Я не отказывал. Полученный гонорар был столь огромен, что не умещался в кармане.
Первого провожающего звали Макс. Понятия не имею, чем он занимался в своем журнале. Познакомился я с ним на вечеринке в московском заведении «ПирО.Г.И.». Нас представили друг другу в тот момент, когда долговязый нескладный Макс бил по лицу изможденного кинорежиссера, который попытался приударить за максовской girlfriend.
Еще провожать меня поехал парень, который без конца чистил обувь. У него не было денег на сигареты, зато обувь выглядела отлично.
Макс интересовался:
– Сколько тебе лет?
– Много. Тридцать. Даже тридцать один.
– Тридцать один? А чего врешь?
– Я не вру. Я так и сказал: «тридцать один».
– Ты сказал «тридцать». Ты стесняешься своего возраста? Не стесняйся. Шнуру, кстати, тоже тридцать один. И всем нормальным парням в этом году исполняется ровно тридцать один. Ты, кстати, нормальный парень?
– Так себе.
– А почему ты тогда не любишь Шнура? Так и скажи, что завидуешь ему.
– Я? Ему? У него же зубов нет!
– При чем здесь зубы? Шнуру, кстати, все завидуют.
– Ну, раз все, то и я. Признаюсь: немного завидую, да. Зато Земфира посвятила мне песню. А Шнуру кто-нибудь посвящал песню?
– Земфира, кстати, жаба.
– Земфира круче, чем Бьорк! Только не такая sexy.
– Тридцать один год… это ведь очень много… это ОЧЕНЬ много… кстати, самое интересное в твоей жизни уже прошло… ты в курсе?
– Сколько тебе, умник?
– Я молод. Мне 26. А ты все – свое отжил. Что за кассета у тебя в плеере?
– Это не плеер. Это радио.
– Радио? А я думал, Шнур.
– Я настолько не люблю Шнура, что отказываюсь от своего возраста. Мне не тридцать один. Мне пятьдесят шесть. Вернее, сто пятьдесят шесть.
– О как!
– Целое поколение мутантов. Всем – тридцать один. Почему так, а?
– Генетика. Кстати, давайте выпьем за генетику?
Я посмотрел на часы. До поезда домой оставалось еще два с половиной часа. Я не был уверен, что вынесу общество парней еще хотя бы десять минут.
4
Парни пили водку, а я не пил. Уже почти год я не пил водку, не пил пиво, не слушал Шнура из группы «Ленинград», который, по слухам, пьет и то и другое… я прятался от мира, а мир этого не замечал.
Все эти разговоры… слова, означающие только то, что собеседникам нечего сказать… кроме того, я устал. Вчера я лег поздно, ночь провел на верхней полке, встал в полседьмого утра и весь день болтался с этими остолопами. Спать хотелось так, что, прикуривая, я зажмурился от попавшего в глаза дыма и едва не заснул.
Я посмотрел на часы и сказал, что еще минут двадцать, и я пошел. Парни пробовали уговорить остаться в Москве еще на день.
– Зачем тебе в Петербург?
– У меня билет.
– Поменяй билет. Поезжай лучше в Ленинград.
– Слушать Шнура?
– Да! Да!
– Терпеть не могу Шнура.
– И вообще, переезжай лучше в Москву, а?
– Что я буду делать в этом странном городе?
– А что ты у себя в городе делаешь? Романы пишешь?
– Романы я решил больше не писать. Платят плохо, и вообще… сволочной бизнес. Лучше уж вам, козлам, продаваться.
– Тогда чем занимаешься?
– Я много чем занимаюсь. У меня, между прочим, недавно сын родился.
– И все?
– Еще я работаю.
– Над собой?
– Я очень много чем занимаюсь.
– Парень! Ты занимаешься херней!
– Сын – это тоже херня?
– Не обижайся. Выпей.
– Да иди ты!..
Я сказал парням, что сейчас приду. По мраморному полу Ленинградского вокзала цокали пассажиры не очень дальнего следования: от касс до расписания поездов и обратно. А вдоль стен сидели люди, которые никогда и никуда отсюда не уедут. Которые уже доехали до самой последней станции в своей жизни.
Снаружи было темно. Чертовы московские небелые ночи – никогда не поймешь, что за время года.
Курсанты в военной форме, черные дагестанцы, даже летом в ондатровых шапках, беззубые, как певец Шнур, проститутки, милиционеры, туристы с рюкзаками… дед в пиджаке с орденскими планками спит прямо на асфальте.
Об деда стучали капли дождя. Именно так выглядел мир, от которого я прятался.
Может быть, одна из причин того, что я прятался от мира, состояла в том, что я не желал слушать о том, что 31 год – это конец… и самое интересное уже прошло… но стоило мне отъехать от дома на одну ночь пути, как я услышал именно это.
Я завел себе аквариумную черепашку… и бросил пить алкоголь, ведь трезвые мы редко думаем о таких вещах… а этот гад взял и все испортил.
