Когда же он приезжал домой, то она не подвергалась такому насилию и домогательствам, как раньше. Беременности было уже несколько месяцев, и барон беспокоился о благополучных родах настолько, что контролировал свое поведение, уступая ее немногим просьбам.
Он даже зашел настолько далеко, что запретил миссис Динглфут появляться в комнате Флер. Один вид отвратительной фигуры миссис Динглфут портил настроение Флер, и она сказала об этом мужу. Он засмеялся и попытался превратить это в шутку, назвав ее капризной. Но она продолжала настаивать, что не хочет видеть управляющую. Флер не очень-то нравилась и Одетта, тем не менее она предпочла эту француженку, которая хорошо шила и начала вместе с Флер придумывать красивую крошечную одежду для будущего ребенка.
Когда миссис Динглфут получила указания от хозяина не появляться больше у ее светлости, а сообщать о домашних делах через других, она переполнилась ненавистью, решив делать все, чтобы досаждать Флер, осмелившейся унизить ее, поскольку эта история стала поводом для шуток и насмешек в помещении для слуг.
Флер получила рождественские поздравления от кузины Долли и двойняшек. Узнав, что Долли хочет приехать в Кедлингтон, Флер разорвала письмо и даже не стала писать ответ ненавистной кузине, которая предала ее, выдав замуж за Чевиота. Она не хотела иметь с ней ничего общего. А Долли к тому времени стала вдовой: кузен Арчибальд заразился холерой в Индии и умер несколько месяцев назад. Одна из двойняшек, Имоджин, написала Флер в письме, что весной мама может выйти замуж, и у них будет отчим, довольно богатый господин. Жаль только, что кузина вышла из строя и не сможет присутствовать на свадьбе.
Флер не послала поздравления кузине Долли. Даже если бы она была в состоянии поехать на свадьбу, ничто не заставило бы ее сделать это. Кузина была безнравственной женщиной, и, может быть, это хорошо, что бедный Арчибальд де Вир умер на чужбине и не узнал правду о том, как несчастную дочь Гарри Родни выдали замуж за Чевиота.
Только одно письмо, полученное во время рождественских праздников, немного согрело измученное сердце Флер. Неожиданно дала о себе знать близкая подруга детства Кэтрин Фостер. Она сообщала, что месяц назад вышла замуж за Тома Квинтли, их общего друга в Эссексе.
Кэтрин писала:
«Я часто вспоминаю тебя, милая Флер, и счастливые дни, проведенные вместе в Пилларсе, когда были живы твои славные родители. Мама и я сильно расстроились, узнав о твоих бедах. Я бы все время поддерживала с тобой связь, но ты не ответила на мое письмо, отправленное перед твоим замужеством. Я подумала, что у тебя, возможно, нет больше времени для нашей дружбы. Сейчас я – миссис Томас Квинтли, мой Том – отличный муж. Живем мы в прекрасном доме недалеко от Бишопс-Стортфорда.
Мне очень хочется увидеть тебя и узнать новости. Подумать только, ты все же стала баронессой Кедлингтон. Ты помнишь, как была не уверена в своих чувствах, когда впервые Чевиот стал обращать на тебя внимание? До нас дошли некоторые слухи, но я не верю, что все они правдивы. Хотелось бы верить, что ты счастлива и не стала слишком знатной дамой, чтобы забыть мистера и миссис Томас Квинтли…»
Флер прочитала письмо на второй день Рождества, сидя в своем будуаре у камина. Перед этим она читала книгу, стараясь скоротать время. В эти зимние дни темнело рано; вечера были длинными и скучными. Один из лакеев зажег свечи и поставил лампу на ее стол.
Флер села за бюро, чтобы ответить на письмо Кэтрин. Если бы она знала правду! Флер не писала ей раньше именно из-за этой ужасной правды, так как не хотела, чтобы Фостеры знали о ее страшной судьбе и последующем несчастье. Она боялась выдать свою трагическую тайну, когда увидит Кэти, знавшую ее с детства.
Флер писала письмо Кэти, когда услышала стук в дверь. Не поворачивая головы, она произнесла «войдите», полагая, что это одна из служанок, возможно, Одетта: та должна была помочь надеть широкое бархатное платье, которое Флер носила за ужином. Ей было всегда холодно, хотя в комнатах горели камины, и постоянно чувствовала себя плохо. Доктор Босс обещал, что станет лучше, когда ребенок зашевелится, но она еще не чувствовала движения плода.
– Ваша светлость… я вам не мешаю? – послышался тихий голос юноши.
