Глава 10
«Верный» дворецкий

Ораниенбаум, 25 сентября 1918 года
Не совсем понятные события происходили ранним утром на загородной вилле графов Оболиных. Необычно вел себя в это утро дворецкий Никита Никитович Толмачев.
У черного хода стояла крестьянская телега с ворохом соломы, в которую была запряжена караковая лошадь, видать нетерпеливая: перебирала передними ногами, фыркала и косила глазом на хозяина. А хозяин, детина могучего сложения, поправлял на лошади упряжь и вздыхал… Из-за угла появился Толмачев в ладном дорожном костюме, в гетрах на ногах. Спросил:
– Как, Семен?
– Все готово, Никита Никитович.
– Через часок и двинем, – сказал дворецкий.
– Поторопиться бы, Никита Никитович, – настаивал Семен. – Надысь опять Чека была.
– У кого? – спокойно спросил Никита.
– На даче Вавиловых. Картины какие-то… это… конфисковали.
– Так! – ненадолго задумался Никита Никитович. – Ничего, Семен, обойдется. Жди, я скоро. Свое заработаешь. – И Толмачев зашагал к дверям.
Толмачев неторопливо поднялся на второй этаж и оказался в зале, где вчера граф Алексей Григорьевич Оболин давал тайный званый ужин. Зал был пуст, на длинном столе стояли подсвечники с оплывшими свечами. Толмачев сдержанно улыбнулся каким-то своим мыслям, вышел из зала и медленно, вроде бы никуда не торопясь, зашагал по коридору – мимо анфилады комнат с распахнутыми дверями. В комнатах царил беспорядок, были разбросаны вещи. Последняя дверь справа оказалась закрытой – Никита распахнул ее сильным ударом ноги.
В спальне молодого графа на широкой неприбранной кровати скомканное одеяло, свесившись углом на пол, являло хаотичную груду. Никита Толмачев подошел к шкафу, порылся во множестве костюмов на вешалках, извлек черную фрачную пару, аккуратно разложил ее на кровати. Усмехнулся. Взял графский фрак и примерил его на плечи и грудь – он был ему явно мал. Затем дворецкий вынул из нижнего ящика лакированные ботинки, устроился в кресле, которое стояло возле письменного стола, снял гетры и стал примерять, поморщился – графская обувь была тоже тесна. Никита бросил ботинки в ящик и задвинул его ударом ноги. Неторопливо стал надевать гетры, в раздумье посидел в кресле. Упруго поднялся, подошел к зеркалу, долго и пристально рассматривал свое лицо. Потом достал из ящика туалетного столика сигару, пододвинул к камину кресло, сел, вытянул ноги, чугунными щипцами извлек из камина тлеющую головешку, откусил мундштук сигары и раскурил ее, окутавшись облаком голубоватого дыма.
В комнату вошла Дарья, невыспавшаяся, простоволосая, в домашнем платье с глубоким разрезом, и маленький медальон на золотой цепочке, легший в ложбинку гладкой кожи, контрастно подчеркивал простоту и непритязательность ее утреннего туалета. Дарья зевнула, подошла к креслу.
– Что, Никита, Алексей Григорьевич ночью уехали? – спросила она.
– Будто не знаешь, – усмехнулся дворецкий.
– Надо собираться, что ли… – лениво протянула Дарья. – Поди, и нам скоро в дорогу?
– Нет, Дарьюшка, погоди собираться.
– Это почему же? – удивилась молодая женщина.
Толмачев повернулся, непроницаемо, прямо посмотрел на Дарью, и она под этим тяжелым взглядом опустила глаза.
– А вот почему… Приказ тебе от графа нашего: задержишься ты здесь на день-два… А встретимся мы в нашем яхт-клубе.
– Да чего мне тут-то сидеть?
Дворецкий легко, пружинисто поднялся из кресла, прошел к двери и плотно закрыл ее, оказался позади Дарьи, хотел обнять ее за плечи и еле сдержался…
– Слушай, Дарья, – хрипло сказал Толмачев. – Вот что исполнить приказал тебе Алексей Григорьевич. Ведь ты у нас актриса известная. Все, что потребуется, изобразить сможешь…
Прошло не более получаса. В телеге, запряженной караковой лошадью (она смирилась с долгим стоянием и дремала), лежал на соломе здоровенный лохматый мужик Семен, ни о чем не думая, – и ему было хорошо. Появился Никита Никитович Толмачев, теперь в коротком стеганом пальто и коричневой кожаной кепке с на ушниками. Был дворецкий собран, четок, от него пахло дорогой сигарой.
– Давай, Семен, – сказал Толмачев. – Живее! Семен встал с телеги, потянулся, проворчал:
– То не дождешься – теперь живее. – И зашагал за Никитой к черному ходу виллы.
В передней стояли друг на друге два длинных деревянных ящика, плотно, надежно обитых тонкой металлической лентой.
– Бери спереди, – приказал Никита. Ящик оказался тяжелым.
– Невелик, а пуп вылазит, – удивился Семен.
– Ладно, ладно, понесли. – Никита, прищурившись, усмехнулся: – Мал золотник…
Они перетаскали ящики на телегу, укрыли их соломой.
– Ну, с Богом! – Перекрестившись, Никита ловко запрыгнул в телегу.
Семен, тоже осенив себя крестным знамением, сел на передок, натянул вожжи.
– Пошла! Пошла, милая!
Обогнув виллу, лошадь рысцой устремилась по липовой аллее, усыпанной опавшими листьями, которая вела к воротам, распахнутым настежь. И тут в начале аллеи появился старик с лысой головой, похожей на оплывшую свечу, закричал отчаянно:
– Никита Никитович! А я?… Как же я? Мне теперь куда?
– А, черт!.. – зло выругался Толмачев. – Совсем про Свечку забыл. Стой! – толкнул он в спину Семена.
Семен натянул вожжи. Лошадь остановилась. Никита спрыгнул с телеги, подбежал к старику.
– Такие дела, Свечка, – сказал он запаленно, сдерживая дыхание. – Держи! – И Толмачев вынул из внутреннего кармана пальто толстую пачку денег, разделил ее пополам и половину протянул старику. Тот озадаченно, похоже, ничего не понимая, принял деньги. – Еще что-нибудь в доме собери, – продолжал Никита. – Что возьмешь, все – твое… И… Чтоб духу через час твоего здесь не было. Сколько лет в деревню свою собирался?
– Дык ведь… – попытался было что-то проговорить старик.
– Вернусь, – улыбаясь, перебил Толмачев, прямо глядя в выцветшие глаза Свечки, – и если ты еще будешь здесь – убью. – И вроде дружески хлопнув старика по плечу, Никита Никитович побежал к телеге.
Смотрел ему вслед Свечка и потерянно шептал:
– А ведь убьет… Как есть убьет…

Глава 11
Чекисты

Ораниенбаум, 25 сентября 1918 года, 14 часов
Мимо пустых дач и вилл Ораниенбаума ехала, не шибко спеша, бричка, запряженная лохматенькой крестьянской лошадкой. В бричке размещалось шестеро: лошадью правил Михеич – он был командиром группы, – Любин расположился на самом задке, свесив ноги, а в центре сидели, спина к спине, четверо чекистов – Глеб Забродин в паре с Саидом Алмади и латыш Мартин Сарканис в паре с Василием Белкиным. Все ровесники, всех октябрьский вихрь застал в расцвете лет.
– Здесь направо, – сказал Любин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160