— Мы не можем рисковать пароходом, — ответил он. — Тем более из-за одного человека. Думаю, у мисс Ситон с ней ничего не случится.
— Дафна сказала, что она “вроде добрая”, — в его голосе слышалась неуверенность, вопрос, ожидавший подтверждения, что казалось странным в этом большом человеке, который был так грозен в гневе и тих в нежности. Это чудо, по-Думал Квинн, что где-то сохранилась нежность.
— Он впервые увидел Кэма на аукционе. Кэм был закован в кандалы, и это было необычно. Большинство торговцев снимали цепи, зная, что их наличие выдает упрямого и непокорного раба. Но в этом случае торговец понимал, что каждый поймет это и так, с кандалами или без них, потому что спина Кэма была крест-накрест исполосована старыми и свежими шрамами.
Прожив в Новом Орлеане всего четыре месяца после своего возвращения, Квинн попал на аукцион рабов. Он так и не понял, что потянуло его туда, так как обычно он избегал таких мест. В его семье было несколько рабов, прислуживающих по дому, и казалось, что они всегда жили у Девро и всегда были больше членами семьи, чем слугами.
Но тогда он был чем-то расстроен и недоволен собой, сам не зная почему. И он решил навестить свою любимую таверну. Путешествие туда он предпринимал все чаще и чаще к полнейшему неудовлетворению Бретта. Чтобы попасть туда, ему надо было пройти через невольничий рынок. Тогда он и увидел Кэма, стоявшего в вызывающей позе, и это зрелище вернуло его к глубочайшим страданиям его собственного прошлого. Он заглянул в глаза, сверкавшие какой-то безнадежной ненавистью, и этот взгляд пронзил сердце Квинна.
К собственному удивлению, он обнаружил, что присоединился к торгу, сумма вдруг выросла до неожиданной высоты, пока не осталось только двое торгующихся. Квинн знал своего противника, у него была репутация жестокого человека, у которого рабы умирали от непосильной работы. Квинн продолжал поднимать ставки, пока не победил.
В награду за это от своей новой собственности он получил полный крайней ненависти взгляд.
Квинн проигнорировал этот взгляд и, несмотря на предупреждение прежнего владельца, велел снять кандалы и спросил своего нового раба, есть ли у него рубашка.
— Нет… cap, — слово “cap” было произнесено после некоторого колебания и граничило с оскорблением, но Квинн едва сдержал улыбку. Он не переставал удивляться, что за чертовщину он сотворил… и зачем.
Это было четыре года назад, как раз после того, как он выиграл “Лаки Леди”, три дня подряд играя в покер. Он не знал покоя, вернувшись из Австралии и обнаружив, что его отец и старший брат умерли во время эпидемии желтой лихорадки. Хотя Бретт ничего не сказал, Квинн знал, что они остались в Новом Орлеане, чтобы дождаться от него известий, и чувство вины и ненависти к самому себе разъедало его как яд. Они были не первыми, кто умер из-за него. Казалось, все, чего он касался, каждый человек, которого он любил, из-за него пострадали.
Ему надлежало принять дела в банке, но мысль торчать в офисе, быть хоть в чем-то ограниченным была ему невыносима. И он чувствовал себя совершенно неподходящим для этого дела. Его младший брат самоотверженно трудился в банке, тогда как его собственная глупость стоила семье состояния. Бретт знал и любил банковское дело, был хорошо подготовлен к тому, чтобы принять руководство, так что Квинн отказался в его пользу и ударился в четырехмесячный загул, в беспробудное пьянство и игру в карты, пытаясь утопить воспоминания о восьми годах, проведенных в аду. Но они не исчезали, и по ночам он просыпался с криком, и даже днем, при виде цепей или следа от удара, его память возвращала его назад, на остров Норфолк.
По некоторым причинам он решил, что после многих лет забвения боги внезапно вспомнили о его существовании и начали отличать его от прочих смертных. Он просто не мог проигрывать. Он понял, что его лицо было чуть ли не главным козырем в его везении — оно было исключительно подходящим для покера, ведь в аду он научился совершенно скрывать свои эмоции, но было что-то еще, помимо этого, так как его удача лежала за пределами простого мастерства игры. Он выигрывал тысячи долларов, а однажды ночью выиграл и “Лаки Леди”. Но это его не удовлетворяло.
Казалось, ничто не могло насытить его беспокойство и пустоту в душе.
Пока он не купил Кэма и не решил, что освобождение им этого человека станет и его собственным.
Это было нелегко. Кэм был настолько полон недоверия, горечи и ненависти, что бросал вызов всем начинаниям Квинна. Но именно вызов и нужен был Квинну. Он подумывал о том, чтобы немедленно выправить для Кэма документ, удостоверяющий его свободу, но так как этот человек ничему не был обучен и к тому же был снедаем ненавистью, Квинн понял, что такой легкий выход из положения вполне вероятно может окончиться несчастьем. Поэтому он поставил перед собой задачу сделать Кэма совершенно самостоятельным. Несмотря на стойкое сопротивление Кэма, Квинн научил его читать, писать и считать, а устройство парохода Квинн и его новая собственность изучали вместе.
Кэм учился с поразительной быстротой, и каждая частица знаний вызывала в нем огромное желание узнавать еще и еще, и это сильное желание перевешивало даже его недоверие к Квинну Девро. Постепенно его чувства трансформировались — от ненависти к подозрительности, потом — скупая благодарность и, наконец, неохотное признание. Через год, примерно в день покупки, Квинн презентовал лишившемуся речи Кэму бумаги, удостоверяющие, что он свободный человек.
— Теперь ты можешь идти, куда захочешь, и делать, что пожелаешь, — сказал Квинн, протягивая руку.
Кэм таращился на бумаги. Квинн знал, что Кэму и в голову никогда не приходила такая мысль. Он также знал из случайно оброненного замечания, что Кэм несколько раз пытался в одиночку убежать от своих прежних хозяев, хотя каждый раз знал, что без помощи долго не продержится, а если даже его побег и будет удачным, то перспективы для человека, который знаком только с примитивным ручным трудом, весьма узки.
А сейчас этот белый человек предлагал ему целый мир.
Человек, которого он ненавидел, презирал, которому сопротивлялся. Квинн увидел влагу на щеках Кэма и заподозрил, что Кэм плачет впервые в своей жизни.
Квинн отвернулся, понимая, как важно, уважая гордость Кэма, предоставить ему уединение.
— Я бы остался с вами, капитан, — прозвучал низкий, мелодичный, тронутый чувством голос, и Квинн, улыбаясь, обернулся к нему.
Это было началом…
Первым шагом по дороге, которая вывела их из глубокой мрачной пропасти.
А сейчас Кэм мерил шагами каюту, а Квинн с состраданием смотрел на него, удивляясь необычной нетерпеливости своего друга. За прошедшие несколько лет они оба научились осторожности и терпению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110