— Еще бы, ты была бы этому только рада, так ведь, Лавиния? Тогда бы уж ты точно даже и не дотрагивалась бы до меня, даже во сне!
— Позволь мне уйти, Гидеон. Здесь страшная жара.
— Здесь всегда страшная жара, правда? Или ты страшно устала, или ты боишься, что дети или мои сестры что-то услышат. Всегда находится причина, которая тебя извиняет, правда, Лавиния?
— Гидеон, что с тобой стряслось?
В ответ он схватил ее руки за запястья, сдернул простыню и расстегнул пуговицы на поясе ее трико:
— Я еще покажу тебе, что со мной стряслось?
— Гидеон, пожалуйста, не надо. Жарко, и я очень устала.
— А мне все равно, устала ты или нет. Один раз в три месяца, я думаю, любой мужчина имеет право сделать это, а сегодня, Лавиния, как раз кончились три месяца.
Когда она поняла, что ничто на свете не сможет его остановить, она перестала сопротивляться, раскинувшись, но не как дева лесов, а как ветка орешника, у которой не стан богини, а неподвижный древесный ствол, с грубо раздвинутыми ногами, готовая покорно перенести любое бесстыдство, которое сопутствует брачным узам. В середине акта он попытался поцеловать ее, но даже сургуч не смог бы крепче сомкнуть уста Лавинии.
Закончив свой постыдный демарш, Гидеон повернулся на другой бок, вздохнул и заснул как ребенок, в то время как Лавиния осталась лежать на своей половине со стиснутыми губами и холодным сердцем.
В комнате, которую делили между собой сестры Барнетта Агнес и Генриетта, тоже стояла ширма. Генриетта присвоила себе право первой пользоваться ею, ведь это право — быть первой — было ей дано от Бога, поскольку она родилась на свет Божий раньше сестры. Ей было шестьдесят девять, а Агнес — шестьдесят семь лет, и она всю жизнь оберегала Агнес от волнений. Это было незыблемо.
— Поторопись, Агнес, и выключи лампу, я что-то устала.
— Но я должна расчесать волосы, Этта.
Агнес подошла к туалетному столику, пытаясь надеть через голову ночную рубашку. Генриетта взбила две подушки под головой, прикрыла веки и убавила яркий свет, в то время как Агнес попусту тратила время за туалетным столиком, не давая никому уснуть в комнате.
Агнес вынула из волос шпильки и начала расчесывать волосы. На свет слетелись комары и запели у нее над головой, но она не обращала на них никакого внимания. У нее были бледно-голубые глаза, красиво очерченные брови, такие же, какими они у нее были и в двадцать лет, только цвет их, наверное, изменился, если раньше они были темно-каштановыми, то теперь стали седыми. У нее было худощавое лицо и стройная фигура, которая имела свои привлекательные особенности — даже в ее весьма зрелом возрасте. Еще совсем недавно ее голос отличался нежным тембром, а в глазах постоянно вспыхивали искорки.
— Мне кажется, молодой мистер Дюваль без памяти влюблен в нашу Лорну.
— Ax, боже мой, Агнес! Ты думаешь, что все молодые люди без памяти влюблены во всех девушек, с которыми их видели вместе.
— Ну, в отношении него, я думаю, да. Ты видела, как они вместе вышли сегодня вечером на веранду?
Генриетта открыла глаза:
— Я не только видела их, я слышала, о чем они говорили. Кстати, по поводу того, что ты сказала: именно Лорна и пригласила его на веранду, и я собираюсь поговорить с Лавинией об этом. Вот уж не понимаю, что это за эпоха грядет, когда девочка восемнадцати лет ведет себя так смело! Ведь это же просто нонсенс!
— Этта, наша Лорна уже не девочка, а молодая женщина. Мне и вовсе было семнадцать, когда капитан Дирсли сделал мне предложение.
Генриетта перевернулась на другой бок и взбила подушку.
— Ах да, конечно! Ты и твой капитан Дирсли. Как ты любишь болтать об этом!
— Я никогда не забуду, как он стоял тогда в форме, сверкая эполетами в лунном свете, и… Генриетта продолжила:
— …И в перчатках белых, как зад у лебедя. Если я услышу это еще раз, Агнес, боюсь, что у меня схватит желудок. — И сердито бросила через плечо. — А теперь гаси свет и живо в постель!
Агнес продолжала мечтательно расчесывать волосы.
— Он бы женился на мне, если бы вернулся с индийской войны. Ах, он обязательно женился бы на мне. И у нас был бы чудесный дом, прислуга, три сына и три дочери, и я бы назвала первого сына Малькольмом, второго — Милдредом. Капитан Дирсли говорил со мной о детях. Он говорил, что хотел бы иметь большую семью, и я тоже. А сейчас нашему Малькольму было бы сорок, и я бы уже стала бабушкой. Только представь себе, Этта; я — бабушка!
Генриетта презрительно фыркнула.
— Ах, я и… — вздохнула Агнес. Она перестала расчесывать волосы и попыталась стянуть их хвостом.
— Заплети косу, — приказным тоном произнесла Генриетта.
— Сегодня ночью слишком жарко.
— Леди всегда заплетает на ночь косу, Агнес. Когда ты наконец усвоишь это?
— Если бы я вышла замуж за капитана Дирсли, то у меня было бы столько ночей, когда я оставляла бы свои волосы распущенными. Он просил бы меня не заплетать их, и я бы подчинялась этому.
Она завязала волосы хвостом, выключила лампу подошла к окну и бросила взгляд поверх цветника и внутреннего дворика, где розы из сада Лавинии наполняли ночь волнующим ароматом. Она подняла штору, прислушалась к музыке фонтана, глубоко вздохнула, вернулась к застеленной постели и улеглась рядом с сестрой — туда, куда она ложилась уже столько раз, сколько себя помнила.
Сквозь стену до сестер доходили громкие голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Прислушавшись, Агнес мягко проронила:
— Ах господи, похоже, Гидеон и Лавиния все еще сражаются.
Неожиданно гул голосов прекратился, и вместо этого до сестер донеслось ритмичное постукивание в стену.
Приподняв голову, Генриетта прислушалась на минуту, потом повернулась на другой бок, еще раз ударив по подушке.
Агнес лежала на спине, глядя на ночные тени и с грустной улыбкой прислушиваясь к звукам из соседней комнаты.
В комнате, которая находилась наискосок по коридору, на постели Дафни, поджав под себя ноги, в ночных рубашках сидели в темноте Дженни и Дафни Барнетт. Дженни, уже забыв про ссору родителей, рассуждала на свою любимую тему.
— Лорне так повезло! — Дженни откинулась на спину, положив руку под голову, а ногу поверх матраса. — Он такой очаровашка.
— Я все равно все скажу маме.
— Ну нет уж, ты не станешь ябедничать, но если ты все-таки сделаешь это, тогда я расскажу, как ты курила за оранжереей.
— Я не курила!
— Курила. Серон тебя видел и все мне сказал. Ты была с Бетси Уайтинг.
— Я бы убила этого Серона!
— Разве тебе не нравятся усы и борода Тейлора? — продолжала Дженни, свесив ноги с кровати.
— Мне кажется, усы сами по себе еще ничего не значат.
Дженни только перевернулась на живот и положила щеку на скрещенные руки.
— Но не у Тейлора. — Она издала тяжелый вздох. — Господи, я бы все отдала, чтобы только стать Лорной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108