Надо было обо всем рассказать папе. Рассказать!.. Теперь уже никогда не расскажешь…
— Почему ты плачешь, Лю? — послышался участливый голос Елены Кирилловны. — Ты плачешь, что не увидишь меня на работе? Но ты будешь приходить ко мне, глупенькая.
— Почему вы не хотите работать… со мной? — снова выдавил из себя Буров.
— Не с вами, Буров… Я просто больше не могу. Помните, мы говорили с вами о науке… Вы открыли средство против ядерных войн. Воображали, что одарили человечество. И что же? Вашей Б-субстанцией, которую я помогала вам добывать, теперь гасят Солнце. Я не хочу больше в этом участвовать… даже в марте, — добавила она, твердо глядя на Калерию Константиновну. — Лучше патрулировать в космосе…
Калерия Константиновна делала многозначительные знаки. Она не хотела, конечно, чтобы я сейчас сказала ей о папе. Я не сказала.
Буров стал мрачнее тучи. Должно быть, Елена Кирилловна попала ему в самое сердце. Она всегда била без промаха.
А я вдруг сказала:
— Елена Кирилловна, милая… У меня к вам огромная просьба.
— Да, моя Лю.
— Назовите мальчика… Митей…
Она пристально посмотрела на меня.
— Я слышала по радио сообщение, Лю. Я все знаю. Я горюю вместе с тобой. Но я не могу назвать сына именем твоего отца. Я уже назвала его.
— Вот как? — оживилась Калерия. — Как же?
— Это прозвучит странно. Но зачем называть новых людей именами старых святых, в которых никто не верит. Пусть имя говорит как слово. Он приходит в мир…
— Друзья мои, — сказала подошедшая нянечка. — Мы уже утомили мамочку.
— Сейчас, родная, я только доскажу, — заторопилась Елена Кирилловна. — Пусть он придет в мир не одиноким бойцом, пусть он олицетворяет собой целый рой чувств, целый рой надежд, рой трудолюбивых пчел…
— Как же будет он называться? — строго спросила Калерия.
— Рой, — ответила счастливая мать. — Просто Рой.
— Рой? — удивился Буров.
— Ну да, Рой. Разве это плохо?
Лицо Калерии покрылось пятнами.
Няня выключила экран, и я едва уловила лукавую улыбку на усталом, но прекрасном лице, растаявшем на светлом матовом стекле.
— Поразительные капризы! — пожала плечами Калерия Константиновна и заторопилась к выходу.
Мы вышли вместе с Буровым. Я старалась понять, что он чувствует. Ведь ему в лицо было брошено обвинение. Я, потерявшая отца, и, быть может, из-за него… я этого не сделала, а она… она отказалась работать с ним.
Я считала, что должна сказать что-то очень важное:
— Сергей Андреевич! Это неверно, что она сказала… Может быть, вам совсем не нужна моя помощь, но я хочу работать с вами. Я верю вам так же, как верил папа… Я постараюсь быть полезной… Я уже поступила на заочный факультет, но я не успела вам сказать…
Буров посмотрел на меня, словно видел впервые. И улыбнулся. Не насмешливо, а по-хорошему. У меня защемило сердце, я покраснела и тут же готова была себя возненавидеть. Ведь папа летел к Солнцу!.. А я? Я переживаю от улыбки мужчины.
Он сказал:
— Спасибо, Лю…
Мне было немного неприятно, что он так назвал меня.
— Спасибо, Люд, — словно поправился он.
— А что вы… что мы теперь будем делать?
— Что искать?
Он взял меня за руку. Ой, кажется, мне не придется неделю мыть ее!..
— Знаешь, Люд, что такое движение вперед?
— Движение вперед — это борьба противоположностей, — услышала я голос Ладнова. Он догнал нас. Я и забыла, что велела ему ждать меня у выхода. — Простите, но, кажется, вы переходите на физику, и я могу оказаться не лишним.
Буров посмотрел на него не очень приветливо.
— Борьба противоположностей! — мрачно повторил он. — Да, чтобы заставить их бороться, нужно найти «противоположное». Вы, Ладнов, теоретик. Взяв на себя тяжесть прогнозов и даже облачившись в мантию «судьи от физики», вы зачислили меня в паникеры… И все же я не перестаю уважать вас как теоретика.
— В восторге от этого. Чем могу служить? — ядовито осведомился Ладнов.
— Допускаете ли вы, что у Б-субстанции должна быть ее противоположность? Не вытекает ли это из ваших же формул?
— Допустим, что вытекает. Я даже допускаю симметричную парность во всем, что существует в мире. Мы с вами хорошая этому иллюстрация.
— Может быть, в том, что мы противоположны — залог движения вперед?
— Остроумно.
— Так вы не думали об этом?
— Допустим, думал. Но мне не хотелось связываться с вами, Буров. А надо было засесть вместе, ругаться…
— Это я могу.
— Я тоже, — огрызнулся Ладнов.
— А если бы мы засели? — спросил Буров.
