Макс пообещал себе, что пить не станет и вообще будет осторожен.
Он пошел в клуб, вдоволь наорался, решил, что баночка пива погоды не сделает… и две-три, тоже не сделает… проснулся вечером следующего дня. Лицо разбито. Куртки нет. А в куртке, в кармане, лежали новые ключи, от новой двери в квартиру.
Он попытался вспомнить. Подробности вспоминаться не желали. Может быть, им было стыдно. Всплывало круглосуточное кафе… девушки, к которым он лез с разговорами… но где куртка с ключами?
Макс порылся по карманам брюк. Из необычного там лежала лишь салфетка с записанным номером телефона и именем: «Людмила».
Это ничего не меняло, потому что никакой Людмилы Макс тоже не помнил.
Он умылся, выпил пива и начал реконструировать ситуацию. Вчера в кафе он знакомится с девушкой. Она приглашает его в гости. Раздеваться они начали сразу, прямо в прихожей… но тут раздался звонок в дверь: вернулся муж.
Оставив куртку на полу, он прыгает в окно. Это, кстати, объясняет разбитое лицо. Логично?
Лицо болело. Денег вставить новый замок не было. Плюс было жалко модной куртки. Макс решил набрать номер.
– Алё! Людка?
– Кто это?
– Это я.
– Кто, я?
– Ну, это… мы вчера в кафе…
– Я не ходила вчера в кафе.
– Как это не ходила?
– Вчера я ездила к ребенку на дачу.
– Во! Точно! С утра – к ребенку. А вечером в кафе! Мы еще Шнура слушали, припоминаешь?
– Молодой человек! Я НЕ ходила вчера ни в какое кафе.
– Слышь! Вонючка! Ну-ка давай, вспоминай!
Потом трубку на том конце выхватил Людмилин муж. Разговор не сложился…
5
Приятели обсудили рассказанную историю. Общее мнение сводилось к тому, что живут же, черт побери, типы вроде Макса интересной… насыщенной жизнью, а у других в жизни никогда не происходит ничего интересного… fuck!
Мы сидели в буфете Ленинградского вокзала. Вокруг сидели безногие, парализованные, глухонемые, однорукие и изъеденные неприятными язвами люди. Возможно, физически полноценным пассажирам следовало сидеть в каком-нибудь другом буфете.
Где-то я читал, что руки-ноги нищим ампутируют специально. С целью повышения сборов. Впрочем, скорее всего это писал парень, просто не желавший давать инвалидам денег. Я каждый раз, когда у меня просили купюрку, лез в тесный карман джинсов.
Я тоже слушал Максовы истории, но – вполуха. Я просто сидел и смотрел в окно. Очень привычное занятие. Как телевизор, только звук нельзя прибавить.
Все-то я видел, все-то я знаю… сижу… тихонечко выживаю.
Макс спросил, неужели я совсем не пью алкоголь? Я сказал, что да, совсем. Тогда Макс спросил, может быть, я и курить бросил? Я сказал, что нет, курить не бросил.
– Тогда давай курить сигареты.
– Давай.
– А ведь когда-то, на конкурсе по скоростному выпиванию пива, ты взял сразу два первых места.
– Это было давно.
– Ты считаешь, что не пить алкоголь, это правильно?
– А ты вспомнил, чей телефон был записан на салфетке?
– Вспомнил.
Спустя несколько дней, Макс проснулся посреди ночи, от того, что картина полностью всплыла в памяти. Он сел и громко рассмеялся.
Выйдя с концерта группы «Ленинград», он, шатаясь, добрел до кафе, сел за столик и тут же начал лезть к девушкам с разговорами. Девушки попались суровые, а может, он просто был чересчур пьян. Девушки обзывали его алкоголиком и советовали лечиться. Они продиктовали ему телефон народной целительницы, кодирующей от запоев: целительницу звали Людмила…
Все сказали: «Й-й-йух ты!» И еще сказали: «Вот это история!»
6
По Ленинградскому вокзалу бродили цыгане. Цыгане в Москве практически не отличались от петербургских, казахских или римских аналогов.
В Риме я был несколько лет назад. Сам городок, если вы не были, совсем крошечный. Зато битком набитый антиквариатом. Автобусная остановка, возле которой зарезали Юлия Цезаря. Макдональдс, больше похожий на Колизей, чем сам Колизей.
Какая-нибудь мраморная пердула, торчащая из асфальта, расписанная пульверизатором и засиженная римскими бомжами, которые не знают, где бы приткнуться и попить винца из бумажных пакетиков, может оказаться наиболее древней статуей континента.
В то утро я, помню, шел в град Ватикан, на службу. Я был выбрит и чист. Свернул за угол римской улочки и увидел, что навстречу мне идет целый табор точно таких же цыганских дамочек с детьми, какие бродят в районе Старо-Невского проспекта.