В низинке стоял Казанский вокзал с голубым циферблатом часов, левее концертный зал с подсвеченными афишами, еще левее стеклянная коробка универмага «Московский», Ярославский вокзал и теремок станции метро «Комсомольская».
На фоне этого языческого великолепия Ленинградский вокзал выглядел очкариком в шляпе-пирожок, который говорит: «Нет, спасибо», когда соседи по купе спрашивают его: «Эй, чмырь, хочешь стакан самогона и закусить чесноком?»
Странно, я приезжаю в этот город уже пятнадцать лет подряд, но я ни разу не был на Казанском вокзале… и в Казани тоже не был… что говорить про те края, где растут дыни и героин, у девушек ацтекские профили и никто не знает, что Джими Хендрикс – мертв?
До поезда домой была куча времени. Подземный переход пах рвотой. Чем еще он мог пахнуть?
Внутри Казанский вокзал был громаден, темен и полон таинственных голосов. Как рекламный проспект: посмотрите на вокзал и представьте, как выглядят места, до которых можно отсюда доехать.
Перед окошками касс не было ни единого человека.
– Знаете… это… У вас есть билеты в…
– Куда вам нужно?
– Куда-нибудь поюжнее.
– На море?
– Нет, на море я не хочу. Есть билеты до Китая?
– Вы хотите уехать из Москвы в Китай? У нас нет прямого сообщения с Китаем.
– А с чем есть?
– Куда вам надо?
– В Китай. Или в Иран.
– В Иран без пересадки проехать невозможно.
– А с пересадкой?
– Я не знаю. Вы хотите уехать в Иран?
– Да. В Иран или в Китай. Что там есть неподалеку?
– Где «там»?
– Ну… рядом с Китаем?
– Там много чего есть.
– Когда ближайший поезд до много-чего?
– Острим?
– Смешно получилось, да?
– Хотите, я позову милиционера?
– Не надо. Продайте мне билет до…
– Докуда?
– До ближайшего к Китаю… или к Ирану места. На ближайший поезд до ближайшего места.
Кассирша долго щелкала компьютерной клавиатурой. Если я захочу передумать, то делать это нужно было прямо сейчас. Я стоял и слушал, как кассирша перечисляет названия городов. Каждое из них пахло дыней и изюмом.
– Есть билет до Ташкента.
– Отлично! Я беру.
– Поезд фирменный. Дорогой.
– Не проблема. Когда он отходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Первого провожающего звали Макс. Понятия не имею, чем он занимался в своем журнале. Познакомился я с ним на вечеринке в московском заведении «ПирО.Г.И.». Нас представили друг другу в тот момент, когда долговязый нескладный Макс бил по лицу изможденного кинорежиссера, который попытался приударить за максовской girlfriend.
Еще провожать меня поехал парень, который без конца чистил обувь. У него не было денег на сигареты, зато обувь выглядела отлично.
Макс интересовался:
– Сколько тебе лет?
– Много. Тридцать. Даже тридцать один.
– Тридцать один? А чего врешь?
– Я не вру. Я так и сказал: «тридцать один».
– Ты сказал «тридцать». Ты стесняешься своего возраста? Не стесняйся. Шнуру, кстати, тоже тридцать один. И всем нормальным парням в этом году исполняется ровно тридцать один. Ты, кстати, нормальный парень?
– Так себе.
– А почему ты тогда не любишь Шнура? Так и скажи, что завидуешь ему.
– Я? Ему? У него же зубов нет!
– При чем здесь зубы? Шнуру, кстати, все завидуют.
– Ну, раз все, то и я. Признаюсь: немного завидую, да. Зато Земфира посвятила мне песню. А Шнуру кто-нибудь посвящал песню?
– Земфира, кстати, жаба.
– Земфира круче, чем Бьорк! Только не такая sexy.
– Тридцать один год… это ведь очень много… это ОЧЕНЬ много… кстати, самое интересное в твоей жизни уже прошло… ты в курсе?
– Сколько тебе, умник?
– Я молод. Мне 26. А ты все – свое отжил. Что за кассета у тебя в плеере?
– Это не плеер. Это радио.
– Радио? А я думал, Шнур.
– Я настолько не люблю Шнура, что отказываюсь от своего возраста. Мне не тридцать один. Мне пятьдесят шесть. Вернее, сто пятьдесят шесть.
– О как!
– Целое поколение мутантов. Всем – тридцать один. Почему так, а?
– Генетика. Кстати, давайте выпьем за генетику?
Я посмотрел на часы. До поезда домой оставалось еще два с половиной часа. Я не был уверен, что вынесу общество парней еще хотя бы десять минут.
4
Парни пили водку, а я не пил. Уже почти год я не пил водку, не пил пиво, не слушал Шнура из группы «Ленинград», который, по слухам, пьет и то и другое… я прятался от мира, а мир этого не замечал.