— Пришлось бы отказаться от многого. Наши нынешние теоретические представления о физических процессах слишком грубы. Вы счастливец! Вы допускаете умозрительные выводы. У меня не может существовать ничего математически не доказанного.
— Вот потому-то вы и нужны мне. Ругайте меня, объявляйте паникером, сомневайтесь во всем… Но если вы в чем-то согласитесь, это будет истиной! Однозначной!
Я с восхищением смотрела на Бурова.
— До сих пор мы оперировали с узенькой полоской явлений, законов, действующих сил, — продолжал Ладнов (они, честное слово, забыли обо мне!). — Взаимодействие электрических зарядов и электромагнитных полей, гравитационные силы. Грубо! Первое приближение. Нет! Ответ, почтенный мой Сергей Андреевич, нужно искать в незнаемом. Надо угадать природу внутриядерных сил, с одной стороны, и сил взаимодействия галактик — с другой. Разгадать циклопическую кухню в ядре галактики, откуда вырывается струя всего того, из чего строятся миры… Именно там взаимодействуют ваша, буровская, Б-субстанция и еще не открытая, ей противоположная антисубстанция, если хотите, А-субстанция!
— Верно, черт возьми! Именно там! Эх, если бы дотянуться дотуда руками! — крякнул Буров.
— Выше, выше берите, экспериментатор Буров! Куда не хватают руки, дотянется мысль. Нужно воспроизвести кухню рождения миров, воспроизвести здесь, на Земле.
— Черт вас возьми! Мне нравится такая моя противоположность! — восхищенно воскликнул Буров.
— Я, теоретик, могу только вообразить, в лучшем случае представить в формулах, а вы… если бы вам не мешали ваши гипотезы, могли бы воссоздать эту кухню на Земле, чтобы потрогать руками… любую субстанцию.
— Пожалуй, мало этих рук, — сказал Буров, отпуская мои пальцы и рассматривая свои огромные руки.
— Маловато, — процедил Ладнов. — Тут нужны руки всех физиков мира, не загипнотизированных никакими гипотезами. Нужны мозги всех математиков, искусство всех химиков…
— Но проверять-то они все же будут гипотезу об А-субстанции?
— Проверять нужно все, сомневаться во всем.
— Черт возьми! В вас, Ладнов, я бы не сомневался. Свою ругань вы в формулы не перенесете.
— Нет обозначений, — усмехнулся Ладнов.
— А что, если поставить такую задачу на Лондонском конгрессе?
— Там многие будут против вас, но… искать примутся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Почему ты плачешь, Лю? — послышался участливый голос Елены Кирилловны. — Ты плачешь, что не увидишь меня на работе? Но ты будешь приходить ко мне, глупенькая.
— Почему вы не хотите работать… со мной? — снова выдавил из себя Буров.
— Не с вами, Буров… Я просто больше не могу. Помните, мы говорили с вами о науке… Вы открыли средство против ядерных войн. Воображали, что одарили человечество. И что же? Вашей Б-субстанцией, которую я помогала вам добывать, теперь гасят Солнце. Я не хочу больше в этом участвовать… даже в марте, — добавила она, твердо глядя на Калерию Константиновну. — Лучше патрулировать в космосе…
Калерия Константиновна делала многозначительные знаки. Она не хотела, конечно, чтобы я сейчас сказала ей о папе. Я не сказала.
Буров стал мрачнее тучи. Должно быть, Елена Кирилловна попала ему в самое сердце. Она всегда била без промаха.
А я вдруг сказала:
— Елена Кирилловна, милая… У меня к вам огромная просьба.
— Да, моя Лю.
— Назовите мальчика… Митей…
Она пристально посмотрела на меня.
— Я слышала по радио сообщение, Лю. Я все знаю. Я горюю вместе с тобой. Но я не могу назвать сына именем твоего отца. Я уже назвала его.
— Вот как? — оживилась Калерия. — Как же?
— Это прозвучит странно. Но зачем называть новых людей именами старых святых, в которых никто не верит. Пусть имя говорит как слово. Он приходит в мир…
— Друзья мои, — сказала подошедшая нянечка. — Мы уже утомили мамочку.
— Сейчас, родная, я только доскажу, — заторопилась Елена Кирилловна. — Пусть он придет в мир не одиноким бойцом, пусть он олицетворяет собой целый рой чувств, целый рой надежд, рой трудолюбивых пчел…
— Как же будет он называться? — строго спросила Калерия.
— Рой, — ответила счастливая мать. — Просто Рой.
— Рой? — удивился Буров.
— Ну да, Рой. Разве это плохо?
Лицо Калерии покрылось пятнами.
Няня выключила экран, и я едва уловила лукавую улыбку на усталом, но прекрасном лице, растаявшем на светлом матовом стекле.
— Поразительные капризы! — пожала плечами Калерия Константиновна и заторопилась к выходу.
