— Нет-нет, — сказал, отсмеявшись, хозяин кабинета. — Поверьте, ваши функции будут намного проще — или сложнее, это уж как посмотреть — и гораздо менее экстремальными. Например, Борис Александрович рекомендует использовать вас на аналитической работе... — Он взмахнул каким-то листком, испещренным каракулями Старшины. — Но я не гарантирую, что вы будете проводить время исключительно в кабинетной тиши, за компьютером. У нас имеется специальный оперативный отдел, но, к сожалению, его сотрудников порой катастрофически не хватает для выполнения особых миссий. Впрочем, я, кажется, опять забегаю вперед, потому что вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Я, пожалуй, соглашусь, Марк Захарович.
— Вот и отлично, — откликнулся Пилютин. По-моему, он едва удерживался от того, чтобы не потереть с удовлетворением ладони. — Когда сможете приступить к работе?
— Да хоть сейчас, — пожал плечами я.
— Правильное решение, — одобрил директор.
После этого он выпроводил Старшину, позвонил кому-то и пригласил его в свой кабинет, вызвал секретаршу и распорядился принести все необходимые бланки для оформления договора о сотрудничестве.
Наконец он повернулся ко мне:
— Ну-с, приступим к обряду вашей инициации, так сказать... С чего желаете начать?
— С рождества Христова, — неуклюже пошутил я. — То есть с самого начала.
— Хорошо, — не моргнув глазом, сказал Пилютин. — Сейчас подойдет наш главный научный консультант академик Гаршин, он ответит вам на любые теоретические вопросы. А практикой у нас ведает Петр Леонидович Ивлиев, начальник оперативного отдела. Я же как администратор возьму на себя смелость просветить вас относительно штатной структуры нашего Центра и основных организационных моментов...
Я подавил тоскливый вздох и всем своим видом выразил предельное внимание.

* * *
— А вот еще одна интересная запись, — сказал Гаршин, колдуя с пультом дистанционного управления. — Сделана она была в Штатах в самом начале Вмешательства, когда ученые в разных странах пытались получить экспериментальное подтверждение феномена.
Экран мигнул, и на нем возникло изображение помещения с голыми бетонными стенами без окон. Посередине помещения было закреплено кресло зубоврачебного типа, с той разницей, что человек, сидевший в нем, был зафиксирован с помощью специальных захватов за запястья, лодыжки и шею. К креслу из-за границы кадра тянулись толстые кабели и гофрированные шланги. Человек был одет в темно-серую робу, голова его была наголо выбрита. У него было неприятное лицо, и он взахлеб что-то вопил по-английски, выкатив водянистые глаза и оскалив кривые желтые зубы, похожие на звериные клыки.
— Этого типа зовут Ридли, — пояснил Гаршин. — Приговорен к смертной казни за три убийства, совершенные извращенным способом из садистских побуждений. A знаешь, что он кричит? Чтобы его не вздумали помиловать и казнили как можно быстрее. Иначе он, мол, обязательно сбежит из камеры смертников и опять будет убивать и издеваться над своими жертвами. В общем, редкая сволочь — другого слова не подберешь...
В кадр вошел человек в белом халате и сделал человеку укол в предплечье. Тот сразу обмяк и откинул голову на спинку кресла.
— Ему ввели успокоительное, — прокомментировал Гаршин. — А сейчас палач повернет рубильник, чтобы подать на кресло напряжение в несколько тысяч вольт.
Крупным планом возник вид электропульта с кнопками и красным рычагом рубильника с надписью «TENSION» и рисунком в виде черепа и двух скрещенных костей. Чья-то рука с обгрызенными ногтями легла на рубильник и рванула его вниз.
Экран разделился надвое. В левой его части было кресло, в правой — группка людей в полицейской форме, столпившихся у пульта.
Человек в кресле пошевелил головой и посмотрел в камеру.
В правой части экрана на пульте появилась мигающая надпись: «NO TENSION». Люди в форме засуетились, откуда-то прибежали люди в спецовках и стали проверять кабели.
Гаршин перемотал запись вперед.
— Они пытались включить ток еще трижды, — сказал он мне. — И всякий раз электрическая цепь необъяснимым образом размыкалась. Потом они решили казнить Ридли через повешение.
На экране появилась виселица, под которой стоял все тот же тип в серой робе. Двое в полицейской форме держали его за руки, сцепленные наручниками. На этот раз приговоренный не орал и не дергался — просто стоял и ждал с гнусной ухмылочкой на физиономии. На шею ему надели петлю из грубого каната. Люк под ногами Ридли раздвинулся, а веревка натянулась, поднимая его вверх. Он отчаянно задрыгал ногами, извиваясь, как червяк. Крышка люка вновь закрылась. Вдруг канат лопнул, и заключенный грянулся на пол камеры. Полицейские подняли его. Из разбитого при падении носа Ридли текла кровь, но сквозь гримасу боли на его лице проступала злорадная улыбка...
— Дальше будет показано, как его пытались отравить цианистым калием, расстрелять и даже вырезать у него сердце — под наркозом, конечно... Ради экономии времени скажу, что казнь так и не состоялась.
— Что — ампутировать сердце тоже не получилось? — спросил недоверчиво я. — У хирурга сломался скальпель, что ли?
— Да нет, — сказал Гаршин. — Сердце ему все-таки вырезали, и врачи зафиксировали смерть. Но через час Ридли ожил в морге, и сердце у него оказалось целым и невредимым. Зрелище это не очень приятное, поэтому я тебе не буду его показывать, ладно?
Он выключил видеомагнитофон и отложил в сторону пульт.
— Вот так, — сказал он. — То же самое происходило по всей планете, так что Ридли вовсе не был исключением.
Мы сидели у Гаршина в кабинете.
Был уже третий день моего пребывания на новом месте работы. И все это время меня посвящали в тайны Профилактики.
Гаршина звали Виталий Андреевич, но, поскольку он был не намного старше меня — ему было тридцать пять, не больше — то мы с ним быстро перешли на «ты». И вообще, Виталий смахивал больше на бодигарда какого-нибудь мафиози, чем на ученого: бритоголовый здоровяк в полуспортивном костюме и кроссовках. Однако речь шла о докторе физических наук, кандидате психологических наук, академике Нью-Йоркской академии, почетном члене полусотни университетов разных стран.
— Ну, что тебе ещё показать, Алик? — задумчиво спросил Виталий. — Как доброволец-испытатель прыгает с Эйфелевой башни, а его невесть откуда взявшимся ветром сносит в Сену и опускает бережно в воду, как будто он весит не под сотню кило, а как пушинка? Или как оживает утопленник, пробывший под водой больше часа?
— Не надо, — сказал я. — Верю на слово. Лучше вот что скажи: почему вы решили, что данное явление свидетельствует о существовании Бога? Ведь есть же масса других, более реалистических объяснений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126