— Я мог бы сказать что-нибудь и похлеще, и обязательно это сделаю, если ты не перестанешь молоть вздор!
Стив отвез ее в дом Сэма Мердока, а может, и в свой собственный, кто знает? Он затащил ее в знакомую спальню на втором этаже, бросил на постель и изнасиловал. Именно изнасиловал — другого слова она не могла подобрать.
Хуже всего было то, что она не могла ему сопротивляться и, помимо воли, отвечала на его ласки, хота и орала, что ненавидит его.
— А теперь одевайся, — сухо бросил он. Вымокшее платье было отутюженным и чистым.
— Зачем тебе все это нужно? Ведь ты только все портишь!
— Джинни, в твоем распоряжении десять минут. Хочешь, я позову горничную, чтобы она помогла тебе причесаться?
Всего несколько минут назад там, на постели, ей казалось, что он любит ее, но сейчас Стив выглядел собранным и спокойным, словно ничего не случилось.
«Будь у меня сейчас нож, я бы знала, куда его воткнуть, — прямо в его жестокое сердце», — думала она, изнемогая от гнева. Подумать только, ведь он осмелился учинить ей допрос насчет смерти Карла Хоскинса, когда они ехали к Мердоку. Он даже намекнул, что смерть Хоскинса была спланирована ею и князем Иваном заранее, — а все для того, чтобы потом обвинить в этом его, Стива Моргана.
— Его нашли в погребе с ножом в горле. Ты уверена, что ударила его по голове бутылкой? Ведь нож для тебя привычнее.
Джинни чувствовала полную опустошенность, когда Стив подвел ее к ожидавшей внизу карете. Он позволил ей принять еще один порошок, что очень напомнило Джинни князя Ивана. Да, этот человек не знает жалости — и как только она не раскусила его раньше?
Он отвез ее в Клиф-хаус, конечно, зная, что Консепсьон будет там — в обществе молодого английского лорда, который весьма удивился их появлению. Консепсьон вела себя с ней как обычно. Джинни, несмотря на гнев, пришлось принять участие в светской беседе с молодым Марвудом. При этом Консепсьон тихо ругалась по-испански. Англичанин ничего не понимал, зато Джинни понимала все слишком хорошо.
— Ты зашел слишком далеко, Эстебан! С какой стати мне ее выручать? У меня с этой шлюхой свои счеты. А ты должен Бога благодарить, что избавился от нее. Так вот, учти, я собираюсь замуж за Эдди, а потому и пальцем не пошевелю для этой потаскухи — да и для тебя тоже!
Стив говорил мягко, но так убежденно, что мексиканка сразу сникла:
— Ладно, я сделаю, как ты скажешь, но только в последний раз. Больше тебе уже не удастся принудить меня ни к чему, бастардо!
Это испанское ругательство, произнесенное вполголоса, виконт понял и бросил на Консепсьон удивленный взгляд. Та ответила ему самой ласковой улыбкой:
— Прости нас, Эдди. Эстебан считает себя кем-то вроде моего старшего брата и постоянно поучает меня, а я пытаюсь ему объяснить, что уже и сама большая. Я советую ему больше думать о собственной безопасности, а более всего о репутации своей… хм… подруги!
— Что ж… если так…
— Консепсьон любит дразнить, правда, крошка? — промолвил Стив с улыбкой, но с таким выражением лица, что та послушно опустила голову и пробормотала какие-то извинения.
К этому моменту Джинни было уже на все наплевать. Она, конечно, понимала, что ею манипулируют, но разве этого не было прежде? Пора бы и привыкнуть. Стоило ей хоть на секунду почувствовать себя счастливой и беззаботной, как чья-то злая рука лишала ее счастья. Она жалела себя, но к жалости примешивался цинизм.
Вернувшись домой в сопровождении Консепсьон и ее спутника, Джинни решила, что на сегодня с нее хватит испытаний, и сразу же прошла к себе, чтобы принять порошок. К счастью, никто ни о чем ее не спрашивал.
Проглотив порошок, Джинни решила, что даже если в нем и есть немного опиума, то это не страшно. В других лекарствах тоже содержится опиум как обезболивающее средство. И Стив не имел никакого права называть ее наркоманкой. Она вовсе не похожа на китайцев, которые целые дни торчат в каких-то притонах и курят опиум. Зависят от опиума те, кто его курит, — вот в чем разница. Ведь даже в микстуре от кашля есть опиум.
«Все это вранье», — сказала себе Джинни, увидев в зеркале свое бледное лицо. Стив не врач, а всю эту чушь о наркомании он нес лишь для того, чтобы напугать ее. Для этого он сочинил и историю о Карле Хоскинсе с ножом в горле. Хотя она и была тогда в шоке, но отчетливо помнила, что ударила Карла бутылкой. Да и бутылка тогда разбилась и остатки вина смешались с кровью насильника… Нет, Стив сознательно пытался ее запугать.
Вздохнув, Джинни направилась к постели, зная, что отсутствие Сони и отца дает ей только временную отсрочку и разбирательства не избежать. Интересно, о чем это Сэм Мер-док решил поговорить с сенатором? Может, ему надоело прикрывать Стива, если тот даже и в самом деле его партнер. Но это означает…
«Нет, не стану думать ни о чем неприятном, пока меня к этому не принудят», — твердо решила она. Опустившись на постель, Джинни почувствовала, как напряжение понемногу оставляет ее. Она приняла последний порошок князя Ивана — эти всегда действовали на нее быстрее других. Зачем же Стив доставал эти порошки, если считает ее наркоманкой? Нет, ни в чем она не видела смысла.
Должно быть, она заснула, или явь и сон просто смешались в ее сознании. Джинни твердила себе: «Никто и никогда больше не сможет причинить мне боль, никто и никогда». У нее даже возникло отчетливое видение, будто она разрывает себе грудь, извлекает трепещущее сердце и кладет на его место камень — гладкий, полированный камень. Потом он вдруг превратился в бриллиант, сверкавший так ярко, что люди опасались подойти к ней, боясь ослепнуть.
Потом видение исчезло, Джинни очнулась и прямо перед собой увидела темные глаза Консепсьон.
— Просыпайся, — сказала ей мексиканка. — Да ты и не могла заснуть так скоро. — Она презрительно рассмеялась, наблюдая, как Джинни усаживается на кровати и сердито хмурится, глядя на нее.
— А что ты здесь делаешь? — спросила Джинни, незаметно для себя переходя на диалект, знакомый обеим.
— Я решила, что нам давно пора поговорить по душам. Мне надоело притворяться и постоянно лгать для того, чтобы тебя вызволить. — Консепсьон прохаживалась по комнате. Волосы у нее, как и у Джинни, были растрепаны, и сейчас она особенно напоминала дикое животное. — Ты и представить себе не можешь, сколько раз мне хотелось пощекотать тебя ножичком. Когда мы с тобой в последний раз дрались, ты навела меня на эту мысль… Но тогда ты была сильнее. По-моему, эта хваленая цивилизация действует на тебя разлагающе — ты, милочка, стала мягкой и слабой. Ха! — Консепсьон тряхнула головой. — С некоторых пор ты стала совсем никудышной. Тебе следует найти мужчину, которому по душе мягкие и слабые женщины.
— Настоящей женщине незачем выставлять себя напоказ, как это делаешь ты, — отрезала Джинни, спуская ноги с кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157