Шаховская сразу провела его через общую гостиную в свою спальню, где чувствовался легкий аромат духов. Перед зеркалом были разбросаны таинственные пузырьки и баночки, у стены стояла еще незанятая, аккуратно прибранная детская кроватка. Шторы на окнах были приспущены.
— Здесь нет медвежьей шкуры, придется вам сесть со мной рядом на диван, — сказала Лена с улыбкой.
— Мне бы сейчас что-нибудь пожестче, — угрюмо отозвался Буров, — пол пещеры или поваленный бурей ствол дерева, в крайнем случае обрывистый берег реки. — И он тяжело опустился на низкий и широкий, покрытый мягким ковром диван.
— Опять у вас, Буров, налитые кровью глаза бизона, опять вы ломаете изгородь коралля, — совсем не с упреком сказала Шаховская.
— Вы слышали, что произошло в институте?
— Мне звонила Мария Сергеевна.
— Ну вот!.. И вы тоже против меня?
— Нет, не против. Но я знаю, о чем вы думаете.
— Колдовство?
— Нет, просто я помню наш разговор об Апокалипсисе, ядре и броне.
— О двух противоположных, всегда борющихся началах?..
— Да, о них. И если есть Б-субстанция, должна быть противоположная ей А-субстанция. Не так ли?
— Лена, черт возьми! Кто вы такая? Сколько раз я задаю себе этот вопрос!.. В средние века вас сожгли бы на костре.
— Я согласна взойти на костер. Но только вместе с вами…
— Если вместе со мной, то… зачем на костер?
Он взял ее руки в свои, посмотрел в глаза.
— Знаете, зачем я должна была вас увидеть? — сказала она, чуть отодвигаясь.
— Чтобы по поручению Марии Сергеевны отговорить от выступления в общей печати.
Лена кивнула.
— А знаете, зачем я вас позвала?
Он молчал, выжидательно глядя на нее.
— Чтобы восхититься вашей принципиальностью, вашим упорством, вашей силой бизона науки.
— У женщины есть страшное оружие против мужчины. Похвала и лесть подобны ножницам, которыми Далила срезала кудри Самсона, лишив его силы.
— Нет, Буров, вас нельзя лишить силы. Может быть, вас можно сломать, но сломить… Нет, сломить нельзя!..
— Сломать — это уничтожить. Для этого пришлось бы отнять у меня возможность трудиться. Такая казнь у нас невозможна.
— Как много людей на Западе обрадовались бы «такой казни», с радостью отказались бы от труда…
— Да ведь это все равно что перестать дышать!
— Но дышать иногда трудно.
— Да, когда взбираешься на гору. Но тем больше хочется вдохнуть воздуха… тем больше хочется сделать, Лена.
— Тогда дышите, Буров, всей своей грудью дышите! И взбирайтесь… к самым звездам.
— Хочу, Лена, добраться до дозвездного вещества. И вместе с вами… Я знаю, вы друг. Мне было очень важно сейчас убедиться в этом.
Буров поцеловал руки Елены Кирилловны и ушел. Она провожала его, и глаза ее в полутьме передней, где она не зажгла огня, светились.
Он спускался по лестнице через три ступеньки, ему хотелось вырвать столб из земли и забросить его на крышу дома.
Калерия Константиновна ждала Шаховскую в гостиной.
— Милая, — сладко сказала она, — если бы это доставило вам удовольствие, я расцеловала бы вас.
— Подите прочь, Марта, — сквозь зубы сказала Шаховская и заперлась в своей комнате.
Назавтра в газетах появилось неожиданное интервью физика Сергея Бурова, открывшего Б-субстанцию. Он предупреждал о серьезных последствиях авантюры «SOS», если будет выполнена угроза посылки на Солнце ракет с Б-субстанцией.
Интервью было перепечатано во всех газетах на Западе под сенсационными заголовками.
Глава четвертая. КОСМИЧЕСКИЙ ПАТРУЛЬ
В кабине космического корабля было тихо. Такая тишина бывает только в пустоте — без звона в ушах, без далекого лая собаки или гудка прошедшего вдали поезда, без жужжания мухи или стука дождевых капель за окном, тишина полная, глухая, «глухонемая»…
Перед пультом сидел космонавт. Широкая спина, чуть опущенные тяжеловатые плечи, оттененное сединой загорелое лицо, широкое, с резкими морщинами и усталыми, но внимательными глазами.
Старый полярный летчик Дмитрий Росов, воспитатель молодых космонавтов, давно отстаивал право опытных пилотов на вождение межпланетных кораблей, считая, что, кроме силы и отваги, ценны еще знания, опыт и летный талант звездолетчика. Сам он был не молод, но здоров: за его плечами, кроме пятидесяти лет, было более пяти миллионов километров, более пятидесяти вынужденных посадок, восемнадцать аварий и столько же ранений, неизлечимой осталась только боль утраты погибших товарищей. Полететь в космос ему привелось раньше своих учеников.
Приезжая прощаться с женой и дочкой, он встревожился: Губошлепик стала другой — модная прическа, напускная веселость, горечь в уголках глаз и обидчивая припухлость губ. И еще Шаховская… Жила она у них в доме и ему не понравилась. Красива, умна, но… как-то холодна и неспокойна. Люда сказала — ждет ребенка. Еще при Росове переехала на другую квартиру, чтобы жить с Калерией Константиновной, сухой истерической дамой сомнамбулического типа, дружбу с которой трудно было понять. Смену настроений Люды тоже нелегко объяснить. Тут был замешан Буров… Росов устроил с ним встречу в мужской компании и исподволь разглядывал ученого. Ведь когда-нибудь этому парню отольют памятник из чистого золота, а он не пропускает футбольных матчей и сам не прочь ударить по мячу, автомашину не только водит, но и умеет забраться под нее, не боясь перепачкаться. Сказал: если понадобится, готов лететь в космос, хотя в свое время и слышать об этом не хотел. Что ж, Дмитрий Иванович такого бы парня взял к себе в воспитанники. А у космического дядьки Черномора это было высшей оценкой человека. Но о Люде они ни слова не сказали… Впрочем, Росов и жене о ней ничего не сказал. Только в космосе, во время полного одиночества, смог он поделиться своими тревогами…
Воспитывая космонавтов, Росов немало прочел рассказов о грядущих полетах и одиноких звездолетчиках, беседовавших со специально созданными разговорными машинами, возражавшими собеседнику и даже бунтовавшими… Он не относился к этому всерьез. Но в долгие часы патрулирования в космосе он вспомнил о фантастических «спутниках в полетах». На его корабле был Центральный Автомат, призванный управлять всеми приборами и вовсе не предназначенный в «приятные собеседники». Но он был снабжен «магнитной памятью» — воспроизводимой записью всевозможных сведений и рассчитан на обучение, обладал, как и все электронные устройства этого типа, способностью логически «мыслить», то есть делать выводы и четко отвечать… Росову захотелось поболтать с таким устройством. Ведь говорят же люди с собаками, которые лишь немного понимают их. Автомат же не только «понимал», но и отвечал, жадно воспринимая все новое, что не было заложено в его памяти. Вот ему и поведал Росов как другу свои тревоги, связанные с Людой, Буровым и Шаховской, рассказав о «неразрешимом уравнении с тремя неизвестными».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124