Мы вышли вместе с Буровым. Я старалась понять, что он чувствует. Ведь ему в лицо было брошено обвинение. Я, потерявшая отца, и, быть может, из-за него… я этого не сделала, а она… она отказалась работать с ним.
Я считала, что должна сказать что-то очень важное:
— Сергей Андреевич! Это неверно, что она сказала… Может быть, вам совсем не нужна моя помощь, но я хочу работать с вами. Я верю вам так же, как верил папа… Я постараюсь быть полезной… Я уже поступила на заочный факультет, но я не успела вам сказать…
Буров посмотрел на меня, словно видел впервые. И улыбнулся. Не насмешливо, а по-хорошему. У меня защемило сердце, я покраснела и тут же готова была себя возненавидеть. Ведь папа летел к Солнцу!.. А я? Я переживаю от улыбки мужчины.
Он сказал:
— Спасибо, Лю…
Мне было немного неприятно, что он так назвал меня.
— Спасибо, Люд, — словно поправился он.
— А что вы… что мы теперь будем делать?
— Что искать?
Он взял меня за руку. Ой, кажется, мне не придется неделю мыть ее!..
— Знаешь, Люд, что такое движение вперед?
— Движение вперед — это борьба противоположностей, — услышала я голос Ладнова. Он догнал нас. Я и забыла, что велела ему ждать меня у выхода. — Простите, но, кажется, вы переходите на физику, и я могу оказаться не лишним.
Буров посмотрел на него не очень приветливо.
— Борьба противоположностей! — мрачно повторил он. — Да, чтобы заставить их бороться, нужно найти «противоположное». Вы, Ладнов, теоретик. Взяв на себя тяжесть прогнозов и даже облачившись в мантию «судьи от физики», вы зачислили меня в паникеры… И все же я не перестаю уважать вас как теоретика.
— В восторге от этого. Чем могу служить? — ядовито осведомился Ладнов.
— Допускаете ли вы, что у Б-субстанции должна быть ее противоположность? Не вытекает ли это из ваших же формул?
— Допустим, что вытекает. Я даже допускаю симметричную парность во всем, что существует в мире. Мы с вами хорошая этому иллюстрация.
— Может быть, в том, что мы противоположны — залог движения вперед?
— Остроумно.
— Так вы не думали об этом?
— Допустим, думал. Но мне не хотелось связываться с вами, Буров. А надо было засесть вместе, ругаться…
— Это я могу.
— Я тоже, — огрызнулся Ладнов.
— А если бы мы засели? — спросил Буров.
— Пришлось бы отказаться от многого. Наши нынешние теоретические представления о физических процессах слишком грубы. Вы счастливец! Вы допускаете умозрительные выводы. У меня не может существовать ничего математически не доказанного.
— Вот потому-то вы и нужны мне. Ругайте меня, объявляйте паникером, сомневайтесь во всем… Но если вы в чем-то согласитесь, это будет истиной! Однозначной!
Я с восхищением смотрела на Бурова.
— До сих пор мы оперировали с узенькой полоской явлений, законов, действующих сил, — продолжал Ладнов (они, честное слово, забыли обо мне!). — Взаимодействие электрических зарядов и электромагнитных полей, гравитационные силы. Грубо! Первое приближение. Нет! Ответ, почтенный мой Сергей Андреевич, нужно искать в незнаемом. Надо угадать природу внутриядерных сил, с одной стороны, и сил взаимодействия галактик — с другой. Разгадать циклопическую кухню в ядре галактики, откуда вырывается струя всего того, из чего строятся миры… Именно там взаимодействуют ваша, буровская, Б-субстанция и еще не открытая, ей противоположная антисубстанция, если хотите, А-субстанция!
— Верно, черт возьми! Именно там! Эх, если бы дотянуться дотуда руками! — крякнул Буров.
— Выше, выше берите, экспериментатор Буров! Куда не хватают руки, дотянется мысль. Нужно воспроизвести кухню рождения миров, воспроизвести здесь, на Земле.
— Черт вас возьми! Мне нравится такая моя противоположность! — восхищенно воскликнул Буров.
— Я, теоретик, могу только вообразить, в лучшем случае представить в формулах, а вы… если бы вам не мешали ваши гипотезы, могли бы воссоздать эту кухню на Земле, чтобы потрогать руками… любую субстанцию.
— Пожалуй, мало этих рук, — сказал Буров, отпуская мои пальцы и рассматривая свои огромные руки.
— Маловато, — процедил Ладнов. — Тут нужны руки всех физиков мира, не загипнотизированных никакими гипотезами. Нужны мозги всех математиков, искусство всех химиков…
— Но проверять-то они все же будут гипотезу об А-субстанции?
— Проверять нужно все, сомневаться во всем.
— Черт возьми! В вас, Ладнов, я бы не сомневался. Свою ругань вы в формулы не перенесете.
— Нет обозначений, — усмехнулся Ладнов.
— А что, если поставить такую задачу на Лондонском конгрессе?
— Там многие будут против вас, но… искать примутся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124