке в небрежной позе. Точеные ноги полуприкрыла полой халата.
По ее просьбе я рассказывала все о маме, академике Овесяне, «Подводном солнце» и даже о кольце ветров, которое из-за замерзания отгороженной ледяным молом полыньи перестало теперь существовать. Раньше вызванные теплой полыньей ветры дули вдоль сибирских берегов и замыкались кольцом в Средней Азии, приносили из пустынь в Арктику тепло, а в пустыни — арктическую влагу и прохладу. Теперь все нарушилось. «Подводное солнце» погасло, полынья замерзла. Земледелие гибнет и в Арктике и в пустынях. К арктическим заводам на кораблях уже не пробьешься. И заводы останавливаются. И невозможно понять, почему не зажигается под водой атомное «солнце». Ядерные реакции никак там не получаются…
И про маму и академика я рассказала, что он пообещал взять ее к себе, когда она была еще школьницей. Сам он в университет пришел пятнадцати лет, а в двадцать восемь уже был академиком. А мама окончила университет и напомнила ему былое обещание. Он стал нечестно экзаменовать ее, гонял как знатока какого-нибудь… Небось теперь не рискнет! Но мама все стерпела. И ей еще много пришлось терпеть, когда они вместе начали работать. Он просто ужасный человек, всех людей может вымотать, а сам двужильный. Но он замечательный.
И тут я услышала, что в дом к нам ворвался академик Овесян. Именно ворвался. Он зашумел и объявил, что напрасно до сих пор слушался маму, не переносил установку «Подводного солнца» в другое место. А теперь проснулся подводный вулкан и все подводное оборудование погибло.
— Приоткрой дверь, Лю, — сказала Елена Кирилловна. — Там идет очень интересный спор.
Я задернула портьеру, а дверь приоткрыла.
Мама сказала, что важно не только возобновить работу «Подводного солнца», но и понять, почему здесь оно не может работать, и что очень хорошо, что прорвался вулкан: в этом явлении, может быть, таится разгадка всего. А они могут теперь разделиться. Овесян запустит в другом месте «Подводное солнце», а она вместе со своими помощниками будет исследовать новую среду, в которой не проходят атомные реакции, пусть это будет даже и чисто научной проблемой, не имеющей практического значения.
— Черт возьми! — возмутился Овесян. — Если бы я ставил памятник упрямству, я заказал бы отлить вашу статую. Вам мало тысячи проб морской воды, в которой вы ничего не обнаружили? Вам надо дробить наши силы, покидать меня на старости лет, слабого и немощного? И все ради научной гордыни и замысла, «не имеющего практического значения»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124