Все эти разговоры… слова, означающие только то, что собеседникам нечего сказать… кроме того, я устал. Вчера я лег поздно, ночь провел на верхней полке, встал в полседьмого утра и весь день болтался с этими остолопами. Спать хотелось так, что, прикуривая, я зажмурился от попавшего в глаза дыма и едва не заснул.
Я посмотрел на часы и сказал, что еще минут двадцать, и я пошел. Парни пробовали уговорить остаться в Москве еще на день.
– Зачем тебе в Петербург?
– У меня билет.
– Поменяй билет. Поезжай лучше в Ленинград.
– Слушать Шнура?
– Да! Да!
– Терпеть не могу Шнура.
– И вообще, переезжай лучше в Москву, а?
– Что я буду делать в этом странном городе?
– А что ты у себя в городе делаешь? Романы пишешь?
– Романы я решил больше не писать. Платят плохо, и вообще… сволочной бизнес. Лучше уж вам, козлам, продаваться.
– Тогда чем занимаешься?
– Я много чем занимаюсь. У меня, между прочим, недавно сын родился.
– И все?
– Еще я работаю.
– Над собой?
– Я очень много чем занимаюсь.
– Парень! Ты занимаешься херней!
– Сын – это тоже херня?
– Не обижайся. Выпей.
– Да иди ты!..
Я сказал парням, что сейчас приду. По мраморному полу Ленинградского вокзала цокали пассажиры не очень дальнего следования: от касс до расписания поездов и обратно. А вдоль стен сидели люди, которые никогда и никуда отсюда не уедут. Которые уже доехали до самой последней станции в своей жизни.
Снаружи было темно. Чертовы московские небелые ночи – никогда не поймешь, что за время года.
Курсанты в военной форме, черные дагестанцы, даже летом в ондатровых шапках, беззубые, как певец Шнур, проститутки, милиционеры, туристы с рюкзаками… дед в пиджаке с орденскими планками спит прямо на асфальте.
Об деда стучали капли дождя. Именно так выглядел мир, от которого я прятался.
Может быть, одна из причин того, что я прятался от мира, состояла в том, что я не желал слушать о том, что 31 год – это конец… и самое интересное уже прошло… но стоило мне отъехать от дома на одну ночь пути, как я услышал именно это.
Я завел себе аквариумную черепашку… и бросил пить алкоголь, ведь трезвые мы редко думаем о таких вещах… а этот гад взял и все испортил.
В низинке стоял Казанский вокзал с голубым циферблатом часов, левее концертный зал с подсвеченными афишами, еще левее стеклянная коробка универмага «Московский», Ярославский вокзал и теремок станции метро «Комсомольская».
На фоне этого языческого великолепия Ленинградский вокзал выглядел очкариком в шляпе-пирожок, который говорит: «Нет, спасибо», когда соседи по купе спрашивают его: «Эй, чмырь, хочешь стакан самогона и закусить чесноком?»
Странно, я приезжаю в этот город уже пятнадцать лет подряд, но я ни разу не был на Казанском вокзале… и в Казани тоже не был… что говорить про те края, где растут дыни и героин, у девушек ацтекские профили и никто не знает, что Джими Хендрикс – мертв?
До поезда домой была куча времени. Подземный переход пах рвотой. Чем еще он мог пахнуть?
Внутри Казанский вокзал был громаден, темен и полон таинственных голосов. Как рекламный проспект: посмотрите на вокзал и представьте, как выглядят места, до которых можно отсюда доехать.
Перед окошками касс не было ни единого человека.
– Знаете… это… У вас есть билеты в…
– Куда вам нужно?
– Куда-нибудь поюжнее.
– На море?
– Нет, на море я не хочу. Есть билеты до Китая?
– Вы хотите уехать из Москвы в Китай? У нас нет прямого сообщения с Китаем.
– А с чем есть?
– Куда вам надо?
– В Китай. Или в Иран.
– В Иран без пересадки проехать невозможно.
– А с пересадкой?
– Я не знаю. Вы хотите уехать в Иран?
– Да. В Иран или в Китай. Что там есть неподалеку?
– Где «там»?
– Ну… рядом с Китаем?
– Там много чего есть.
– Когда ближайший поезд до много-чего?
– Острим?
– Смешно получилось, да?
– Хотите, я позову милиционера?
– Не надо. Продайте мне билет до…
– Докуда?
– До ближайшего к Китаю… или к Ирану места. На ближайший поезд до ближайшего места.
Кассирша долго щелкала компьютерной клавиатурой. Если я захочу передумать, то делать это нужно было прямо сейчас. Я стоял и слушал, как кассирша перечисляет названия городов. Каждое из них пахло дыней и изюмом.
– Есть билет до Ташкента.
– Отлично! Я беру.
– Поезд фирменный. Дорогой.
– Не проблема. Когда он отходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44