Старик крякнул, махнул рукой, но так и не ушел. Он, конечно, не понял, что сжавшееся вещество звезды представляет собой лишь ядра атомов, утративших оболочку, слипшихся в одно исполинское ядро какого-то немыслимого космического элемента.
— И когда Солнце сожмется в белый карлик, — продолжал я, — то так ярко вспыхнет, что сожжет все живое в околосолнечном пространстве.
— Постой, постой! — забеспокоился старый фермер. — А Земля как же? Что же у нас, засуха, что ли, будет?
— Если б засуха! — усмехнулся я. — Я пишу сейчас очерк, посвященный завещанию Минуэлла, и назвал его «Тысяча один градус по Фаренгейту».
Старик свистнул.
— Я понимаю: тысяча один градус, тысяча одна ночь… Сказки для больного… А читатели вашей газеты тоже больные? — строго спросил он.
— Это же не сказка, отец! Это открытие ученых.
— Веселенькое открытие. Будь моя воля, я ввел бы средневековый костер как высшую премию за такие открытия ученых.
Я покосился на старика. Поистине устами простаков глаголет истина! Вчера — ядерный взрыв, сегодня — антиядерный, завтра — «сковородка белого карлика»…
— После нас — хоть потоп, после нас — хоть космическое пекло. Не так ли сказал бы теперь веселый французский король?
— Вся беда, отец, в том, что Минуэлл предупреждает: это будет не после нас, а при нас…
— Как так — при нас? — изумился старый Бредли.
— По Минуэллу, катастрофа будет в двадцать первом столетии.
Глаза у Тома блестели. Недаром мальчишка с таким восторгом привык смотреть гангстерские фильмы.
— Ух, как здорово! — сказал он. — Вот бы посмотреть, что получится тогда в Нью-Йорке… при тысяче одном градусе!
— Будет как в горне у кузнеца. Могу тебе это показать, — пообещал я.
— Не знаю, у кого из вас температура сто один градус: у мальчика или у журналиста? — проворчал старик.
На самом деле у мальчика была температура сто два градуса, а у меня, у отца, у мистера Джорджа Никсона — девяносто восемь, так же как у всех европейцев — 36,6 по Цельсию. Возможно, мистер Джордж Никсон рассчитывал несколько повысить температуру у живущих на Земле и решил сопроводить мой очерк о завещании Минуэлла «документом из будущего». Чтобы его изготовить, он предоставил в мое распоряжение лучших фотографов, фотомонтажеров и мастеров комбинированной съемки… нашел бы и фальшивомонетчиков, если бы понадобилось.
Фотомонтаж получился на славу. Я показал отцу и Тому. Вошла Джен и, ахая, тоже рассматривала фото.
Так будет выглядеть Нью-Йорк с птичьего полета, когда на Земле не останется птиц…
Нью-Йорк можно было узнать. Многие небоскребы остались стоять, образуя знакомые улицы. Но город был расположен не на берегу океана, а словно на горе. Остров Манхеттен выглядел как скала начинающегося горного плато, разрезанного ущельем высохшего Хедсон-ривера.
Бруклинский мост провалился, его мягкие остатки валялись на дне каньона. Так же выглядел и мост Вашингтона на бывшем дне Хедсон-ривера. Он словно был сделан из воска, который нагрели до ста двух градусов, до температуры Тома.
Да, все железное после вспышки Солнца, по Минуэллу, размякнет, осядет, потеряв всякую прочность. Железные башни сникнут, завернутся, искривятся…
— Спаси нас, всевышний! — сказала Джен. — Что же будет с людьми?
— Видишь ли, сестрица, — сказал я, — в нас свыше восьмидесяти процентов воды. Вода испарится. На Земле останется много сухих корочек…
Джен ахнула и убежала на кухню, боясь, как бы бифштексы не превратились в сухие корочки.
Отец презрительно морщился. Том жадно разглядывал фотографию. Нельзя было предположить, что она не снята с натуры.
Что ж, немало людей, узнав о завещании Минуэлла, будут презрительно фыркать, как мой старик. Пожалуй, большинство, подобно сестрице Джен, искренне ужаснутся грядущему и тотчас забудут об этом в повседневных заботах. Ну а двойники моего Тома всех возрастов захлебнутся от смеси восторга и страха…
Газеты раскупались как никогда…
Из них можно было узнать, что мистер Ральф Рипплайн скупил у правительства все межконтинентальные ракеты, как не имеющие в современных условиях практического военного значения. (Обычная в нашем мире дешевая распродажа!) Правительственные заказы на ракеты в связи с новым спросом были восстановлены. Вновь заработали заводы, а вместе с ними словно проснулось от спячки и множество фирм-банкротов или почти банкротов. Рабочие вернулись к станкам. Убавилось людей на панелях, сократились очереди за бобовой похлебкой. Акции на бирже начали даже подниматься. Биржевики перестали кидаться на рельсы подземки.
Газеты славили Рипплайна, который после великосветского скандала снова стал сенсацией номер один. В это время и состоялся помпезный запуск к Солнцу ракетной армады.
Я исписал целую газетную полосу, во всех подробностях сообщая, как происходил этот запуск, как автоматические приборы опровергнут теперь европейских и американских ученых, всех, кто усомнился в завещании Минуэлла, как одиннадцать ракет из двенадцати — одна упала-таки в Тихий океан! — вышли на свои орбиты и помчались к Солнцу… Они, получив информацию в непосредственной близости от светила и передав ее на Землю, должны доказать близкий конец света согласно завещанию Минуэлла, которого теперь именовали «пророком Самуэлем».
Отправка ракетной армады к Солнцу была обставлена загадочной формальностью. Международной коллегии нотариусов были предъявлены несгораемые вымпелы с надписью «SOS», а впоследствии и официальные показания обсерваторий в подтверждение того, что все одиннадцать ракет с вымпелами упали на Солнце, которому предстояло вскоре стать белым карликом, как это случается со множеством звезд в галактиках.
Босс постарался, чтобы одновременно с моей статьей газеты поместили портрет пьяной Лиз Морган; ее выводили из только что открывшегося ночного заведения «Белый карлик», где люди спешили повеселее дожить свой век.
— Ну, сынок, — сказал мне отец, откладывая газету в сторону, — кажется, дело идет на лад. Теперь можно и домой. А то мы и так задержались у тебя.
Я помог отцу деньгами, и он уезжал довольный. К тому же возвращался он на ферму не в своем стареньком «форде», а в моем прежнем открытом каре. Когда-то мы совершали в нем с Эллен идиллическое путешествие на ферму.
Я провожал родичей в своем «кадиллаке». Том сидел рядом со мной и жадно рассматривал здания, которые мы проезжали, воображая, что с ними случится при тысяче одном градусе по Фаренгейту. Фонарные столбы, как он утверждал, должны непременно согнуться, как гвозди после неумелых ударов, и напоминать ландыши…
Мы с Томом на моем «кадиллаке» и отец с Джен на моем бывшем каре подъехали к Хедсон-риверу, чтобы переправиться на ту сторону на пароме — древнейшем из всех суденышек, когда-либо плававших по мореподобному Хедсон-риверу, которому, по предсказанию новоявленного пророка Самуэля, предстояло превратиться в высохшее ущелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124