Растянутые «адидасовские» тренировочные… Цветастые платки… Как известно, цыгане – главные проводники мирового глобализма.
Напротив Ленинградского по-прежнему стоял Казанский вокзал. Туда прибывали поезда с теневой стороны планеты.
Два дня назад я на поезде проезжал место, где с одной стороны от железной дороги расстреляли самодержца и святого православной церкви Николая II Романова, а с другой – дуэлянта и реинкарнацию Чингисхана, черного барона фон Унгерна… места обеих казней располагались совсем рядом.
У выхода из здания Ленинградского вокзала спали бездомные собаки. Целые стаи облезлых псов. А вот, например, в индийских кварталах Йоханнесбурга, ЮАР, совсем нет бездомных собак. В Южной Африке собакам жарко, у них не осталось шерсти – только кожа. Индусы ловят своих собак, кастрируют, сажают их в клетки, держат в клетках, как домашних канареек.
Радиоголос объявил посадку на мой поезд. Перед выходом на перрон цепью стояли милиционеры. Они проверяли у пассажиров наличие билетов. Тех, у кого билетов не было, заворачивали назад.
Милиционеры были похожи на караульного возле королевского дворца в Стокгольме. Перед входом во дворец там стоит длиннющий нескладный швед в форме и с длинным ружьем. Когда туристы хотят с ним сфотографироваться, он отставляет ружье в сторону, обнимает туристов за плечи и улыбается в камеру.
Через восемь часов буду дома и никогда в жизни больше его не покину… а может быть, и покину.
За сегодняшние сутки в Москве я устал больше, чем за предыдущую неделю, проведенную в Транссибирском экспрессе. Болели глаза и ноги. Прости меня, мое бедное тело, что тридцать один год и пять месяцев я таскаю тебя по самым вонючим дырам Восточного полушария… по местам, которые невозможно запомнить и еще невозможнее понять, зачем я там побывал.
Потерпи, тело, осталось – децл. Скоро я положу тебя рядом с той, которой тебе не хватало… она станет гладить тебя по обгорелой коже… плохое закончилось, осталось хорошее. С этой минуты и навсегда – только хорошее.
Я буду богатым и бедным, валяющимся перед ТV и шагающим под дождем, раздраженным и дремлющим после ужина, толстым и не очень толстым, мучающимся от зубной боли и гладящим детей по голове, пьяным, старым… очень разным… и все это время кто-то будет меня ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Он пошел в клуб, вдоволь наорался, решил, что баночка пива погоды не сделает… и две-три, тоже не сделает… проснулся вечером следующего дня. Лицо разбито. Куртки нет. А в куртке, в кармане, лежали новые ключи, от новой двери в квартиру.
Он попытался вспомнить. Подробности вспоминаться не желали. Может быть, им было стыдно. Всплывало круглосуточное кафе… девушки, к которым он лез с разговорами… но где куртка с ключами?
Макс порылся по карманам брюк. Из необычного там лежала лишь салфетка с записанным номером телефона и именем: «Людмила».
Это ничего не меняло, потому что никакой Людмилы Макс тоже не помнил.
Он умылся, выпил пива и начал реконструировать ситуацию. Вчера в кафе он знакомится с девушкой. Она приглашает его в гости. Раздеваться они начали сразу, прямо в прихожей… но тут раздался звонок в дверь: вернулся муж.
Оставив куртку на полу, он прыгает в окно. Это, кстати, объясняет разбитое лицо. Логично?
Лицо болело. Денег вставить новый замок не было. Плюс было жалко модной куртки. Макс решил набрать номер.
– Алё! Людка?
– Кто это?
– Это я.
– Кто, я?
– Ну, это… мы вчера в кафе…
– Я не ходила вчера в кафе.
– Как это не ходила?
– Вчера я ездила к ребенку на дачу.
– Во! Точно! С утра – к ребенку. А вечером в кафе! Мы еще Шнура слушали, припоминаешь?
– Молодой человек! Я НЕ ходила вчера ни в какое кафе.
– Слышь! Вонючка! Ну-ка давай, вспоминай!
Потом трубку на том конце выхватил Людмилин муж. Разговор не сложился…
5
Приятели обсудили рассказанную историю. Общее мнение сводилось к тому, что живут же, черт побери, типы вроде Макса интересной… насыщенной жизнью, а у других в жизни никогда не происходит ничего интересного… fuck!
Мы сидели в буфете Ленинградского вокзала. Вокруг сидели безногие, парализованные, глухонемые, однорукие и изъеденные неприятными язвами люди. Возможно, физически полноценным пассажирам следовало сидеть в каком-нибудь другом буфете.
Где-то я читал, что руки-ноги нищим ампутируют специально. С целью повышения сборов. Впрочем, скорее всего это писал парень, просто не желавший давать инвалидам денег. Я каждый раз, когда у меня просили купюрку, лез в тесный карман джинсов.
