— Тогда пошли, — кивнула Кейт моряку и резко повернулась к выходу из паба. Длинная золотистая коса качнулась у нее за спиной, сверкнув капельками воды. — Мой пес остался дома один, и вряд ли ему это нравится.
— Разрази меня гром, если мои домашние не ахнут, узнав эту сногсшибательную новость! — воскликнул Альберт, едва лишь чужак, тяжело опираясь на костыль, ступил за порог. — Кейт Фойт взяла темнокожего квартиранта!
Закрыв за собой дверь «Лебедя», девушка и моряк, к своему облегчению, обнаружили, что дождь со снегом прекратился и мостовая, едва заметная во мраке затемнения, стала подсыхать.
— Раз уж вы согласились меня приютить, мне полагается представиться по всей форме, — сказал незнакомец, как только они начали подниматься по склону холма. — Зовут меня Леон, фамилия — Эммерсон.
— А я — Кейт Фойт, мой папа — немец, он сейчас в лагере для интернированных на острове Уайт, — сказала Кейт, невольно прислушиваясь к стройному хору, славящему Рождество Христово в церкви Святого Марка.
— Вам, наверное, приходится туго, — сочувственно произнес ее спутник, и Кейт вспомнила, что таким же, сразу расположившим ее, тоном отреагировал в свое время на ее признание Тоби.
Ей живо представился тот солнечный предвоенный полдень, когда они с Тоби сидели на берегу Темзы в Гринвиче и он попросил у нее разрешения писать ей письма. Как давно это было! Как все переменилось с тех пор!
— Откуда вы родом? — спохватившись, спросила она у спутника. Они вышли на площадь и приблизились к палисаднику мисс Хеллиуэлл, над оградой которого подрагивал кремовыми лепестками морозостойкий шиповник.
В полутьме сверкнули белые зубы Леона.
— Мне все задают этот вопрос, и никто не верит ответу. — Он с трудом поправил свой вещевой мешок. — Я из Чатема.
— И ваши родители тоже там родились? — смущенно поинтересовалась Кейт.
— Только мама, папа родом из Бриджтауна, столицы Барбадоса. Он служил матросом на флоте королевы Виктории и познакомился с мамой, когда его корабль стоял в доке Чатема.
— А где вас ранило? — спросила Кейт, с удивлением отмечая, что чувствует себя так, словно бы они уже давно знакомы.
— В Норвегии, — ответил он. — Я служил канониром на авианосце «Славный». Наш корабль возвращался домой из Нарвика с солдатами союзных войск на борту, когда на нас напали два германских крейсера. Они обстреляли нас с расстояния приблизительно в двадцать восемь ярдов, и спустя полтора часа наш «Славный» перевернулся и затонул.
Сказано это было будничным тоном, но Кейт заметила, что спокойствие далось Леону нелегко.
— Из экипажа численностью более тысячи двухсот человек, — продолжал он, — уцелело только сорок три. Погибли также сорок семь летчиков, включая экипажи восьми «гладиаторов» и десяти «харрикейнов», которые мы эвакуировали из Норвегии.
На этот раз в голосе моряка ощущалось волнение. Кейт вспомнила Тоби и с трудом сдержала подступившие слезы.
— Я оказался одним из немногих счастливчиков, которым удалось продержаться на плаву в поврежденной спасательной шлюпке четверо суток. Потом нас подобрали английские самолеты, — охрипшим голосом поведал он. — Это был самый радостный день в моей жизни.
Они вошли в калитку и пошли по дорожке. Кейт вставила ключ в дверной замок, и Гектор, услышав знакомый звук, с ликующим лаем побежал ей навстречу.
— Осторожно, — предупредила она постояльца, — от радости он способен сбить человека с ног.
— Спасибо, я учту, — улыбнулся Леон. — У вас немецкая овчарка? Как я понял, кобель?
— Да, но только породы лабрадор. Овчарка у того джентльмена, который стоял рядом с вами в пабе. Зовут ее Куини, и у нее тоже взбалмошный характер.
Кейт еще сильнее заинтриговала Леона. Даже при самой буйной фантазии трудно было назвать мужчину, стоявшего рядом с ним в пивном баре, джентльменом. Уж больно вызывающе выпирал над широким кожаным ремнем, подпоясывавшим мятые брюки, его «пивной» живот, и слишком жесткой казалась трехдневная щетина на щеках и подбородке.
Гектор радостно запрыгал вокруг хозяйки, и Леон, наблюдая, как она любовно гладит и треплет пса, почувствовал новый прилив симпатии и признательности к этой молодой женщине, давшей ему приют. Вне всяких сомнений, она была для окружающих изгоем. Леон почувствовал это по незримому напряжению, возникшему в пабе, как только она вошла. Нет, это было не просто волнение, возникающее среди мужчин, когда в их владения вторгается существо женского пола, а нечто иное. Увы, Леону самому приходилось ощущать устремленные на него недобрые взгляды людей, всем своим видом дающих понять, что он никогда не станет среди них своим.
— Я поставлю чайник, — в последний раз погладив Гектора, сказала Кейт. — Я промерзла до мозга костей. Оставьте пока свои вещи в коридоре и давайте выпьем чего-нибудь согревающего. А потом я покажу вам свободные комнаты, и вы сами решите, которая вам подходит. — Она пошла по коридору на кухню и на ходу добавила: — Дверь в гостиную — первая слева. Я разожгу камин, как только приготовлю чай.
Но даже без огня в камине в этом доме ощущалось тепло. Оно исходило от яркого коврика, лежащего поверх линолеума в прихожей; от репродукции какого-то итальянского художника-примитивиста; от изящно выполненной умелой рукой акварели с изображением церкви на пустоши и от нарисованной цветными карандашами куклы, сидящей под деревом. Гордые достижениями ребенка, родители заключили картинку в аккуратную рамку.
С облегчением положив вещевой мешок на пол, как это было ему предложено, Леон предположил, что автор рисунка — хозяйка дома, и представил, как маленькая Кейт несла его с сияющим лицом домой из школы. Отец ее, как понял Леон со слов «джентльмена» в пабе, сейчас отсутствовал. Ее муж и отец ребенка, которого она вынашивала, скорее всего служил в армии или ВВС — ведь, будь он тоже моряком, она бы не преминула сказать об этом!
Гектор с подозрением обнюхал его ноги, и Леон вошел в гостиную, размышляя над тем, жива ли еще мама Кейт. Никаких внешних признаков ее обитания в доме он пока не заметил. Даже и не обогретая пока огнем камина, гостиная ему нравилась.
Слегка потертая, но удобная кушетка и два кресла с высокими спинками сулили присевшему на них приятный отдых. В нишах по обе стороны от камина располагались ряды полок, едва ли не прогибавшихся под тяжестью книг. Рядом с одним из кресел стоял торшер, так, чтобы под ним удобно было читать. На низком столике — радиоприемник, на журнальном — раскрытая книга.
Леон взял ее и прочел название: «По ком звонит колокол». Он удивленно вскинул брови: это не легкий любовный роман. Эрнест Хемингуэй — серьезный автор.
Леон положил книгу на место так, как она лежала, и услышал, как на кухне зажурчала вода, наполняющая чайник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97