Гусиное перо выпало у нее из рук, и она обернулась. Ее сердце запрыгало от радости, когда она увидела подзабытое лицо Певерила Марша. Он стоял перед ней, улыбаясь, с каким-то свертком под мышкой. На нем был простой вельветовый костюм с широким галстуком. Он изменился, подумала она, выглядел каким-то уставшим и возмужавшим; на лице появился отпечаток зрелости, причину которой она не могла определить. Они не видели друг друга близко уже шесть недель.
Певерил прошел вперед и учтиво поклонился.
– Я передаю моей госпоже свои рождественские поздравления и этот скромный подарок, – сказал он, теребя сверток. Затем добавил: – Вчера я не осмелился зайти к вам. Миссис Динглфут увидела меня и сказала, чтобы я не смел заходить к вам, так как вы больны и не сможете принять.
Флер встала, и ее щеки покраснели от негодования.
– Я не давала миссис Динглфут подобных указаний, – воскликнула она.
– Сегодня я постарался пройти через весь дом до этой двери незамеченным, – признался Певерил. – Я был очень взволнован слухами о вашем недомогании, ваша светлость.
– Моя болезнь естественна. Мне не грозит опасность, и все же я вас благодарю, – произнесла она тихим голосом.
– Очень рад слышать, – сказал он.
Некоторое время они стояли и молча смотрели друг на друга. Кровь заиграла в жилах этих двух молодых созданий, которые столь долго не имели возможности встречаться. Юноша с его обостренным восприятием, присущим художнику, заметил слабые признаки приближающегося материнства. Ему было почему-то приятно, хотя раньше у него появилось странное чувство отвращения, услышав, что она должна родить барону наследника.
Певерил сильно переживал разлуку и искал даже мимолетных встреч с ней. Он жадно прислушивался к разговорам о Флер, ходившим среди слуг, хотя иногда новости были неприятны для него. С неохотой он изменил портрет, дорисовав на ее шее и запястьях присланные бароном драгоценности. Для художника картина потеряла свое первоначальное значение и стала просто еще одним портретом, который займет место в галерее прежних знатных женщин Кедлингтона. Печальная мадонна стала трагической фигурой, украшенной драгоценностями, и Певерилу было невыносимо горько смотреть на портрет.
Как бы читая его мысли, Флер сказала:
– Я слышала, что мой портрет вставляется сейчас в рамку.
– Да, – сказал он, опуская ресницы. – Мне стал безразличен ваш портрет после того, как дорисовал на нем украшения, – признался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Он даже зашел настолько далеко, что запретил миссис Динглфут появляться в комнате Флер. Один вид отвратительной фигуры миссис Динглфут портил настроение Флер, и она сказала об этом мужу. Он засмеялся и попытался превратить это в шутку, назвав ее капризной. Но она продолжала настаивать, что не хочет видеть управляющую. Флер не очень-то нравилась и Одетта, тем не менее она предпочла эту француженку, которая хорошо шила и начала вместе с Флер придумывать красивую крошечную одежду для будущего ребенка.
Когда миссис Динглфут получила указания от хозяина не появляться больше у ее светлости, а сообщать о домашних делах через других, она переполнилась ненавистью, решив делать все, чтобы досаждать Флер, осмелившейся унизить ее, поскольку эта история стала поводом для шуток и насмешек в помещении для слуг.
Флер получила рождественские поздравления от кузины Долли и двойняшек. Узнав, что Долли хочет приехать в Кедлингтон, Флер разорвала письмо и даже не стала писать ответ ненавистной кузине, которая предала ее, выдав замуж за Чевиота. Она не хотела иметь с ней ничего общего. А Долли к тому времени стала вдовой: кузен Арчибальд заразился холерой в Индии и умер несколько месяцев назад. Одна из двойняшек, Имоджин, написала Флер в письме, что весной мама может выйти замуж, и у них будет отчим, довольно богатый господин. Жаль только, что кузина вышла из строя и не сможет присутствовать на свадьбе.
Флер не послала поздравления кузине Долли. Даже если бы она была в состоянии поехать на свадьбу, ничто не заставило бы ее сделать это. Кузина была безнравственной женщиной, и, может быть, это хорошо, что бедный Арчибальд де Вир умер на чужбине и не узнал правду о том, как несчастную дочь Гарри Родни выдали замуж за Чевиота.
Только одно письмо, полученное во время рождественских праздников, немного согрело измученное сердце Флер. Неожиданно дала о себе знать близкая подруга детства Кэтрин Фостер. Она сообщала, что месяц назад вышла замуж за Тома Квинтли, их общего друга в Эссексе.