Я тоже слушал Максовы истории, но – вполуха. Я просто сидел и смотрел в окно. Очень привычное занятие. Как телевизор, только звук нельзя прибавить.
Все-то я видел, все-то я знаю… сижу… тихонечко выживаю.
Макс спросил, неужели я совсем не пью алкоголь? Я сказал, что да, совсем. Тогда Макс спросил, может быть, я и курить бросил? Я сказал, что нет, курить не бросил.
– Тогда давай курить сигареты.
– Давай.
– А ведь когда-то, на конкурсе по скоростному выпиванию пива, ты взял сразу два первых места.
– Это было давно.
– Ты считаешь, что не пить алкоголь, это правильно?
– А ты вспомнил, чей телефон был записан на салфетке?
– Вспомнил.
Спустя несколько дней, Макс проснулся посреди ночи, от того, что картина полностью всплыла в памяти. Он сел и громко рассмеялся.
Выйдя с концерта группы «Ленинград», он, шатаясь, добрел до кафе, сел за столик и тут же начал лезть к девушкам с разговорами. Девушки попались суровые, а может, он просто был чересчур пьян. Девушки обзывали его алкоголиком и советовали лечиться. Они продиктовали ему телефон народной целительницы, кодирующей от запоев: целительницу звали Людмила…
Все сказали: «Й-й-йух ты!» И еще сказали: «Вот это история!»
6
По Ленинградскому вокзалу бродили цыгане. Цыгане в Москве практически не отличались от петербургских, казахских или римских аналогов.
В Риме я был несколько лет назад. Сам городок, если вы не были, совсем крошечный. Зато битком набитый антиквариатом. Автобусная остановка, возле которой зарезали Юлия Цезаря. Макдональдс, больше похожий на Колизей, чем сам Колизей.
Какая-нибудь мраморная пердула, торчащая из асфальта, расписанная пульверизатором и засиженная римскими бомжами, которые не знают, где бы приткнуться и попить винца из бумажных пакетиков, может оказаться наиболее древней статуей континента.
В то утро я, помню, шел в град Ватикан, на службу. Я был выбрит и чист. Свернул за угол римской улочки и увидел, что навстречу мне идет целый табор точно таких же цыганских дамочек с детьми, какие бродят в районе Старо-Невского проспекта.
Растянутые «адидасовские» тренировочные… Цветастые платки… Как известно, цыгане – главные проводники мирового глобализма.
Напротив Ленинградского по-прежнему стоял Казанский вокзал. Туда прибывали поезда с теневой стороны планеты.
Два дня назад я на поезде проезжал место, где с одной стороны от железной дороги расстреляли самодержца и святого православной церкви Николая II Романова, а с другой – дуэлянта и реинкарнацию Чингисхана, черного барона фон Унгерна… места обеих казней располагались совсем рядом.
У выхода из здания Ленинградского вокзала спали бездомные собаки. Целые стаи облезлых псов. А вот, например, в индийских кварталах Йоханнесбурга, ЮАР, совсем нет бездомных собак. В Южной Африке собакам жарко, у них не осталось шерсти – только кожа. Индусы ловят своих собак, кастрируют, сажают их в клетки, держат в клетках, как домашних канареек.
Радиоголос объявил посадку на мой поезд. Перед выходом на перрон цепью стояли милиционеры. Они проверяли у пассажиров наличие билетов. Тех, у кого билетов не было, заворачивали назад.
Милиционеры были похожи на караульного возле королевского дворца в Стокгольме. Перед входом во дворец там стоит длиннющий нескладный швед в форме и с длинным ружьем. Когда туристы хотят с ним сфотографироваться, он отставляет ружье в сторону, обнимает туристов за плечи и улыбается в камеру.
Через восемь часов буду дома и никогда в жизни больше его не покину… а может быть, и покину.
За сегодняшние сутки в Москве я устал больше, чем за предыдущую неделю, проведенную в Транссибирском экспрессе. Болели глаза и ноги. Прости меня, мое бедное тело, что тридцать один год и пять месяцев я таскаю тебя по самым вонючим дырам Восточного полушария… по местам, которые невозможно запомнить и еще невозможнее понять, зачем я там побывал.
Потерпи, тело, осталось – децл. Скоро я положу тебя рядом с той, которой тебе не хватало… она станет гладить тебя по обгорелой коже… плохое закончилось, осталось хорошее. С этой минуты и навсегда – только хорошее.
Я буду богатым и бедным, валяющимся перед ТV и шагающим под дождем, раздраженным и дремлющим после ужина, толстым и не очень толстым, мучающимся от зубной боли и гладящим детей по голове, пьяным, старым… очень разным… и все это время кто-то будет меня ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44