И повторила жест, который сделала в первый день, чтобы повлиять на своего папа`!
Дон Петрини страшно разнервничался:
— И именно тогда, когда я дошел до сокровищ Ватикана! Это невозможно! Я должен вам рассказать о них…
Очевидно, это был просто маневр. Он не хотел, чтобы Елена с папашей шли купаться. Угроза девы была серьезной, и сицилиец состроил такую морду, будто проглотил все эти сокровища вместе с сундуками и прочим хламом, и теперь ждал великого чуда. Только произошло чудо, обратное ожидаемому. Адвокат простер руку к тенту и схватил давно протянутую ладонь Елены. Затем, они двинулись к воде. На девушке был новый, очень смелый купальный костюм, почти полностью приводивший в исполнение ее угрозу… Самым ценным в этой невинной чертовке были, конечно, глаза. Каким глазомером надо было обладать, чтобы момент их выхода из-под тента так удачно совпал с моментом выхода Раду из воды. Они встретились в самом центре пляжа, на узком настиле, которого было не миновать ни тем, кто шел к воде, ни тем, кто возвращался из моря. Излишне говорить, что две робкие руки встретились, но всего лишь на какую-то долю секунды, ибо седовласый адвокат с конечностями орангутанга что-то почувствовал и остановился. Раду продолжал двигаться дальше, и поэтому на его долю досталось лишь несколько угрожающих взглядов, которых он даже не мог заметить.
Дон Петрини продолжал свой рассказ. Он описывал сокровища Ватикана с пылом истинного коллекционера, а новый слушатель, эксперт-счетовод, внимал ему с усердием святого, баллотирующегося в галерею папской резиденции. В тот момент, когда господин. Марино проходил мимо нас, счетовод глупо улыбнулся и задал ему вопрос тоном, которым более пристало бы просить о пощаде:
— А вы тоже видели сокровища Ватикана?
Лицо Марино, как обычно, ужасающе искривилось. Он даже не взглянул на эксперта-счетовода, проследовав мимо, к своему навесу. За него ответил дон Петрини:
— Конечно же, он видел. Мы даже беседовали с ним об этом…
Мне стало жарко. Я отправился к Теплой бухте. Проходя мимо Сильвии, я встретил ее взгляд, и мы без слов поняли друг друга. Около часа я плескался, немножко даже поплавал, остерегаясь, однако, новой судороги. Я вышел из воды одновременно с Еленой и ее папочкой, и дева изобразила мне за его спиной новую пантомиму, умоляя передать бесконечный и многократный поцелуй мальчику с поэтической шевелюрой. Что мне было делать? Я понес к тенту ребят пламенное послание. Прибыл я туда как раз в момент, когда Эмиль Санду объявлял, будто приговор:
— Все! Последний круг! Два часа прошли, а вы дали слово чести!
Это был финал партии в покер. Действительно, это был последний круг, абсолютно бесцветный, лишенный каких-либо признаков борьбы. Вид у Эмиля был сверхпобедоносный. Он неторопливо пересчитал деньги и ушел на свое место. Казалось, его несла триумфальная колесница. Остальные игроки, трио сторонников независимости, сидели с таким видом, будто слушали похоронный марш, исполнявшийся по случаю кончины самого дорогого члена их семьи.
— Он нас разорил! — стал плакаться мне Дан. — Лишил нас почти всех денег. Около двух с половиной тысяч лей.
Я рот открыл от удивления. Не знаю, почему, но мне пришло в голову пойти рассказать об этом несчастье дону Петрини. Сицилиец немедленно взял на абордаж зазнавшегося адвокатишку. Не знаю, о чем он с ним беседовал, но через несколько минут я увидел существо, напоминающее щенка с поджатым хвостом, ковылявшее к навесу ребят. Вот так! Господин Эмиль вернул им деньги. Я вовремя подоспел, чтобы услышать его заверения:
— Честное слово! Это весь выигрыш — две тысячи двести. И ни гроша больше. Клянусь. Пожалуйста!
Вот ведь какая сила убеждения у сицилийца!
Уже пора было возвращаться в гостиницу, а поскольку мне неохота было ни с кем разговаривать и я увидел, что Сильвия уходит в молчаливой компании господина Марино, я двинулся один коротким путем. Около заброшенного колодца меня нагнал Пауль.
— У тебя удрученный вид… — сказал он. — Честно говоря… мне кажется, ты уже попал в западню. Я ведь тебя предупреждал. Поберегись! Поберегись, пока не поздно! Говорю тебе это потому, что очень к тебе расположен…
— А почему бы тебе не предупредить и других… Дана или Марино…
— Дан!.. Он может брать, но не может давать, а отдаваться чему-либо и вовсе не способен. Глупые мышцы… Ты говоришь, Марино!.. Где же я раньше встречал этого человека? Где? Нет, Марино в предупреждениях не нуждается. Марино владеет собой лучше нас всех.
И я был примерно того же мнения о Марино. Явное презрение, которое он выказывал всем и каждому, его величественное уединение, неподдельная грубость в поведении — все это делало его в моих глазах человеком весьма грозным. Все-таки, кто же такой этот Марино? Профессор Марино?
В гостинице стоял дикий галдеж. Производили его человек сто, вторгнувшихся в пределы нашего тихого пристанища. Десятка два из них сразу же набросились на Пауля.
— Мы тебя, негодник, повсюду искали! И под кроватью, и в гардеробах некоторых девиц, которых здесь называют феями и королевами. Где ты скрывался?
— В надежном месте, — ответил Пауль. — На пляже…
— Черта с два!.. Мы обшарили весь пляж группами по трое. Ни души. У тебя один выход — полное признание.
Шумный кортеж двинулся дальше, а я поотстал. Я понял, что произошло. В числе экскурсантов, совершавших воскресный набег на наш ресторан, оказались актеры из театра Пауля… О горе! Я ему пообещал, вернее, даже поклялся прийти на премьеру. И забыл попросить билет…
Я нашел Пауля в пансионате в комнате Дана и Раду. Билета он мне не дал, но сказал, что будет ждать и меня, и всех других, связанных клятвой (приглашены были фактически все жильцы гостиницы), у входа в театр.
— А можно мне заявиться с безымянной девушкой? — спросил в шутку Дан. — Но знай, что если ты мне не одолжишь мотоцикл, мне ее из Мангалии не довезти.
— На твое счастье, я его сегодня утром починил, — ответил Пауль. — Хорошо… Но хочу предупредить. Тебя там может ждать западня, из которой ты вряд ли выкарабкаешься… впрочем, нет! Ты не из той категории…
Лишь я понял смысл этих слов, или, во всяком случае, мне так показалось. Дан брал, но не давал. Затем Пауль несколько смущенно обратился ко мне:
— Я бы хотел пригласить и Марино. Но не знаю, как поступить. Не мог бы ты меня представлять в этом деле… или, может быть, лучше пойдем к нему вместе, ты и я?
Мы избрали второй вариант. Но прежде чем отправиться на выполнение этой деликатной миссии, я вспомнил об одном давно тревожившем меня вопросе:
— Скажи-ка мне, мой добрый Пауль, не кажется ли тебе, что Марино — сыщик?
— Почему тебе это пришло в голову? — удивился Пауль.
Я сообщил ему о разговоре, который невольно услышал в воскресенье в бюро обслуживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77