Кэтрин писала:
«Я часто вспоминаю тебя, милая Флер, и счастливые дни, проведенные вместе в Пилларсе, когда были живы твои славные родители. Мама и я сильно расстроились, узнав о твоих бедах. Я бы все время поддерживала с тобой связь, но ты не ответила на мое письмо, отправленное перед твоим замужеством. Я подумала, что у тебя, возможно, нет больше времени для нашей дружбы. Сейчас я – миссис Томас Квинтли, мой Том – отличный муж. Живем мы в прекрасном доме недалеко от Бишопс-Стортфорда.
Мне очень хочется увидеть тебя и узнать новости. Подумать только, ты все же стала баронессой Кедлингтон. Ты помнишь, как была не уверена в своих чувствах, когда впервые Чевиот стал обращать на тебя внимание? До нас дошли некоторые слухи, но я не верю, что все они правдивы. Хотелось бы верить, что ты счастлива и не стала слишком знатной дамой, чтобы забыть мистера и миссис Томас Квинтли…»
Флер прочитала письмо на второй день Рождества, сидя в своем будуаре у камина. Перед этим она читала книгу, стараясь скоротать время. В эти зимние дни темнело рано; вечера были длинными и скучными. Один из лакеев зажег свечи и поставил лампу на ее стол.
Флер села за бюро, чтобы ответить на письмо Кэтрин. Если бы она знала правду! Флер не писала ей раньше именно из-за этой ужасной правды, так как не хотела, чтобы Фостеры знали о ее страшной судьбе и последующем несчастье. Она боялась выдать свою трагическую тайну, когда увидит Кэти, знавшую ее с детства.
Флер писала письмо Кэти, когда услышала стук в дверь. Не поворачивая головы, она произнесла «войдите», полагая, что это одна из служанок, возможно, Одетта: та должна была помочь надеть широкое бархатное платье, которое Флер носила за ужином. Ей было всегда холодно, хотя в комнатах горели камины, и постоянно чувствовала себя плохо. Доктор Босс обещал, что станет лучше, когда ребенок зашевелится, но она еще не чувствовала движения плода.
– Ваша светлость… я вам не мешаю? – послышался тихий голос юноши.
Гусиное перо выпало у нее из рук, и она обернулась. Ее сердце запрыгало от радости, когда она увидела подзабытое лицо Певерила Марша. Он стоял перед ней, улыбаясь, с каким-то свертком под мышкой. На нем был простой вельветовый костюм с широким галстуком. Он изменился, подумала она, выглядел каким-то уставшим и возмужавшим; на лице появился отпечаток зрелости, причину которой она не могла определить. Они не видели друг друга близко уже шесть недель.
Певерил прошел вперед и учтиво поклонился.
– Я передаю моей госпоже свои рождественские поздравления и этот скромный подарок, – сказал он, теребя сверток. Затем добавил: – Вчера я не осмелился зайти к вам. Миссис Динглфут увидела меня и сказала, чтобы я не смел заходить к вам, так как вы больны и не сможете принять.
Флер встала, и ее щеки покраснели от негодования.
– Я не давала миссис Динглфут подобных указаний, – воскликнула она.
– Сегодня я постарался пройти через весь дом до этой двери незамеченным, – признался Певерил. – Я был очень взволнован слухами о вашем недомогании, ваша светлость.
– Моя болезнь естественна. Мне не грозит опасность, и все же я вас благодарю, – произнесла она тихим голосом.
– Очень рад слышать, – сказал он.
Некоторое время они стояли и молча смотрели друг на друга. Кровь заиграла в жилах этих двух молодых созданий, которые столь долго не имели возможности встречаться. Юноша с его обостренным восприятием, присущим художнику, заметил слабые признаки приближающегося материнства. Ему было почему-то приятно, хотя раньше у него появилось странное чувство отвращения, услышав, что она должна родить барону наследника.
Певерил сильно переживал разлуку и искал даже мимолетных встреч с ней. Он жадно прислушивался к разговорам о Флер, ходившим среди слуг, хотя иногда новости были неприятны для него. С неохотой он изменил портрет, дорисовав на ее шее и запястьях присланные бароном драгоценности. Для художника картина потеряла свое первоначальное значение и стала просто еще одним портретом, который займет место в галерее прежних знатных женщин Кедлингтона. Печальная мадонна стала трагической фигурой, украшенной драгоценностями, и Певерилу было невыносимо горько смотреть на портрет.
Как бы читая его мысли, Флер сказала:
– Я слышала, что мой портрет вставляется сейчас в рамку.
– Да, – сказал он, опуская ресницы. – Мне стал безразличен ваш портрет после того, как дорисовал на нем украшения, – признался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68