Совершенно обнаженная, она была у него в руках, и он ласково и осторожно положил ее снова на постель.
Теперь его движения стали совсем иными — быстрыми, лихорадочными, — когда он начал срывать одежду с себя, при этом не сводя глаз с распростертой на постели Дафны. Ее кожа в колеблющемся свете свечей отливала цветом спелого персика, прическа, над которой недавно трудился парикмахер, потеряла изысканность и волосы свободно падали на лицо, придавая ему естественность дикой природы.
Саймон, с поразительной легкостью еще несколько мгновений назад справлявшийся с ее одеждой, не мог так же легко разобраться со своими пуговицами и застежками. Дафна, внимательно наблюдавшая за ним, принялась натягивать на себя одеяло.
— Не надо, — сказал он, не узнавая своего голоса. — Я буду твоим одеялом.
Сорвав с себя остатки одежды, уже не слыша ее ответа (а возможно, его и не было), он накрыл ее своим телом.
— Ш-ш, — произнес он, подавляя ее удивленно-взволнованный вскрик. — Тише. Обещаю тебе, все будет хорошо. Доверься мне.
— Я верю, — дрожащим голосом ответила она. — Но только…
— Что «только»?
Его руки гладили ее грудь, бедра.
— Мне стыдно, что я такая неумелая… невежественная, — робко сказала она и почувствовала, как в его горле забулькал смех. — Опять смеетесь?
— Перестань, — пробормотал он, — умоляю, прекрати, если не хочешь все испортить.
— Что я должна прекратить? — обиженно спросила она. — И что во всем этом смешного, черт возьми?
— О Боже, Дафф! — простонал он. — Я смеюсь от радости. От радости, что ты такая… необразованная. — Он нашел ее губы и после долгого поцелуя проговорил:
— Горжусь тем, что я первый, кто удостоился счастья прикоснуться к твоему телу.
Ее глаза расширились.
— Это правда? — спросила она. — Насчет счастья?.. Вы… ты (она впервые назвала его так) не шутишь?
— Чистая правда, — ответил он таким тоном, что она сразу поверила. — В эту минуту я готов убить любого, кто помешал бы нам. Будь это даже твой любимый брат Энтони!
К его удивлению, она рассмеялась.
— О, Саймон! Как чудесно, что вы… ты такой страшный ревнивец! Спасибо.
— Благодарность я надеюсь заслужить позднее.
Внезапно в ее глазах мелькнул лукавый, заманчивый огонек.
— Возможно, — прошептала она, — я тоже заслужу твою благодарность.
Он ощутил, как ее ноги дрогнули, бедра слегка раздвинулись.
— Я уже благодарю тебя… уже… — проговорил он.
Его чрезмерно возбужденный орган любви жег ей живот; Саймон с великим трудом сдерживал желание сразу проникнуть в нее и завершить то, о чем мечтал, ибо помнил, напоминал самому себе: эта первая ночь целиком ее — Дафны — и для нее, а не для него. И она не должна, ни в коем случае не должна испугаться чего-то, испытать неприятные эмоции. Его обязанность — оградить ее от этого. Только радость, только удовольствие, блаженство должны сопутствовать ей в этом первом путешествии в мир сексуальной жизни.
Он знал, чувствовал: она уже хочет его, изнемогает — пусть не в такой степени, как он, — от желания. Дыхание ее участилось, глаза заволокло дымкой вожделения.
Но он решил, что этого мало. Она должна изнывать, сгорать от страсти — тогда ей легче будет принять его, легче перейти рубеж девственности. Он снова начал целовать ее. Не только губы — грудь, плечи, живот… Она стонала и извивалась под его телом, в глазах появились искорки безумия, и лишь тогда он опустил руку и притронулся к ее лону.
Это вызвало обоюдный стон, он убедился, что оно — влажное и жаркое — по-настоящему готово к его вторжению.
Когда он убрал оттуда свою руку, это вызвало у нее протестующий звук.
— Сейчас тебе станет немного б-больно, — проговорил он хрипло, — но я об-бещаю…
— Боже, сделай уже это! — простонала она, мотая головой из стороны в сторону на подушке. И он послушался.
Он вошел в нее одним сильным движением и сразу ощутил, как поддалась девственная плева, однако не услышал крика боли.
— Все хорошо? — выдохнул он.
Она кивнула, продолжая прерывисто дышать.
— Только странное какое-то ощущение, — проговорила она потом.
— Не больно?
Она покачала головой, улыбка тронула губы.
— Все совсем неплохо, — прошептала она. — Только раньше… когда рукой… было еще лучше.
Даже в тусклом свете свечей он увидел, что краска залила ей щеки.
— Ты хочешь так? — тоже шепотом спросил он, наполовину освобождая ее от своего присутствия в ней. — Так лучше?
— О нет! — почти крикнула она.
— Тогда так?
Он снова целиком вошел в нее. Она застонала.
— Да… Нет… Так… И еще… Если можно…
Он начал двигаться в ней, медленно и осторожно. Каждое движение вызывало ее легкий стон, эти звуки сводили его с ума, заставляли действовать энергичнее.
Стоны перешли в крики, дыхание стало еще более прерывистым, и он понял, что она близка к кульминации. Его движения стали быстрее, он сжал зубы, стараясь сдерживаться, чтобы не прийти раньше, чем она, к завершению.
Она со стоном назвала его по имени, еще раз вскрикнула, затем тело ее ослабло под ним, руки вцепились ему в плечи, бедра еще некоторое время двигались с удивлявшей его силой. Наконец она стихла, тело ее почти выпрямилось.
Саймон позволил себе еще одно, завершающее, движение внутри ее, ему не хотелось покидать ее горячее гостеприимное лоно. После чего освободил ее от себя и растянулся рядом с ней, прильнув к ее губам благодарным поцелуем.
Это была только первая из многих бурных ночей.
* * *
Они благополучно прибыли на следующий день в Клайв-дон, и там, к своему смущению, Дафна не покидала спальных покоев хозяина почти целую неделю. (Если не больше. И не будем утверждать, что она чувствовала себя пленницей и рвалась на свободу.)
Когда же они освободились от добровольного заточения, Дафне были показаны почти весь замок, все поместье — она увидела множество комнат, холлов, дорог и тропинок, а не один-единственный коридор, ведущий из холла замка в спальню его хозяина. Немало времени провела она, знакомясь с обитателями замка — служанками и слугами, дворецким, экономкой, с конюхами и лошадьми в конюшне.
Поскольку Саймон очень мало жил здесь, особенно в последние годы, то и сам был знаком далеко не со всеми, и, соответственно, многие из слуг никогда не видели своего хозяина. Но оставались еще и те, кто знал Саймона с самого его детства и был беззаветно предан ему.
Дафна расспрашивала его о тех ранних годах, однако он по-прежнему бывал лаконичен в своих ответах.
— Я жил здесь до того времени, пока не уехал в Итон, гае поступил в школу…
Вот примерно все, чего она от него добилась. И снова ощутила неловкость за свое любопытство и обиду за краткость и сухость его ответов.
— Ты ездил отсюда в Лондон? — спрашивала она. — Когда мы были маленькими, нас часто возили туда из нашего поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83