Это же элементарная вежливость! Теперь все, кто был на приеме, будут хихикать за моей спиной. Твой поступок дал для этого хороший повод! Хоть это-то до тебя доходит?
– Антонио, мне действительно очень жаль. Честное слово! У меня и в мыслях не было оскорбить тебя. Я просто вышла на пару минут…
Палома увидела выражение его лица и испуганно спросила:
– Мне не следует этого говорить, да?
– Знаешь ли, дорогая, твое поведение с головой выдает американское воспитание. Думаешь, если у тебя испанское имя, то ты одна из нас? Как бы не так. Главное то, что внутри. Сердце. Душа. Дух. И ты, дорогая моя, понятия не имеешь, что значит быть испанкой в сердце!
– Как ты смеешь! – возмутилась Палома. Она и представить не могла, что этот элегантный, сдержанный мужчина может нанести ей столь жестокое оскорбление. – Я такая же испанка, как и все остальные!
– Да, когда ты родилась, в твоих жилах текла горячая кровь предков. Но ты безнадежно остудила ее в Штатах. Иначе ты не могла бы не почувствовать всем своим существом, что для мужчины жизненно важно, как к нему относится его женщина.
– Я не твоя женщина! – отчеканила Палома.
– Ты… – Он замолчал, подыскивая подходящее слово. – Для всех этих людей – моя. Они считают нас парой, но ты-то, конечно, полагаешь, что это слово призвано обозначать друзей-приятелей. Только вы, американцы, способны так бросаться словами.
Палома изменилась в лице.
– Что с тобой? Не нравится слушать правду?
– Это не правда! – крикнула она.
– Чистая правда, и ты это знаешь, – возразил Антонио. – Ты ищешь убежища в прошлом, чужом прошлом, потому что настоящее тебе не по зубам! В твоем прошлом нет ни боли, ни страха, поэтому ты и дорожишь им. Что ты знаешь о гордости? О любви? О страсти, наконец? Все это для тебя не более чем слова! – Он почти кричал, глядя на нее.
– Это просто рассеянность. Если хочешь, небрежность. Любовь и страсть здесь ни при чем.
– Но как быть с гордостью? – уничтожающе заметил он. – С моей гордостью, на которую ты наплевала на глазах у всех собравшихся? О чем вы с ним говорили все это время?
– О его коллекции, конечно. О чем я вообще могу с кем-либо говорить? И ты знаешь, что я мечтала познакомиться с ним. Помнится, ты даже обещал мне помочь попасть к нему в дом.
– Забудь об этом! Чтобы ноги твоей там не было!
– Еще указания будут? – дерзко осведомилась Палома.
– Скажем так: я обозначу некоторые пункты. Этот человек встревает между нами. Из этого следует, что я не могу позволить тебе встречаться с ним.
– Встречаться! – Палома пожала плечами. – Мне нужен не он, а его собрание картин.
– Ты не поняла меня? Ладно, скажу проще: я запрещаю тебе переступать порог его дома.
– Запрещаешь? Значит, ты будешь отдавать мне приказы, а я должна прикладывать руку к воображаемой фуражке и отвечать «да, господин» и «нет, господин»? Милый, ты ошибся в выборе невесты! Да, я отсутствовала слишком долго. Признаю свою вину и прощу меня простить. Но неужели ты хочешь сказать, что хоть одна живая душа на этом приеме поверила, что нас с тобой связывают нежные чувства? Кто, как не ты, уверял меня в том, что брак по расчету – обычное дело в вашем обществе? Да, мы притворялись, как могли. Но кого мы хотели провести? А что до гордости, то, что испытывала я, зная, что чуть ли не каждая вторая незамужняя женщина на этом приеме знакома с тобой куда ближе меня?
– Хочешь сказать, что ты как бы отомстила мне? – спросил Антон, но и его глаза подозрительно подобрели.
– Разумеется, нет. Но поверь, никто не думает, будто мы и в самом деле что-то значим друг для друга.
– Что-то значим друг для друга? – насмешливо повторил он. – Какая странная манера произносить слово «любить»?
– Любовь здесь совершенно ни при чем! – возмутилась Палома. – Мы заключили договор, и ты не можешь просто взять и. изменить его условия, когда тебе вздумается.
– Но разве не ты первая сделала это сегодня вечером? – В голосе Антонио чувствовалась уже усталость, а не раздражение. – А сейчас пообещай мне, что больше не встретишься с Ортуньо независимо от того, буду я рядом в тот момент или же нет.
– Разумеется, я встречусь с ним, если пожелаю. – Палома повысила голос. – Единственное, что я могу тебе обещать, это то, что никаких обещаний не будет!
– Я тебя предупреждаю…
– Ради Бога, не надо! Меня это не впечатляет.
– Палома, ты не должна больше видеться с ним. Если ты все-таки поступишь по-своему…
– И что тогда? Что ты со мной сделаешь? – Она закусила удила.
– Ты как по мановению волшебной палочки окажешься в самолете, летящем в Штаты.
– Только в твоих мечтах! – рассмеялась Палома. – Ты можешь вышнырнуть меня из этого дома. Но что ты скажешь, если я возьму свои вещи, поселюсь в отеле и буду приходить к Ортуньо в гости каждый Божий лень?
Он был явно потрясен ее словами.
– Не делай этого! – Голос его звучал угрожающе. – Не самый мудрый шаг, уверяю тебя.
– Можно без угроз? – поморщилась Полома.
– Это не угроза, а предупреждение. Ты все поняла?
– Вполне. А теперь разреши высказаться мне, – Палома сняла с пальца кольцо и протянула его Антонио. – Ты все понял?
– Будь ты проклята! – Он выхватил у нее кольцо и отшвырнул в сторону.
Палома внимательно посмотрела на него и поняла, как близок он к тому, чтобы потерять всяческий контроль над собой.
– Антонио, я хочу, чтобы ты оставил меня одну.
Она отвернулась к окну, и тут же его руки тяжело опустились ей на плечи.
– Я еще не все сказал! – произнес он, поворачивая ее лицом к себе.
Она попыталась высвободиться, но Антонио с усмешкой произнес:
– Неужели ты всерьез считаешь, что сможешь вырваться из моих рук?
Палома не ответила, только посмотрела на него исподлобья. Волосы ее растрепались, на щеках полыхал румянец, Антонио долго глядел на нее в упор, и что-то в ее лице сразило его наповал. Он глубоко вздохнул и начал медленно, словно в трансе, притягивать ее к себе.
– Не смей, – выдохнула она. – Наша помолвка расторгнута.
– А вот и нет!
И Антонио потянулся к ее губам, Палома попыталась вырваться, но его руки крепко держали ее, не давая увернуться от поцелуя. Палому порой смешила его манера всегда настаивать на своем, но в этот раз ей почему-то было не до смеха. Ситуация становилась опасной, потому что Антонио, единственный из всех мужчин, мог заставить ее тело трепетать в предвкушении восторга, мог полностью подчинить себе ее волю, мог сделать с ней все, что хотел. Если бы хотел.
В этот раз он целовал ее так, словно между ними уже возникла та особая близость, когда уже не нужно подстраиваться под партнера и все происходит как бы само собой. Сам дьявол едва ли мог целовать искуснее. Язык Антонио властно прокладывал себе путь, проникая во все уголки ее рта, касаясь зубов, сплетаясь с ее языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40